Большая игра (Британская империя против России и СССР) - Михаил Леонтьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Именно эта «прогрессивная общественность» толкнула Англию на войну, которая, в принципе, Англии была не очень нужна и в которой она не могла и не хотела победить. То есть на так называемую Восточную, по-нашему — Крымскую войну. Этой войне предшествовало резкое усиление российских позиций в Турции.
Высшая и переломная точка в российской политике в отношении Турции — 1833 год. Правитель Египта паша Мухаммед Али поднял мятеж против султана. Войска паши оказались в непосредственной близости от Константинополя. Султан, естественно, обратился к англичанам. Либеральный кабинет Пальмерстона, естественно, колебался, рассчитывая, что Россия не решится действовать односторонне, без поддержки союзника, который, собственно, никак действовать и не собирался. В итоге султан был вынужден обратиться к России. Счет шел на часы, когда в проливы вошел русский флот. Результатом стало Ункьяр-Искилисийское соглашение, по которому Россия становилась гарантом целостности Османской империи, секретное соглашение о режиме проливов открывало их для всех русских судов и закрывало для военных судов иных держав. Россия гарантировала себе безопасность на Черном море.
«Я всегда остаюсь врагом мятежа и верным другом султана».
Николай IСам «верный друг» мотивировал свое согласие на русскую помощь таким образом:
«Когда человек тонет и видит перед собой змею, то он даже за нее ухватится, лишь бы не утонуть»[71].
Султан МахмудВ 1833 году Россия добилась того, что потом нам удалось вернуть только в 1945-м. Тогда мы сумели сохранить этот режим чуть больше двадцати лет, а во втором случае — чуть больше сорока пяти. После распада СССР Турция безболезненно и незаметно для нашей дипломатии лишила Россию права свободного прохода через проливы. Черноморский флот, расчлененный между Россией и Украиной, оказался заперт в Черном море, которое из зоны гарантированной безопасности превратилось в огромное окно уязвимости. Вторая Крымская война была выиграна той же коалицией без единого выстрела.
«Черное море является зоной потенциальных конфликтов… Именно в этом регионе будут проходить войны XX века за национальное самоопределение, за безопасность, за нефть и за миграционные процессы… Америка твердо намерена обеспечить для себя поставки каспийской нефти. А ее новые военные плацдармы на западном побережье Черного моря могут со временем быть использованы для распространения американского влияния на весь Черноморский регион».
«Гардиан», 8 февраля 2005 годаУнкьяр-Искилисийское соглашение привело Пальмерстона в бешенство. В ответ на британские крики Россия заявила, что «мы просто сделали то, что Британия давно хотела, но не смогла».
«Пальмерстон отверг ответ как легкомысленный и оскорбительный, хотя знал, что он был до неприличия близок к правде»[72].
Питер ХопкиркНа пути к крымской катастрофе.
Спуск
Россия достигла всех своих целей в Турции. Россия считала себя достаточно сильной, чтобы в одиночку договариваться с Турцией, в то время как европейцы стремились к интернационализации турецкого вопроса, то есть, по сути, к разделу Оттоманской Порты, которую называли «больным человеком Европы», на сферы влияния.
Однако на десятом году разрядки Оттоманская империя окончательно впала в маразм, одним из проявлений которого была систематическая резня христиан, подвигавшая Россию на посылку своих войск в христианские провинции. Это вызывало истерическую реакцию Европы, в первую очередь — Франции, стремившейся к реваншу после наполеоновской катастрофы. Россия ищет поддержки у англичан против Франции, англичане делают вид, что готовы ее предоставить. Таким образом, Россия постепенно втягивается в игры вокруг раздела Оттоманской империи.
Еще в 1850 году Луи Наполеон, будущий император Франции, решил домогаться восстановления Франции в роли покровительницы католической церкви в Османской империи, в которую тогда входила Святая земля. Тогда же французы потребовали восстановления преимущественных прав католиков на христианские святыни. Начался казуистический спор о том, кто должен чинить провалившийся купол, кому владеть ключами от Вифлеемского храма, какую звезду водворить в Вифлеемской пещере — католическую или православную.
Министр иностранных дел Франции Друэн де Луис уже после начала севастопольской осады:
«Вопрос о святых местах и все, что к нему относится, не имеет никакого действительного значения для Франции. Весь этот восточный вопрос, возбуждающий столько шума, послужил французскому правительству лишь средством расстроить континентальный союз, который в течение полувека парализовывал Францию»[73].
«Я думаю, что Крымская война, в первую очередь, была французской войной. Она была развязана Наполеоном III ради внутриполитических интересов. Он хотел обосновать легитимность своего режима, восстановить престиж Франции и вернуть русским долг за 1812 год»[74]
Доминик ЛивенПровидец Тютчев и куриная слепота
Федор Иванович Тютчев, который был не только великим поэтом, но еще и великим государственным чиновником, писал жене:
«Мы приближаемся к одной из тех исторических катастроф, которые запоминаются навеки. Невозможно, чтобы было иначе; невозможно, чтобы приступ бешенства, обуявший целую страну, целый мир, каким является Англия, не привел к чему-нибудь ужасному»[75].
Интересно, что ощущения, очевидные для здравой части русского общества, были абсолютно чужды николаевской дипломатии, твердо следовавшей курсом на союз с потенциальным противником. Вот что писал Тарле о всесильном русском канцлере графе Нессельроде:
«Мы знаем из позднейших свидетельств, что он понимал искусственный смысл искусственного раздувания со стороны Наполеона III этого выдуманного „вопроса “ и догадывался об опасности системы ответных провокаций со стороны Николая»[76].
Здесь придется остановиться на самой неприятной, особенно ввиду своей — по-прежнему — актуальности, странице российско-британских отношений девятнадцатого века. Это российская внешняя политика, продолжившая в самом тупом варианте «славную» воронцовскую традицию. Символом этой политики стал глава российского внешнеполитического ведомства канцлер граф Нессельроде. Нехитрая схема сводилась к тому, чтобы разыгрывать якобы непримиримые англо-французские противоречия, твердо рассчитывая на союз с Англией против идеологически чуждой и реваншистски настроенной Франции. Нессельроде, всячески поддерживая опрометчивое убеждение государя Николая I в том, что англичане с французами никогда не смогут договориться, шаг за шагом обеспечивал формирование против России единой общеевропейской коалиции во главе с вожделенным союзником — Британией. Это был последовательный путь к катастрофе Крымской войны. Людей, которые с самого начала видели эту катастрофу, в России не слушали.
«Бывают мгновения, когда я задыхаюсь от своего бессильного ясновидения… Более пятнадцати лет я постоянно предчувствовал эту страшную катастрофу — к ней неизбежно должны были привести вся эта глупость и все это недомыслие».
«Перед Россией стоит нечто более грозное, чем восемьсот двенадцатый год… Россия опять одна против всей враждебной Европы, потому что мнимый нейтралитет Австрии и Пруссии есть только переходная ступень к открытой вражде. Иначе и не могло быть; только глупцы и изменники этого не предвидели»[77].
Федор ТютчевТютчев называл Нессельроде, так и не освоившего до конца своей карьеры русский язык, «отродьем» и не без основания полагал, что за видимой глупостью стоят совершенно конкретные, проще говоря, предательские цели. Карл Маркс с Фридрихом Энгельсом в 1848 году написали:
«Вся русская политика и дипломатия осуществляется, за немногими исключениями, руками немцев или русских немцев… Тут на первом месте граф Нессельроде — немецкий еврей; затем барон фон Мейендорф, посланник в Берлине, из Эстляндии… В Австрии работает граф Медем, курляндец, с несколькими помощниками, все немцы. Барон фон Бруннов, русский посланник в Лондоне, тоже курляндец… Наконец, во Франкфурте в качестве русского поверенного в делах действует барон фон Будберг, лифляндец. Это лишь немногие примеры»[78].
Дело в том, что Николай I не доверял русским дворянам, особенно с фамилиями Тютчев или Горчаков, который, став министром после Нессельроде и после крымской катастрофы, исключительно дипломатическими шагами обнулил результаты крымского поражения. Горчаков — друг Пущина. Тютчев — вообще брат декабриста. Это недоверие государя — политическая контузия, следствие декабристского мятежа. Они были для него, как бы так сказать, «людьми ЮКОСа». А «людьми ЮКОСа» оказались как раз питерские немцы.
