Бледность не порок, маэстро! - Генри Олди

«Слишком благородно, дружок. Следовало добить. Ну, как знаешь…»

Странное дело: стражники в воротах стояли, как ни в чем не бывало. Один даже одобрительно хмыкнул, принимая от Ахилла въездную пошлину. Впору предположить: здесь безумные нищенки каждый день с гостями воюют! Почему стража хотя бы не отберет у ведьмы оружие?!

Подать жалобу? Стыдно…

– Благодарю вас, синьор. Вы отвлекли ее на себя.

Рядом с Ахиллом вертелся плюгавый человечишка, держа подмышкой дешевый ларец.

– Отвлек?

– Сразу видно, что вы не местный, синьор. В Вероне старую Челюстину всякий знает. Язык – гадючье жало. Но вы, синьор, тоже задали ей перцу! Как вы изволили выразиться? «Костлявая гиена?» Или «Костлявая из геенны?» Впрочем, мне и так, и так по сердцу. Первый раз в Вероне? Мой кум Ансельмо содержит лучшую в городе гостиницу!..

– Спасибо, не надо. Лучше укажите мне дом Паоло Карпаччо.

Шагнув во двор маэстро Паоло, Ахилл замер как вкопанный. Показалось, что бежал-бежал, да вернулся. Домой. Только не в «сегодня», а в «позавчера», когда кинжал еще не пробовал отцовской печени. Шершавые плитки, шесть квадратов – один выпад. Разве что Паоло Карпаччо предпочитал сочетание винно-бордового с салатным. В дальнем конце, у манекенов, трудятся новички: шаг, скрестный шаг, удар. Ближе играют палашами двое: похаживают, позванивают. Тяжелые клинки выглядят ленивыми, сонными, будто змеи в холодке. На двоих смотрит ученик с алебардой. Мокрый, потный. Обнажен по пояс: спина взбугрилась плоскими голышами мышц. А палаши все брякают, все переговариваются – точь-в-точь монеты в кошельке менялы.

– Вы к маэстро Паоло?

– Да, – кивнул Ахилл, понимая, что слуга принял его за очередного кандидата в ученики. – Передайте мессеру Карпаччо: приехал Ахилл Морацци…

Слуга исчез раньше, чем гость успел добавить: «младший».

Когда маэстро Паоло объявился на крыльце, Ахилл сразу догадался, почему друзья звали Карпаччо Непоседой. Маленький, кругленький, он ни минуты не пребывал в покое. Лишь на какую-то долю секунды замер в дверях, глядя светло и растерянно. Было ясно, кого он хотел, мечтал, безнадежно надеялся увидеть, – и кого увидел.

Моргнул.

Покатился через двор.

– Я счастлив лицезреть досточтимого маэстро, – забормотал Ахилл, готовый со стыда провалиться сквозь землю. Раньше не задумывался о встрече с другом покойного отца, а теперь язык отказался служить. – Вот письмо от матушки… перстень с печаткой…

Взгляд маэстро Паоло оборвал его речь.

– Мои соболезнования, сынок. Да, как видишь, я уже знаю. Дурные новости – лучшие скороходы. Как я понимаю, убийц не нашли?

Ахилл развел руками: увы.

Колобок прокатился вокруг него. Участливо тронул за локоть:

– Мой дом в твоем распоряжении, сынок. Моя шпага… Я счастлив помочь сыну Верзилы. Ты ведь за помощью, да?

Ответить Ахилл не успел: Карпаччо сам подметил что-то в лице молодого человека. Перестал шуршать, двигаться, налился льдом неподвижности. Пожевал губами, будто пережевывая неприятные мысли.

Толстенький пальчик указал на одного из учеников с палашами:

– Твое мнение, сынок?

Ахилл сощурился.

– В целом, хорош, – он испытывал неловкость, понуждаемый оценивать ученика в присутствии маэстро, да еще наскоро, с порога. Но чувствовалось: в вопросе Карпаччо есть своя, тайная логика, намеченная цель, которой маэстро добьется любым путем. – Движется в мере, силен, ловок. Слишком самоуверен. И еще, пожалуй, main dure…

Он нарочно так назвал излишнюю жесткость руки, зная от отца, что Непоседа отдавал предпочтенье французским терминам. Равно как и парижской, более низкой стойке.

– Полагаешь, твоя рука мягче?

– Вот и мне интересно, дружок! Мягче или нет?

Обеими руками Ахилл схватился за голову. Тщетно: стащить проклятый шлем не удалось. Напротив, сейчас забрало оказалось таким узким, что сквозь него было видно только лицо маэстро Паоло. Вот шевельнулись губы:

– Ты приехал за помощью, малыш? Да или нет?

От сказанного у Морацци дрогнуло сердце.

– Да или нет? Не увиливай!

Лгать? Выпутываться? Взяться объяснять суть врожденного проклятия?!

При чужих?!

– Нет, маэстро. Матушка велела мне бежать, и я бегу. Матушка велела – к вам, и я подчинился.

Слова получались скучными, лязгающими. Уход в глухую защиту.

– Ты всегда подчиняешься, когда велят?

– Я не виноват, маэстро! Это выше меня!

– Ты тоже выше меня. Это ничего не значит.

– Вы не понимаете! Вы…

– Я и не собираюсь понимать. Я хочу выяснить: зачем ты приехал. Даже если ты сам еще не знаешь правды…

Давление Карпаччо становилось нестерпимым. Шлем облепил голову, раскаляясь; от жара нащечников бледность сменилась резким, чахоточным румянцем. Кровь ударила в голову. Дыхание сбилось, но Ахилл выровнял его: сказалось умение, наработанное годами. Это разговор. Это всего лишь разговор сына с другом отца. И отвечать надо достойно.

– Я был готов умереть, маэстро! Я и сейчас готов умереть! В любой час… в любую секунду… здесь!.. дома!..

Паоло Карпаччо попятился. Но Ахилл по-прежнему видел только его лицо, и лишь слова маэстро, быстрые, жалящие фразы проникали сквозь глухоту шлема.

– Верзила любил тебя, сынок!

– Отец презирал меня!

– Чушь! Знал бы ты, что он говорил в письмах ко мне…

– Вы лжете, маэстро! Не мучьте беглеца…

Лязг, звон, пятна перед глазами.

– Ахилл! Ахилл, сын Ахилла, зачем ты приехал в Верону? Зачем?!

– Не знаю!

– Врешь! Зачем?! Зачем?!

– Чтобы найти себя! Себя, не вас! Иногда надо забраться к черту на рога, ночевать с идолом, драться с девицами и лесниками, испытать позор на глазах у чужаков, чтобы найти себя! Все это было у меня дома: призраки, драка, позор! Зачем я ехал к вам, маэстро? Вы спрашиваете: зачем?! Чтобы! найти!! себя!!!

…шлем слетел с головы. Виски отпустило, свежий воздух остудил щеки. Ахил безумно озирался: двое от забора смотрят на него, новички бросили работу, алебардист прикипел взглядом – не оторвешь. Напротив катался колобок: три плитки вперед, три назад. С ноги на ногу, с пятки на носок. Опустив палаш, взятый незадолго до этого у ученика с main dure, острием вниз. Камзол на боку маэстро Паоло был рассечен до самой подмышки.

Ахилл Морацци-младший кинул свою шпагу в ножны и бросился к выходу, чувствуя, как безумие гонится за ним по пятам. Он не видел, как алебардист, восторженно шепчущий «Какая фраза! Санта-Мария, косой квинт!..», приблизился к Карпаччо; он не слышал, как алебардист спросил:

– Остановить его, маэстро?

– Не надо, Тибальд, – ответил Непоседа, улыбаясь широко и счастливо. – Он нашел то, чего хотел. Но квинт! Господи, косой квинт после репризы!.. Верзила всю жизнь мечтал…