Пожарная застава квартала Одэнматё - Дмитрий Богуцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, я не мог стать таким же, как они. Никто из нас, сыновей этого поколения, этого уже не смог.
Нам пришлось идти другим путем.
***
Последняя война закончилась в год моего рождения, когда первый сёгун дома Токугава во второй раз осадил замок Осаки. Мой отец как раз ушел воевать туда и не вернулся. Мы так и не узнали, чем завершился его поход. Учитывая, что он отважно и безрассудно присоединился к стороне, потерпевшей поражение, мы могли лишь догадываться о его конце и не могли расспрашивать слишком настойчиво, чтобы не привлечь роковое внимание лазутчиков победителей.
Мы и без того изрядно пострадали во времена Междоусобицы. Наша семья родом из других мест. Из Этидзэна, земли одного из предыдущих претендентов на верховную власть. Мы следовали за ним к его высокой цели отважно и верно. Мы не предали его, а он не предал нас.
С тех пор история моей семьи была историей утрат.
Наш господин тоже проиграл. Его союзы разрушили, его армию разбили, его самого смогли взять живым, закопали в землю по шею и отпилили голову тупой бамбуковой пилой. Семьи некоторых его последователей перебили полностью. Мы были слишком незначительны. Нас разделили, а потом переселили. Потом переселили еще раз. Теперь наши земли здесь, в местах, где горы высоки и моря не видно, словно его вовсе нет. Земли, где рис добывается из земли так же нелегко, как камень из карьера. Тяжелые, бедные земли с развалинами крепости, которую мы не имели права восстановить.
Может быть, именно от этого привкуса неизменного поражения и бежал мой отец.
Столетие Междоусобицы глубоко проредило семьи моих дедов и дядей. Постоянные переезды нашего дома от владения к владению необратимо разорвали троюродные родственные связи. Наша семья ослабла, из десяти детей моего деда выжили двое — мой отец и его младший брат. Но мой отец не вернулся из похода, и у меня не осталось никого, кроме самых близких родственников. Нас осталось мало.
Дом моего деда был большим и достойным главы весомого рода, имевшего в наших местах, вдалеке от резиденции князя, определенное значение. Наш домишко, удел вдовы, стоял рядом, в тени нашего семейного владения.
Моя старшая сестра много сделала для меня, но в те годы я не в состоянии был это оценить — она ничего не могла толком мне рассказать о нашем отце, ей самой было года четыре-пять, когда он покинул нас.
Именно она таскала меня в платке на спине, пока я не начал ходить сам, а мать была занята по дому. Сестра первая положила мне зерна риса на губы и держала меня на руках во время первого представления богу округи, пока наша мать была слаба после родов. Сестра сидела со мной, когда я болел золотухой. Позже водила на речку купаться и защищала от нападок соседских мальчишек, которых всегда было больше — потому что у них все братья были на месте, а я у нас был один.
— Воительница, — устало хвалила ее мать, и сестра воинственно раздувала ноздри и сникала, когда мать добавляла: — Кто ж тебя такую замуж возьмет?
И запрещала ей встревать в наши уличные противостояния, в которых я по малолетству и одиночеству в основном выходил побитым. Вступая в драку с одним, я мог быть уверен, что это приведет к драке минимум еще с тремя, причем не по очереди.
Приходилось развивать быстроту ног и мастерство уклонения от встречных взрослых. А также изучать окольные пути.
Мое детство выдалось нелегким, поскольку отсутствие отца — это почти такое же заметное увечье для мальчика, что и хромая нога или леворучие.
Так как мой отец выбрал неверную сторону, я не мог назвать явно то славное сражение, в котором он, видимо, пал, и это вносило в его отсутствие непочтительную неопределенность. Я не мог гордиться его присутствием и не мог похвастаться его смертью.
На нашем домашнем алтаре не было таблички с его посмертным именем, какие были у других наших предков. Мать его не ждала. Но и замуж больше не выходила.
Старшие из нашего рода старались заменить мне отца, но замена эта оставалась формальной, необязательной и немощной. Но благодарю будд, что хотя бы она была.
А еще у меня был двоюродный брат, младший брат. Сын младшего брата моего сгинувшего отца — краса и отрада всего нашего большого семейства. Он не принимал мою сторону в моих уличных боях, как следовало бы ожидать от близкого родственника. Он был шутник и хохотун, любил, чтобы его любили. Ему не требовалось мое общество. Мы были с ним, конечно, не в ладах.
Обычные мои враги — троица соседских братьев-погодок и отчаянных забияк — как-то выследили меня вдалеке от родного двора и прежде, чем я заметил слежку, бросились меня преследовать. Пришлось полагаться на скорость ног, поскольку кулаков у меня было только два, а не шесть, и все они были больше, чем у меня.
— Криворукий! Бей криворукого!
Они гнали меня по улице, на виду у всех, а я мчался прочь, пока горячий воздух не начал жечь грудь изнутри. Пришлось остановиться и принять неравный бой с очевидным исходом.
Когда, размазывая сопли и слезы, я вернулся домой, там меня встретила моя старшая сестра. Я ничего ей не рассказал, но она сама все поняла. Обняла, утешила, вымыла мне лицо. А там и мать вернулась.
Меня не наказали, сестра меня не выдала.
А на следующий день мы пошли в храм.
В наших местах почитался бог грома Наруками. В его святилище на горе обычно отводила нас мать.
Мы мылись заранее, одевались во все чистое, мать проверяла нас на наличие кровоточащих ран, что воспрепятствовали бы нашему присутствию в виду божества. И в тот раз по каким-то причинам мать не пошла с нами, осталась дома, отправила нас одних вместе к дому деда, где мы присоединились к процессии нашего рода.
Мы вслед за взрослыми взобрались по бесконечным каменным ступеням на самую вершину горы. Ступеней было так много, что казалось, еще немного, и мы вылезем уже на самом небе.
Я очень устал, но приходилось терпеть, ведь я сын воина и сам воин.
А наверху собралась вся деревня. Воинов и их семьи почтительно пропустили вперед,
