Папа, спаси меня (СИ) - Ильина Настя
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кирилл стоит сзади, дышит мне в затылок, и я чувствую жар его тела. Он не прикасается ко мне, но, кажется, втягивает воздух сквозь зубы, словно хищник, обнюхивая свою жертву.
— Нет, — нетвердо говорю ему, а сама чувствую, что колени становятся ватными.
— Ничего не хочешь мне сказать, а? Малая? — продолжает говорить он проникновенным шепотом мне в спину. Мне кажется, я ощущаю его большие и сильные руки, которые могут раздавить меня, как букашку, в одно мгновение, в миллиметре от своего тела. Думаю, он хочет ухватить меня, но сдерживает свою буйную, дикую натуру.
— Мне нечего сказать тебе, Кирилл, — отвечаю сглотнув.
Он хмыкает, и от этого звука все мои рецепторы обостряются, и я ощущаю себя бумагой, промокнутой бензином. Брось спичку — и я заполыхаю, словно огромный костер, огонь займется быстро и жадно, и я вся сгорю в нем без остатка.
— Ты помнишь, как мы познакомились? — слышу я, чувствуя себя на грани обморока.
Ничего не говорю, не хочу дать ему понять, что иду с ним на контакт ни словом, ни делом.
— Ты была такой милой, воздушной, послушной… — Он берет в руки прядь моих волос и пропускает сквозь пальцы, а я зажмуриваюсь от страха и страшного ощущения грядущих неприятностей. — Тогда я не знал, какая ты дрянь…
Последнее слово он буквально выплевывает, и оно служит спусковым крючком, выстрелом на беговой дорожке, который подталкивает к действию. И я повинуюсь. Дергаюсь вперед, будто бы всерьез полагаю сбежать от этой горы мышц, едва перебирая своими слабыми ногами, заточенными в каблуки.
Кир ожидаемо не дает мне этого сделать. Он хватает меня за локоть, грубо разворачивает к себе, и мы оказываемся с ним лицом к лицу. Мужчина дышит рвано и часто, ноздри расширены, еще немного — и из горла вырвется огонь, который, думаю, он вполне может выпускать, являясь прислужником дьявола.
— Да пошел ты! — цежу сквозь зубы.
Кирилл обводит все мое лицо внимательным, цепким взглядом, задерживается на губах, и я закусываю ее своими зубами, чтобы не сорваться в крик, в истерику. Он приближается на такое расстояние, которое можно назвать критичным — с такой близости либо выжигают огнем ненависти, либо вжимают себя поцелуями страсти.
Мужчина ничего не говорит, а я жадно глотаю воздух, который толчками поступает ко мне в грудь. Наконец, лицо его принимает осмысленное выражение, глаза светлеют и он отпускает мою руку.
Кирилл не говорит ничего. Он только поворачивается на пятках и идет быстрой походкой упрямого хищника к дороге. Видимо, там осталась его машина, и это рушит мою секундную иллюзию о том, что он — посланник из самого ада, призрак.
Как же я его ненавижу! Ненавижу!
И как же мне попросить его о том, о чем просить нельзя?
О единственной ночи…
Которая спасет моего сыночка…
Глава 12
Встреча с Малой выбивает весь воздух из лёгких одним махом. Что она делала в парке? Неужели тоже решила предаться ностальгическим воспоминаниям? Да нет… Это вряд ли. Я всё увидел по её взгляду: она меня ненавидит. Вот только за что? За то, что не бросился лизать пятки её отцу и решил, что всего добьюсь сам? За то, что не всегда мои поступки были верными? Интересно, а она знает, сколько гадостей сделал её муженёк? Как он активно зажигал в клубе с двумя тёлками? Меня до сих пор пробирает от того, что он ей изменяет, но я сжимаю руки в кулаки, стискиваю зубы и повторяю себе одно и тоже: это их дело. Это её выбор!
От прикосновения к её волосам, которые я так любил гладить, а в особо острые, интимные, моменты наматывать на кулак, кончики пальцев всё ещё вибрируют. Запах её тела, её духов бьётся в носовых пазухах. Я хочу её ненавидеть. Хочу забыть, но снова и снова она маячит перед глазами и напоминает о себе. Придя в этот парк, я надеялся похоронить её в своей памяти, напомнить себе, что она умерла в тот день, когда отключила телефон и не вышла на связь, когда она сбежала от меня. Но она снова напомнила о себе. Мерзкая встреча.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})Взгляд цепляется за тележку с сахарной ватой. Я вспоминаю, как купил тогда сладость, которую мог позволить себе на те копейки, которые имел… Я хорошо поднялся за эти годы разлуки с ней. Интересно, если бы я сейчас предложил ей уйти от мужа и попробовать с чистого листа, она согласилась бы? Наверняка, да, потому что таким бабам как она нужны деньги. Она с детства привыкла в них купаться. И замуж она выскочила за того, кто снюхался с её отцом.
Скрежет моих зубов слышит, наверное, даже проходящий мимо парнишка, потому что он странно косится на меня, словно опасается, что я двину ему по роже. А я мог бы. Я сейчас зол, что мне дай только повод, потому что шестерёнки в голове начинают активно крутиться, подкидывая мне новые и новые мысли. Малая успела родить и выносить ребёнка. Сколько ему? Три точно есть, потому что он что-то лепечет… Выходит, что она встречалась со мной, а за спиной крутила с ним? С Седым?! Ярость начинает кипятить в венах кровь. Знал ли он об этом? Специально решил увести мою бабу, или она тогда водила за нос нас обоих и пыталась выбрать подходящую партию?
Я начинаю злиться на неё, на себя, на Седого… На весь этот мир, и хочу, чтобы всё горело в адском пламени. Приблизившись к женщине, продающей сахарную вату, я некоторое время смотрю на неё.
— Сколько будет стоить всё это? — спрашиваю я, а она с удивлением смотрит на меня и принимается хлопать глазёнками.
— Вам нужна сахарная вата для производства?
Мне она нужна для того, чтобы утопить свою любовь, хотя она и без того уже давно утонула в вязком болоте слизкой ненависти, которая облепила мою чёрную душу.
— Мне нужна просто сахарная вата. Сделайте огромное облако.
— А для чего вам?
Ненавижу тупые вопросы. Они заставляют меня злиться ещё сильнее. Да, наверное, каждый человек бесится, когда его драгоценное время тупо воруют.
— Для того, чтобы нарядиться в неё и бегать тут, рекламируя вашу точку! — выдаю я сквозь стиснутые зубы, достаю пятитысячную купюру и протягиваю продавщице. — На всё!
Она хватает ртом воздух и с недоумением смотрит на свой аппарат, наверное, калькулируя в голове, сколько сахара нужно будет потратить, и как сделать такой огромный шар ваты.
— Я не смогу накрутить всё на одну палочку, придётся делать несколько, — принимается заикаться бабёнка.
— Нет! — зло рычу я, не давая ей вставить ещё хоть слово. — Мне нужен один и большой. Как можно больше-е-е.
Она смотрит на меня, как на параноика. Баба, вставшая за моей спиной со своими спиногрызами, — а иначе детей, которые не перестают ныть и дёргать её за подол, просто не назовёшь, — начинает ворчать что-то о том, что взрослый мужик страдает фигнёй, и мне хочется послать её трёхэтажным матом, но я держусь. Это всё моя личная боль. Мои переживания. Не дело скидывать всё это на других. Не дело матюгаться при детях, которые, скорее всего, от такой мамаши словечки похуже слышали.
Девица принимается творить большой шар, как я и попросил, и когда он становится похожим на перекачанный воздушный шарик из фольги, я останавливаю её.
— Достаточно! Остальное можешь оставить себе на чай! — бросаю я, перехватываю палочку и иду к мосту, пока вся эта масса, которая начинает вилять из стороны в сторону от малейшего ветерка, не развалилась.
Я вижу на себе удивлённые взгляды и хочу показать зевакам средний палец, но давно вырос со школьной скамьи. Приближаюсь к мосту, смотрю на мутноватую поверхность воды, точно такую же, как и мои воспоминания. Перед глазами снова пролетает тот день, когда мы с ней познакомились… Малая выглядела невинной и воздушной, как это облачко сладкой сахарной ваты. Манящая… Дразнящая… И Святая… Я считал её святой, а на деле…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})Принимаюсь громко хохотать, буквально скатываюсь на истерику и выбрасываю палку с сахарной ватой в воду. Утки, плавающие на поверхности речушки, тут же набрасываются на этот кусок сахара, который принимается быстро-быстро таять, и пытаются отщипнуть себе вкусный кусочек. Никогда бы не подумал, что их привлекает сахар. Я топлю свои чувства в мутной воде, пытаюсь раз и навсегда избавиться от них. Я её ненавижу, но зачем тогда продолжаю любить?
