Невезение. Сентиментальная повесть - Виталий Авраамович Бронштейн

с экспедиторами. Вначале они внимательно наблюдали за каждым моим шагом, боясь и на минутку отойти в сторону и потерять меня из виду. Можно понять. Со временем стали мне доверять больше. Вино и водку со спиртзавода привозит толстый рыжий Сеня. Всегда небрит и улыбчив. Приезжает он пару раз в неделю. Имеет обыкновение после разгрузки вручать мне с добродушной хитроватой улыбкой «бомбу» с крепленым вином. Я тут же избавляюсь от нее — обмениваю у продавщицы на 2 рубля 60 копеек. Девчата знают, что я вернулся из заключения. На их лицах легко читается сочувствие. Сначала меня это злило, но потом перестал обращать внимание. Весь день здесь звучит: Вася, подай то, принеси это, тащи сюда еще что-то… Вначале мне тяжело давалось таскать мешки с мукой и крупами, но довольно скоро привык и втянулся. После того, как один водитель, седой грузный старик, участник войны, понаблюдал за моими мучениями и показал, как следует брать мешок, взваливать на плечо и равномерно размещать на трех спинно-плечевых точках.

В магазине ко мне относятся хорошо. Думаю, им нравится моя безотказность и еще то, что я не бухаю. До меня в этой смене грузчики пьянствовали напропалую и больше двух-трех недель не задерживались. Наверное, по нраву и то, что я не мозолю без дела никому глаза, не интересуюсь их делами и ни во что не вмешиваюсь. Когда я устраивался сюда на работу, завмаг Зоя Никифоровна перед тем, как подписать мое заявление для отдела кадров горторга, долго разглядывала мои документы, нерешительно тянула что-то, а потом твердо сказала:

— Конечно, вы человек с богатым интеллигентским прошлым, учитель и директор, но, говорят, тюрьма меняет людей… Я это к тому, что в нашем магазине у продавцов коллективная ответственность. Если кто-то ворует, за него платит вся смена. Дело поставлено здесь так, что каждый приглядывает за другими, а они — за ним. И не дай бог что-то скрысятничать! У нас есть свои способы наказывать провинившихся. Надеюсь, все, что я говорю сейчас — не про вас!

Мне это было не очень приятно, но пришлось молча с ней согласиться: профилактика никогда не бывает излишней…

Гл. 6

На прошлой неделе, когда я в брезентовом фартуке и грубых рабочих рукавицах что-то затаскивал в торговый зал, меня окликнули из очереди:

— Васек, дружище, ты ли это?

Невысокого роста мужчину средних лет, в низко надвинутом на лоб берете и с полупустой авоськой в руках, я узнал сразу. Вот имя его я, кажется, запамятовал… Этот человек явно из прошлой, лагерной жизни. Причем, за спиной его стояла история одновременно смешная и трагическая. Однажды в ходе доверительного разговора в зоне, он рассказал мне, что с ним случилось, и честно говоря, это меня просто потрясло. О, наконец-то вспомнилось его имя — Витя!

— Извини, брат, у меня сейчас запарка. Если у тебя есть время, подожди пяток минут, я выйду на улицу, поговорим. Ладно?

Я носил ящики с кефиром, рыбу, потом еще что-то по мелочи, а сам вспоминал. Какие только коленца не выкидывает с нами жизнь! Этот Витя работал, кажется, слесарем, имел нормальную семью, жену и двух ребятишек, жил спокойно и в достатке. Их бригадир в передовых традициях пытался сплотить свою бригаду, и почти каждую неделю практиковал совместные походы в кино, театр, на стадион. А однажды они даже сходили в музей современного искусства, и именно это посещение местной цитадели изобразительной культуры напрочь перевернуло Витину жизнь. Честно говоря, Витя не совсем, а еще честнее — совсем не разбирался в живописи и свое участие в культпоходе оправдывал только нежеланием отрываться от коллектива. Ребята разглядывали картины, вполуха слушая экскурсовода, смеялись над непонятным, шумно переходили из зала в зал. Витя плелся в самом конце, мечтая хлебнуть, наконец, пивка из томящейся в его небольшом дипломате бутылки и мучительно понимая, что сделать это в музее невозможно. Экскурсия близилась к завершению. С каждой минутой укреплялись Витины надежды. Но в последнем зале видимо что-то случилось. Веселый шум постепенно затих, все сгрудились напротив какой-то большой картины. Вите за головами товарищей ее не было видно. Сначала все с любопытством разглядывали картину, потом стали недоуменно переглядываться, затем враз обернулись к Вите, и только тут он увидел это полотно. В центре его был изображен роскошный диван с узорчатой спинкой и гнутыми ножками, а в левом углу находилась небольшая изящная тумбочка, на которой радовала глаз высокая хрустальная ваза с нежными кремовыми розами. При всех своих явных достоинствах эта картина вряд ли могла серьезно тронуть неискушенное искусствоведческими изысками воображение и Вити, и его товарищей, если бы на ней… Если б на диване не лежала в крайне раскованной позе молодая цветущая женщина. Полностью обнаженная, с опущенным на кисть правой руки миловидным лицом, она глядела на зрителей так, что каждому казалось, будто взгляд ее доверчивых, широко распахнутых глаз, направлен именно на него. Длинная русая коса змеилась по хорошо развитой груди, познавшей прелести материнства, и в своем поступательном движении почти достигала яркой ковровой дорожки. Но и это было еще не все. С картины, глядя прямо в глаза, на Витю вызывающе смотрела его жена.

У него невольно екнуло в сердце: это было не просто сходство, а что-то совсем другое. Ее прекрасно знали Витины товарищи. Она работала медсестрой в их заводском медпункте. Наверное, поэтому все так притихли. Сначала Витя никак не мог осознать увиденное. Пугало, что жена осталась с детьми дома, и вот на тебе — она тут… Он не мог оторвать глаз от картины: ее нос, губы, волосы… А как ему знакомы эти полные колени и даже привычка чуть скрещивать ноги, лежа на боку. А где родимое пятно на груди? Вот же — прикрыто косой…

Экскурсовод, обрадованный тишиной, с воодушевлением продолжал:

— Я вижу, вам понравилось это произведение искусства, товарищи, и это безошибочно доказывает, что у вас хороший вкус. Такую благоговейную реакцию обычно вызывают только встречи с прекрасным. Эту радость вам доставила кисть молодого, но подающего большие надежды местного художника Кривосуйко-Лещика, а называется картина «Полуденный отдых незнакомки». Правда, по каталогу она числится под другим названием: «На заре ты ее не буди», но это явная ошибка. Ведь каждому видно, что женщина, изображенная здесь, бодрствует. И честно признаемся, друзья, — прибавил он с гнусной ухмылкой, — заставляет бодрствовать и нас…

Очевидно, такая оплошность случилась потому, что начинающий мастер представил к экспонированию в музее более трех десятков работ, из которых комиссия по причине нехватки места