Сказания Корнуолла - Дэвид Генри Келлер

козёл, пока не добрался до верхушки утёса, а затем, остановившись, посмотрел вниз. С этой выгодной точки обзора ему открылось то, что прежде никогда не видел ни один Хубелейр. Впоследствии он часто приходил туда, но никому не рассказывал, что видел. Однако его волосы вызолотились ещё больше, а песни стали ещё благозвучнее.

Стояла поздняя весна: цвела и плодоносила первая земляника, и все готовились к ежегодному жертвоприношению. Хубелейры двигались радостной процессией, чтобы предложить богам лучшие фрукты, мёд, вино и зерно. Повелитель Антон возглавлял род, тогда как Раймонд, с цветами в волосах, вёл тех, кто играл на арфах и флейтах. Маленькие дети бегали с гирляндами из маргариток. В воздухе трепетали голуби, держась в футе от малышей, которых их матери несли на руках. Все сердца наполняла истинная радость от перехода в другой год и милосердия, выказанного их великими богами, правящими с небес. Все облачились в праздничные одежды, оружие и боевые доспехи оставались в домах.

Дрожащей рукой престарелый властитель поднёс огонь к жертвам на алтаре. Затем три и тридцать человека Дома Хубелейров спели песни, которые пели их пращуры у Балара Бальдера в Ютландии, далёкой и давней земле. И из тех, кто играл на арфах, никто не издавал музыки приятнее или радостнее, чем Раймонд Золотой, пока высоко в небе струились трели жаворонка.

Повелитель Антон вознёс жертвенную молитву и все преклонили колени, моля о самом желанном, с чистыми сердцами и закрытыми в последний раз глазами. Когда они молились таким образом, Рэтлинги набросились на них со всех сторон.

Жаворонок прервал свою песнь в небесах; солнце скрылось за сгустившимися зловещими серыми тучами; ветер нагнал режущий холод со Скудного Моря. Трое из мужчин Хубелейров пали замертво на тёмную землю; тогда как все живые Хубелейры лежали грудой, связанные верёвками и измаранные грязью.

Сардайн, король Рэтлингов, громко расхохотался и, пока смеялся, бросал грязь на священный алтарь и лошадиный навоз на лица троих мертвецов. Весь тот день Хубелейры умирали и, когда погибал каждый из них, живые, связанные и беспомощные, лежали и смотрели на это. Их души расставались с телами не в мире и покое, но во всяческих мучениях, какие только могли измыслить и проделать искажённые душонки варваров. Когда все мужчины, женщины и даже грудные младенцы наконец испустили дух, в живых остался лишь один из тридцати и трёх, столь радостно отправившихся на ежегодное жертвоприношение.

Тогда путы Раймонда были развязаны и его поставили лицом к лицу перед Сардайном. Руки и всё волосатое тело короля были красны от крови, а по сторонам и под его ногами лежало множество кусков того, что когда-то было Домом Хубелейров.

— Сражение кончено, Раймонд! — выкрикнул он, в то время как кровавая слюна капала из его рта.

Золотой дерзко рассмеялся. — Нет! Оно только началось!

— Почему ты так говоришь? Я приберёг тебя до этого времени. Моя прихоть. Я хотел, чтобы ты видел, как казнят прочих. Разве не умно я использовал диких коней? Ты когда-либо видел что-то, столь же забавное, как способ, которым раскалённый меч овладевал вашими девицами? Один из моих людей искусно обращается с красками. Он нанесёт эту историю на пергамент — картины того, как умирал каждый из вас. Эти картинки сошьют в книгу. Ты присоединишься к другим; последняя страница оставлена тебе. У меня есть на тебя несколько прекрасных замыслов. Но сперва я дарую тебе одну просьбу. Скажи мне твоё желание — но берегись, не запрашивай слишком много — оно не должно стать между мною и моим удовольствием.

Раймонд Золотой посмотрел на него и сердце его заледенело, но не от страха. Он взмолился всем известным Богам, но не о милосердии, а потом заговорил.

— Позволь мне уйти отсюда до третьего дня; затем я вернусь сюда или к твоему дому на другой стороне острова. Тогда ты сможешь поступить со мной, как пожелаешь, если только дашь мне уйти до третьего дня.

— Хорошо! — отвечал Сардайн. — Что бы ни случилось, всё будет хорошо. Все корабли у нас, а уплыть в Корнуолл для тебя слишком далеко. Если ты вернёшься, хорошо, а если думаешь, что сможешь спрятаться на Ланди, для моих юнцов и шотландских борзых станет редкостной потехой поохотиться на тебя. Всё время, что тебя не будет, я стану оттачивать свои планы насчёт моего величайшего удовольствия. Мы будем ждать тебя здесь, где есть огонь и много свежего мяса. У нас много лет не было такого прекрасного мяса. Дайте ему уйти! Через три дня мы увидим его. Хотел бы я знать, какой из этих кусков падали принадлежал выкинувшей его суке. Я бы сберёг его, чтобы он, вернувшись, сожрал бы тот кусок.

Круг разомкнулся. Раймонд ринулся прочь перепуганным кроликом; но он не боялся.

Уже смерклось, когда он добрался до подножия горы Скаллери и омылся там в океане, а потом лежал на влажном песке, пока полная луна не поднялась из Скудного Моря. Поскольку он ступал знакомыми путями и был подгоняем спешкой, то поднимался на утёсы, пока не достиг вершины, а затем спустился с другой стороны в тёмный лес Земли Туманов. Пробежав по проторённому пути, он достиг конца путешествия. Там, на зелёном лугу, омываемом лунным светом и свободном от тумана, тяжко нависавшего в других местах, стояла круглая башня, а вокруг неё, пережёвывая жвачку, лежало несколько коров.

Там Раймонд остановился и спел сочинённую им самим песню, которую никогда ещё не пел, приберегая её для этой башни. Вот что он спел:

Льётся с небес свет золотой,

Радуют глаз цветы красотой,

Любовью полон мир земной,

Когда мы встретились с тобой.

Спеши, любовь, ко мне лети,

Меня от гибели спасти.

Тогда из башни вышла девица, подбежала и прижалась к нему, в то время как два огромных волкодава ласкались и лизали руки, и вышел широкоплечий слуга, с факелом в одной руке и булавой в другой. Все вместе они вошли в башню.

— У меня к тебе тысяча вопросов, — промолвила она.

— Ради твоей любви ко мне, — ответил он, — дай мне хлеба, вина и немного сыра, и позволь мне поспать у огня на медвежьей шкуре, ибо я очень устал и дух мой ослабел. Когда я назавтра проснусь, то поведаю тебе всё.

Она сделала это и, пока он отдыхал, бормоча в тревожном сне, она, слуга и огромные гончие, стерегли его и сохраняли огонь в очаге ярко горящим.

Наконец пришло утро и с ним солнечные лучи, словно копья пронзившие вздымающиеся туманы, девица