Хуже не бывает - Кэрри Фишер

– О, да, детка, тебе это нравится, верно? Расскажи мне, как тебе это нравится…

Вспоминая случившееся позже, с налитыми кровью глазами, она подумала, что боги свиданий, наверное, сжалились над ней и бросили ей эту знаменитую кость, которую она с благодарностью приняла. Сьюзан была с этим самым крутым на свете старым добрым парнем, правда, уже староватым но это не имело значения. Важно, что связь с Дином могла стать знаком для других, и дело пошло бы на лад. Обычное дело, обычное для шоу-бизнеса. Больше никаких экзотических крушений и сюрпризов. Она сможет вернуться к тем безмятежным дням, когда тебя бросают ради другой женщины, или потому что ты слишком эгоцентрична, или по десятку любых других ожидаемых причин. Возможно, теперь в ее жизни начнется новая глава, и она сможет перевернуть страницу, оставить затяжную боль в прошлом и столкнуться лицом к лицу с неизвестным будущим – со светом в глазах, надеждой в сердце и презервативом в бумажнике.

Сьюзан была бы рада продолжить отношения с Дином. Это сделало бы всю ее жизнь проще: ее жизнь в воображении, да. Она станет «миссис Дин Брэдбери». Миссис. «Я с ним, вот с кем».

Единственная проблема заключалась в том, что Дин был неспособен на большее. Логично, думаете вы, раз он больше, чем жизнь, значит, и его малая часть – это довольно много, верно? Так и должно быть, да? Но у Дина не бывало «отношений». У него был секс с кем-то на какое-то время, а затем он сваливал. Ему нравилась новизна, нравилось менять женщин одну за другой, шагать легко и быстро, уходить прежде, чем старая любовь протухала и начинала вонять. Он оставлял своих возлюбленных с прозвищем, анекдотом и странным печальным статусом подвида, опыленного Дином Брэдбери. Некое растение: женский род – deangenuspenus celebritoriumus.

– Ты рад, что мы подождали? – спросила она на следующее утро, когда Дин собирался на занятия по гольфу.

Он молча посмотрел через плечо в озорно улыбнулся:

– На тот момент нет.

И ушел, оставив Сьюзан среди скользких последствий.

Лежа между невообразимо дорогих простыней, Сьюзан принялась обдумывать, как она будет рассказывать об этом недоверчивой Люси. Она мечтала, как придет домой и поделится с Люси своим богатством, подарит ей блестящую монету радостного чувства, бурлящего за улыбкой. Разрежь ее сейчас, и из нее польется музыка, и песня будет исключительно о прекрасном. Значит, она не делала ничего интересного уже сто лет, да? Ей хотелось увидеть лицо Люси, когда она расскажет, что ее почти четырехлетний период сексуального воздержания закончился настоящим аншлагом.

Река тревоги

Хани привыкла большую часть времени жить с матерью, а оставшееся время проводить с отцом. И постепенно, казалось, забыла, что они втроем жили под одной крышей, никогда не подавала вида, что скучает по той, прежней жизни.

Протянувшись между ними, словно полоска сверкающих огней, она освещала тропинку между жизнью Лиланда и Сьюзан – постепенно исчезающая пуповина, которая все еще связывала их. И они держались за этот милый спасательный трос в надежде, что их спасут лучшие времена.

Лучшие для всех троих – и для Хани, и для ее родителей. Она прочно стояла между ними, ее бледные маленькие ладошки тянулись к обоим, призывая их встретиться в центре мира, где она ждала их, где она была всегда. Их мир, который Лиланд и Сьюзан создали вместе, когда сотворили ее. Разве Хани не была целым миром для них обоих?

– Я сегодня ночую у тебя или у папы? – спрашивала она. И как же Сьюзан ненавидела, когда Хани отправлялась к нему. Унося свои крепенькие ножки и горловой смех, сгребая свои сокровища: фрисби, одеяло и книгу с рассказами – в шесть лет она уже была жадным читателем – в голубой рюкзачок и слагая их к ногам Лиланда. Она круглыми глазами смотрела «Карапузов» вместе с Лиландом и его аккуратным дружком, хихикала, лежа на полу его стильного дома, на его мягком белом ворсистом ковре, перед его большим плазменным телевизором.

Разумеется, у Лиланда и Ника должен быть самый новый, самый большой, самый плоский телевизор, и, конечно же, Хани он должен нравиться. Так что Сьюзан была рада, когда кабельный канал, на котором она работала, презентовал ей плазменный телевизор – тайный нелепый расклад, характерный для Беверли-Хиллс: ты можешь получить все, если поддерживаешь отношения с Джонсами, поскольку они вошли в семью Рокфеллеров.

И хотя Сьюзан напоминала себе постоянно, что дело не в «вещах», в глубине души она не могла в это поверить, поскольку росла среди подкупов и утешений, даруемых вещами, – особенно если любовь все время задерживалась в пути. Еще ребенком она выучила важный жизненный урок. Золи не хватает любви – эй, забей! Зато есть подарки! Временами эти приношения становились вполне приемлемой альтернативой любви и теплоты; а даже если и нет, что можно с этим поделать? Лучше смириться – бывают трагедии куда покруче этой, так что не хнычь. Может, подарки на самом деле и не были заменой, но Сьюзан знала, что в крайних случаях они могут стать таковой. Они помогают переждать, пока не проявятся лучшие человеческие качества. То, что они не были тем, что тебе нужно, еще не означало, что они ничего не стоят. Так что, если Лиланд мог дать Хани плазменный телевизор, значит, Сьюзан должна была радоваться, что способна предоставить Хани то же самое.

Но вскоре она обнаружила, что телевизор – весьма затратный подарок. Специальные кабели и подключение обошлись ей в двести долларов. Пятьсот долларов на необходимую гидравлику, из которой он выступал над креплениями, как Эстер Уильямс[13] из мерцающего бассейна. Каким-то образом она нашла в себе силы отказаться выложить три с половиной тысячи за специальные колонки. А затем узнала о потрясающем пульте.

– Извините, что?

Ей рассказали, что существуют особые потрясающие, навороченные пульты. Разумеется, она видела такой в гостиной Лиланда и в гостиных прочего состоятельного народа. Да, они были великолепны настолько, насколько могут быть пулы ты, но Сьюзан не слишком задумывалась об этом. Пока не услышала, что эта переключалка стоит тысячу триста долларов.

– Господи: за что? – спросила она человека, подключавшего ее плазменный телевизор. – Он что, еще и еду готовит? Может определить твой вес? Нет, я не собиралась платить лишнее за пульт, который все это делает, но все же за тринадцать сотен баксов он должен уметь исцелять болезни.

Она сидела у себя в гостиной со Стэном, мастером, который устанавливает плазменные телевизоры в домах богатых и знаменитых. Он ставил систему у Лиланда и прочих. У Дина Брэдбери, Джека Берроуза, Карла Вебера, у всех.

Стэн выглядел смущенным. Возможно, не стоило так с ним говорить, но Сьюзан это мало заботило. Да кто он такой? Просто лишь мерзкий спекулянт дорогущими пультами. Здоровенный светловолосый мужик, сложенный, как футбольный защитник, обмотанный поясом с инструментами, он стоял перед ней вспотевший, с красным лицом.

– Вообще-то, пульт в гостиной у мистера Франклина совершенно другой, – произнес он, откашлявшись. – Тот, о котором я говорил, за тысячу триста долларов, плюс установка… – Стэн замолчал и посмотрел в потолок, чтобы получить еще один неприлично большой счет. – Скажем, четыреста долларов. Значит, такой обойдется… – он поскреб мощную шею грязной загребущей рукой.

– Примерно в тысячу семьсот баксов, – раздраженно перебила его Сьюзан. – Вы мне говорили, что у Лиланда пульт за две тысячи долларов.

Стэн посмотрел на нее так, словно она сделала величайшую в истории человечества ошибку. И, будучи человеком сострадательным, пожалел ее.

– Вообще-то… у Лиланда пульты за две тысячи во всех комнатах. В спальне, на кухне, в комнате Хани, в гостевом домике, в офисе…

Сьюзан непонимающе посмотрела на него.

– Погодите минутку! У Хани есть один из этих здоровенных пультов, которым можно вызвать Аллаха, Будду и кого угодно? Пульт из Мекки?

Проблеск понимания озарил красное лицо Стэна, его широченные плечи облегченно расслабились.

– А, вы имеете в виду большой пульт в его гостиной! – Он мягко рассмеялся, будто говорил со слабоумной или с аутичным ребенком. – О, это совсем другое дело. Эти стоят пять тысяч. Они как «роллс-ройсы» среди телевизионных игрушек.

Сьюзан окружала тишина, внутри и снаружи. Когда она заговорила, голос донесся откуда-то издалека, где не было нужды в деньгах и материальные вещи не имели никакого значения.

– У Лиланда пульт за пять тысяч долларов, вот это вещь.

Стэн улыбнулся от облегчения, наконец-то он нашел причину возникшего недоразумения.

– Но я говорю не о них. Этот другой. Понимаете, этот один из наиболее доступных.

Сьюзан кивнула.

– Вы имеете в виду эти штучки по две тысячи долларов, я понимаю.