Ленин без грима - Лев Ефимович Колодный

— Рано, я не успел еще материалы собрать.

Другая сестра, Мария Ильинична, свидетельствует:

«И как это ни странно может показаться, хорошо в смысле его желудочной болезни повлияло на него и заключение в доме предварительного заключения, где он пробыл более года. Правильный образ жизни и сравнительно удовлетворительное питание (за все время своего сидения он все время получал передачи из дома) оказали и здесь хорошее влияние на его здоровье. Конечно, недостаток воздуха и прогулок сказался на нем — он сильно побледнел и пожелтел, но желудочная болезнь давала меньше себя знать, чем на воле».

Такая была царская карательная система до первой русской революции, до «Манифеста» о свободах. Ну а какую систему в тюрьмах и следственных изоляторах установила «рабоче-крестьянская власть», когда ее возглавил бывший узник камеры № 193, каждый хорошо знает.

В ссылку Ульянов получил разрешение ехать без конвоя, своим ходом, свободно по железной дороге. По пути из Питера остановился на несколько дней в феврале 1897 года в Москве, где все еще жила семья Ульяновых. На сей раз она квартировала в районе Арбата, на Собачьей площадке, в деревянном старинном особняке. То был пятый из известных краеведов московский адрес Ульяновых за три с половиной года пребывания в городе.

Арбатскую квартиру никто из Ульяновых не описал. По всей вероятности, она была такая, как обычно. С отдельными комнатами для каждого члена семьи, общей столовой, с роялем, следовавший за Марией Александровной повсюду, куда бы она ни переезжала. Со столом, покрытым белоснежной крахмальной скатертью. «Помню простую обстановку квартиры Ульяновых, просторную столовую, где стоял рояль и большой стол, покрытый белой скатертью»… Это описание очевидца относится к квартире в Самаре, но такой интерьер формировался постоянно везде, где селилась большая, дружная семья.

Простота с роялем обеспечивалась стабильно много лет, хотя помощи от старшего сына матери ждать не приходилось. Да никто в ней не нуждался. Наоборот, каждый член семьи Ульяновых стремился оказать всегда помощь дорогому и необыкновенному Владимиру, не считаясь со временем, издержками на покупку дорогих книг, диетической еды, чемодана с двойным дном и тому подобных вещей.

Что касается довольно частых переездов с квартиры на квартиру, то это была в принципе обычная практика московской жизни для многих состоятельных людей, когда они предпочитали арендовать жилье, не покупая собственные дома. Так поступала мать Александра Пушкина, менявшая квартиры по нескольку раз в год. Так делала семья писателя Аксакова, когда возвращалась осенью из собственной усадьбы в Абрамцеве зимовать в Первопрестольную. Так, мы видим, практиковали Ульяновы, выбирая, что удобнее и лучше…

Спустя три года после окончания ссылки, отдохнувший от суеты столичной жизни, надышавшийся свежим воздухом, накатавшийся на коньках и на лыжах, наохотившийся в тайге, наевшийся свежайшего мяса, сибирских пирожков, молодой революционер с женой вернулся из неволи в Москву. С вокзала отправился домой, не на Арбат, Собачью площадку, а в другой район Москвы. О чем речь впереди…

К слову сказать, о существовании телятины как товара я узнал, когда на закате СССР писал книгу, не из опустевших в результате «перестройки» витрин московских магазинов, а из чтения воспоминаний Надежды Константиновны о пребывании в ссылке, в Шушенском. Эти мемуары поразили мое воображение. Надежда Константиновна, когда писала после смерти Ильича мемуары, не предполагала, что вместо обещанного коммунизма настанет время, когда жизнь осужденных в царской ссылке будет казаться пребыванием в санатории за казенный счет.

Процитирую эпизод, где рассказывается, как Владимир Ильич занимался для души адвокатской практикой, не имея на то права как ссыльный, давал юридические советы местным крестьянам и узнавал разные житейские истории, изучая практическим образом экономическую сторону жизни сибирского села.

«Раз бык какого-то богатея забодал корову маломощной бабы (как видите, даже в мельчайшем бытовом эпизоде не покидает мемуаристку, Надежду Константиновну, классовый подход. — Л.К.). Волостной суд приговорил владельца быка заплатить бабе десять рублей. Баба опротестовала решение и потребовала „копию“ с дела.

— Что тебе, копию с белой коровы, что ли? — посмеялся над ней заседатель. Разгневанная баба побежала жаловаться Владимиру Ильичу. Часто достаточно было угрозы обижаемого, что он пожалуется Ульянову, чтобы обидчик уступил».

Теперь, когда мы получили некоторое представление, какую роль играл в жизни ссыльного некий «заседатель», вершивший волостной суд, приведу другой эпизод, где этот же человек выступает не как юридическое лицо, а как эксплуататор по отношению к ссыльному.

Итак, цитирую.

«Заседатель — местный зажиточный крестьянин — больше заботился о том, чтобы сбыть нам телятину, чем о том, чтобы „его“ ссыльные не сбежали. Дешевизна в этом Шушенском была поразительная. Например, Владимир Ильич за свое „жалованье“ — восьмирублевое пособие — имел чистую комнату, кормежку, стирку и чинку — и то считалось, что дорого платит. Правда, обед и ужин был простоват — одну неделю для Владимира Ильича забивали барана, которым кормили его изо дня в день, пока всего не съест; как съест — покупали на неделю мяса, работница во дворе в корыте, где корм скоту заготовляли, рубила купленное мясо на котлеты для Владимира Ильича, тоже на целую неделю. Но молока и шанег было вдоволь и для Владимира Ильича, и для его собаки, прекрасного гордона Женьки, которую он выучил и поноску носить, и стойку делать, и всякой другой собачьей науке. Так как у Зыряновых (хозяева избы, в которой жил ссыльный. — Л.К.) мужики часто напивались пьяными, да и семейным образом жить там было во многих отношениях неудобно, мы перебрались вскоре на другую квартиру — полдома с огородом наняли за четыре рубля. Зажили семейно…

Летом некого было найти в помощь по хозяйству. И мы с мамой воевали с русской печкой. Вначале случалось, что я опрокидывала ухватом суп с клецками, которые рассыпались по исподу. Потом привыкла. В огороде выросла у нас всякая всячина — огурцы, морковь, свекла, тыква: очень я гордилась своим огородом. Устроили мы во дворе сад — съездили мы с Ильичом в лес, хмелю привезли, сад соорудили. В октябре появилась помощница, тринадцатилетняя Паша, худущая, с острыми локтями, живо прибравшая к рукам все хозяйство».

Так вот, припеваючи («Владимир Ильич, очень охотно и много певший в Сибири…» — это тоже из воспоминаний Крупской), жили ссыльные там, где днем с огнем в 1990 году не найти было ни по дешевке, ни за большие деньги всего того, что так хорошо описала Надежда Константиновна. Ее слова дополняет интерьер дома в Шушенском, где находится один из музеев Ленина. Квартиру нашего будущего вождя в сибирском доме вдовы Петровой