Дрезденские страсти. Повесть из истории международного антисемитского движения - Фридрих Горенштейн

«…Еще с середины 70-х годов, – продолжал Пинкерт, – когда я занимался вывозною торговлею, у меня возникли мысли о причинах застоя в делах и вообще материального и нравственного упадка моего отечества, так быстро последовавшего за славою и добычею германо-французской войны. Я, господа, человек жизни и потому не стал заглядывать в книги для разрешения своих сомнений, а начал путешествовать сперва по германским государствам, а потом и по другим странам Европы, везде обращая внимание исключительно на положение производительных классов и вдумываясь в средства более правильной организации труда. Возвратившись в Дрезден, я с немногими друзьями решил образовать Deutscher Reform-Verein, первое ядро неполитической партии в Германии… Я подчеркиваю, господа, неполитической…

– В каком смысле – неполитической? – послышалась вдруг не громко, но твердо произнесенная реплика.

Произнес ее смуглый молодой брюнет с белым лбом мыслителя и кирпичными от загара выбритыми щеками, чем-то напоминающий даже малоросса. Среди малороссов у нас встречаются подобные нервные личности. Я видел, как по худощавому нервному лицу брюнета то и дело пробегал нервный ток…

– Кто это? – тихо спросил я сидевшего рядом со мной Лацаруса, уже известного читателю председателя антисемитского форейна саксонских портных.

– Доктор Генрици, – так же тихо ответил Лацарус.

Так вот каков этот знаменитый Генрици, с именем которого многие связывают новую эпоху в развитии современного антисемитизма. Вот каков главный последователь и проповедник идей вождя научных социалистических антисемитов Дюринга. Забегая вперед, скажу, что если Пинкерт представлял на конгрессе центр антисемитического движения, то Генрици представлял его крайне левую сторону – так называемых обыкновенно Staats-Sozialisten. Вместе с тем я ни в коем случае не хотел бы умалить достоинства Пинкерта, даже внешне являвшего полную противоположность Генрици. Это был блондин с русыми усами, тонким носом с горбинкой и серыми глазами. В нем тоже было что-то славянское, но от западных славян – то ли от поляков, то ли от чехов.

– Неполитический характер нашей партии, – сказал Пинкерт, обернувшись в сторону Генрици, – означает, что мы, реформеры, равнодушны к политическим теориям и государственным формам, чем резко отделились от германских либералов и прогрессистов.

– Я не причисляю себя ни к либералам, ни к прогрессистам, – сказал Генрици, – но равнодушие к политическим теориям и государственным формам означает, мягко говоря, полное непонимание стоящих перед современным антисемитизмом проблем.

– Перед современным антисемитизмом, – сказал Пинкерт, – в первую очередь стоят социально-экономические вопросы… Реформеры следует понимать как нереволюционеры. Мы сходимся с социал-демократами в конечных целях, но резко расходимся относительно средств осуществления… Партия реформы – значит партия, стремящаяся к изменению общественного строя путем не насилия, а убеждения и общего согласия…

Я видел, как в этом месте доктор Генрици саркастически улыбнулся и что-то быстро записал.

– Главною ближайшею задачей антисемитического движения, – раздельно произнес Пинкерт, и видно было, что он подошел к самой сердцевине своей программы, – главною задачей должна быть борьба против господства капитала и эксплуатации им труда.

– А вам не кажется, господин Пинкерт, – сказал Генрици, – что, отказываясь от политической борьбы, вы, по сути дела, стремитесь поставить антисемитическое движение в зависимость от правительственных целей?

Серые глаза Пинкерта потемнели. Это, видно, был самый больной пункт его теории. Ответил он не сразу, а сделав небольшую паузу, чтоб передохнуть и не дать волю гневу.

– Вы бросаете нам те же обвинения, – сказал он, – какие еще в 1879 году возводили на нас евреи… Как известно, руководство либеральной прогрессивной партии в Германии находится совершенно в руках евреев, да и социал-демократическая состоит с ними в тесной связи… Имена Лассаля и Маркса слишком ныне известны… Именно попытка евреев заподозрить нашу независимость, и разные происки со стороны евреев сделали так, что мы, реформеры, начавшие сначала как антикапиталистическая партия вообще, сделались и партией антисемитической в особенности… Раз уж подобный вопрос возник, я хотел бы несколько вернуться назад к истокам нашей партии, тем более что значительная часть публики и прибывшие из-за границы делегаты недостаточно представляют партийные проблемы в Германии… Когда в 1880 году мы собрались на свое первое собрание, вожди немецкой социал-демократии и хозяева нескольких фабрик вблизи Дрездена, и те и другие чистокровные евреи, вступили меж собой в союз… Я убежден, что меж такими господами, как Лассаль и Маркс, и еврейскими капиталистами существует связь и общая цель… Так вот, рабочие в три часа дня, получив даровую порцию водки, стройными колоннами в числе восемнадцати тысяч человек двинулись на Дрезден, атаковали собрание реформеров, которых было не более трехсот-четырехсот человек, и жестоко избили их, прежде чем немногочисленная полиция Дрездена могла что-либо сделать… Событие это, однако, вызвало негодование среди других саксонских рабочих, видевших в реформерах если не прямых представителей своих интересов, то по крайней мере полезных союзников. Уже в сентябре 1881 года, то есть ровно год назад, мы собрались здесь же, в Дрездене, в этой же самой пивной, хозяин которой, уважаемый господин Ханке, является членом нашей партии, собрались на наш конгресс реформеров. Делегаты прибыли из Бреслау, Берлина, Бремена, Хемница, Эльберфельда, Касселя, Мюльгауза… Вы сами, господин Генрици, как член партии реформеров, присутствовали на этом конгрессе при принятии им своей программы и своего центрального органа, дрезденской газеты Deutsche Reform.

– Я голосовал против программы.

– И остались в подавляющем меньшинстве, – отпарировал Пинкерт.

– А мы не боимся оставаться в меньшинстве, – сказал Генрици, – когда речь идет об отстаивании собственных позиций.

– О правильности нашей программы, торжественно произнес Пинкерт, – будет теперь судить первый международный антисемитический конгресс…

И он обвел рукой обширный зал пивной, где делегаты и публика, затаив дыхание, следили за этим единоборством гигантов современного антисемитического движения. Никто не сомневался в честности обоих, все знали, что, как ни остра их полемика друг относительно друга, оба они ищут единственно правильного пути к общей цели. Что касается нашей делегации русских антисемитов, то на первом заседании они вовсе выглядели провинциалами, приехавшими из Твери в Петербург. Надо, однако, заметить, что постепенно они освоились и своими речами нередко вызывали аплодисменты публики и интерес таких выдающихся деятелей европейского антисемитизма, как Иштоци, Генрици, Пинкерт…

– Я согласен, – сказал Генрици, когда Пинкерт, окончив свою речь, сел, – что документ, принятый в прошлом году в Дрездене, мало похож на обыкновенное произведение литературных перьев… Но давайте прежде всего посмотрим, кто его подписал? Вы сами, господин Пинкерт, бывший купец, ныне журналист, вернее сказать, издатель газеты, три лавочника, два фабриканта, один плотник, один слесарь, два сапожника, один портной, именно уважаемый господин Лацарус, один булочник, один лакировщик, один книгопродавец… Да и насколько мне известно, вся партия состоит в большинстве из мелких буржуа и ремесленников… Процент фабричных рабочих совершенно незначителен, – в этом месте Генрици, сквозь клубы плавающего дыма дешевых сигар, окинул зал взглядом, словно приглашая его вдуматься в свои слова о фабричных рабочих, считая их крайне важными.

– Мы партия центра, – ответил Пинкерт, – но слева и справа к нам примыкают и иные элементы, ищущие с нами союза для собственных выгод или идущие за нами как уже за готовой организацией… Слева к нам примыкают многие фабричные рабочие, еще не завербованные в социал-демократическую или социально-революционную партию, справа – мелкие дворяне-землевладельцы и протестантские пасторы…

– Хотелось бы уточнить, – поднялся высокий худой человек в пасторском облачении с темными и очень усталыми глазами, – мы хоть и входим в союз с реформерами, но образуем особые христианско-социальные форейны и стоим на другой почве…

– Это де ла Pye, – шепнул мне Лацарус, – но мы, немцы, зовем его Толлора… Известный миссионер, занимающийся обращением евреев в христианство…

– То, что к партии примыкают, не разделяя ее взглядов, протестантские пасторы, – продолжал Генрици, – большой беды не представляет. Гораздо хуже, что к ней всего-навсего примыкают фабричные рабочие, которых, как изволил выразиться господин Пинкерт, не успели еще завербовать в социал-демократы. Господин Пинкерт говорит о случае, когда восемнадцать тысяч саксонских арийских рабочих избили собрание реформеров, с непонятной гордостью. Я бы говорил об этом случае со стыдом… И вряд ли этими действиями рабочих руководили господа Лассаль и Маркс. Скорей всего, какие-нибудь мелкие саксонские социал-демократы. Кстати, установление тесных связей с арийской частью социал-демократов тоже является задачей неотложной, если вы по-прежнему хотите называть свою партию не только антисемитской, но и антикапиталистической… Мало, господин Пинкерт, исповедовать социализм в душе… Я открыто хочу заявить перед лицом делегатов международного конгресса, что мы, берлинские реформеры недовольны осторожными, вернее, неуверенными действиями дрезденского центрального комитета…