Холодная война в «сердце Африки». СССР и конголезский кризис, 1960–1964 - Сергей Мазов

Судя по воспоминаниям Мирзо Рахматова, члены делегации не испытали на себе неприязни конголезцев. Конголезские солдаты, «искавшие бельгийских парашютистов», проверили документы у постояльцев отеля «Стэнли», где остановилась делегация. Они отнеслись к советским гостям «исключительно дружелюбно». Вечером 8 июля делегаты даже отважились проехать по улицам Леопольдвиля. Вскоре их остановил военный патруль. «Солдаты, – пишет Рахматов, – приняли нас за представителей какой-то иностранной акционерной компании и поэтому сначала отнеслись к нам подозрительно. Я разъяснил, что мы приехали в Конго из СССР на праздники. Тогда один из солдат сказал: “Хрущев! Спутник!”». Военные вежливо извинились и отпустили задержанных. «На следующий день в городе был восстановлен порядок, и мы получили возможность вылететь домой. Перед отправлением советского самолета в аэропорту собралось много конголезцев, пришедших проводить нас, приехали также два министра и ряд других официальных лиц»[128].

По свидетельству другого очевидца, Т. Канзы, советской делегации пришлось пережить несколько неприятных инцидентов, а ее отъезд стал опасным приключением со счастливым концом. Среди «несведущих в политике» конголезских военнослужащих распространился слух, что «Лумумба вызвал русские войска, чтобы разоружить конголезцев». «В номера, которые занимала советская делегация в отеле “Стэнли”, ворвались конголезские солдаты. Они дали волю рукам, но не нанесли русским телесных повреждений». Шокированный нападением Лумумба поручил министру иностранных дел Жюстену Бомбоко «обеспечить беспрепятственный выезд делегации из Конго». Бомбоко направил Канзу в отель, чтобы забрать делегацию и доставить ее под охраной в аэропорт Нджили. Рахматов сохранял спокойствие, но выразил Канзе «энергичный протест против недружественных действий». До аэропорта добрались благополучно, но там возникли проблемы. Советский самолет окружили конголезские военные, которые хотели войти в него, чтобы проверить багаж и убедиться, что на борту нет десантников. Советские гости согласились сесть в самолет, оставив снаружи свой багаж для досмотра. Все завершилось благополучно. Канза и прибывший вскоре Бомбоко убедили солдат, что в самолете нет военных грузов. Багаж занесли на борт, после чего Рахматов пригласил туда Бомбоко и Канзу и предложил на прощание выпить водки. Тост Бомбоко за советско-конголезскую дружбу был встречен одобрительно[129].

Пришлось понервничать и другим гражданам СССР, оказавшимся в Леопольдвиле. В отель, где жили Орестов и «молодой дипломат Ю.» тоже ворвались военные. «Дверь номера распахнулась, – вспоминает журналист, – и два солдата направили автоматы на нас, потребовав, чтобы мы спускались вниз, в фойе. Там уже было человек двадцать, в основном иностранных журналистов. Солдаты проверяли паспорта и на вопрос какого-то французского корреспондента ответили, что ищут русских, чтобы расправиться с ними». К счастью до Орестова и Ю. очередь не дошла. Появившийся на пороге фойе конголезский офицер приказал солдатам прекратить проверку документов и следовать в соседний квартал, где происходили беспорядки. Орестов даже сумел передать информацию о событиях в редакцию «Правды». Он добрался до телеграфа, лежа на заднем сиденье такси. В телетайпном зале находился только «перепуганный конголезец-техник», который не умел передавать сообщения. «Орудуя одним пальцем», корреспондент набрал текст[130]. Послание дошло до адресата и было опубликовано[131].

Конголезское руководство пыталось прекратить беспорядки и овладеть положением в армии. 8 июля в столичном военном лагере, где начались волнения, состоялось чрезвычайное заседание правительства. Антураж, по описанию Канзы, был откровенно угрожающим. «Мы были почти как пленные, поскольку охранявшие нас солдаты не позволили бы нам покинуть лагерь до принятия решения, которое немедленно начнут выполнять. Время от времени дверь зала, где проходило заседание, открывалась, и двое или трое конголезских солдат вводили бельгийских офицеров, босых, с обувью в руках. Их ставили в угол на колени с поднятыми руками»[132].

Генерал Янссене был уволен, а вслед за ним и все бельгийские офицеры. Полноценной замены им не нашлось: среди конголезцев не было ни одного даже младшего офицера. Командующим КНА назначили родственника Лумумбы, Виктора Лундулу, сержанта в отставке, бывшего санитара «Форс пюблик», которому было присвоено звание генерала. Жозеф Дезире Мобуту, имевший чин старшего сержанта, стал начальником штаба, его произвели в полковники. Мобуту семь лет прослужил писарем-стенографистом в «Форс пюблик». После увольнения из армии работал журналистом в одной из католических газет Конго. Проявил себя с самой лучшей стороны, представляя конголезскую прессу на Всемирной выставке в Брюсселе 1958 г., за что получил поощрение – стажировку в Брюсселе. Там вступил в НДК и представлял партию в столице метрополии. Отличался исполнительностью, подчеркивал свою преданность лидеру НДК. Лумумба назначил Мобуту секретарем своего правительства (в ранге министра). Новоиспеченный полковник, метивший в командующие, счел себя обойденным. И даже подал заявление об отставке, но Лумумба его отклонил.

После 8 июля ситуация начала стабилизироваться, убийства, грабежи и беспорядки прекратились. Однако механизм интернационализации конфликта был запущен. Западная пресса смаковала эпизоды расправ над белыми, утверждала, что правительство Лумумбы не в состоянии навести порядок. Белые в массовом порядке покидали Конго, в Бельгии раздавались требования военного вмешательства для защиты жизни и имущества иностранцев. Консулы США, Великобритании и Франции в Элизабетвиле призвали Бельгию ввести войска в Конго[133]. 10 июля бельгийские десантники установили контроль над тридцатью главными городами страны.

Реакция советского руководства была ожидаемой. «Эти меры против Республики Конго, – заявил на пресс-конференции в Кремле 12 июля Хрущев, – еще раз подтверждают агрессивную сущность военных блоков империалистов, их стремление сохранить колонизаторские порядки. Военные блоки империалистов созданы для проведения разбойничьей политики. Поэтому в Конго посылает войска не только Бельгия. Это НАТО посылает войска, чтобы силой подавить народ Конго. Это – разбойная политика. <…> Народ Конго хочет навести действительный порядок, выгнать колонизаторов. Солдаты армии Конго не хотят подчиняться бельгийским офицерам. И они поступают совершенно правильно, потому что бельгийские офицеры – это же колонизаторы»[134]. Пропагандистская война вокруг Конго началась.

Покуда бельгийские войска занимались охраной и эвакуацией белого населения, обстановка оставалась спокойной. Лумумба даже подписал с бельгийским консулом в Лулуабурге, центре провинции Касаи, соглашение о двухмесячном пребывании там бельгийского гарнизона[135].

Отделение Катанги и интернационализация кризиса

Все изменилось 11 июля, когда произошло два события, сделавших международное вмешательство в конголезский кризис неизбежным. В порту Матади, откуда уже эвакуировались все пожелавшие уехать европейцы, неожиданно был высажен десант бельгийской морской пехоты. Завязался бой, 12 конголезцев были убиты, 13 ранены. Конголезские военные по специальной связи сообщили о случившемся во все гарнизоны и попросили подкреплений. По всей стране прокатилась вторая волна еще более жестоких европейских погромов[136].

В тот же день от Конго откололась провинция Катанга. Председатель провинциального правительства Моиз Чомбе зачитал по радио декларацию о независимости. Он обвинил центральное правительство в «коммунистических поползновениях», намерении установить «диктаторский режим, который изгонит наших бельгийских коллег», попытках вмешаться в вопросы управления провинциями, которые находятся в компетенции провинциальных правительств. Чомбе подчеркнул, что независимость Катанги является полной, «тотальной», что не помешало ему обратиться к Бельгии с просьбой о «технической, финансовой и военной помощи». Последовал призыв ко «всему свободному миру» признать право Катанги на самоопределение[137].

Ни одно государство не признало независимость Катанги. Советское руководство охарактеризовало ввод бельгийских войск как «акт агрессии», назвало Чомбе «ставленником иностранных монополий», а отделение Катанги – «незаконным и преступным действием, продиктованным корыстными интересами горстки финансовых и промышленных магнатов колониальных держав»[138].

Ответ Чомбе был остроумным. Вечером 14 июля он отправил в Москву «господину министру иностранных дел» телеграмму: «Народ Катанги, учитывая, что Устав Организации Объединенных Наций торжественно провозглашает право народов на самоопределение, <…> обращается через своих избранных представителей ко всем странам свободного мира с торжественным призывом незамедлительно признать независимость его территории. Он обязуется уважать все положения декларации о правах человека и содействовать поддержанию мира в этой части света»[139]. Послание осталась без ответа.