Рассказы о чеченской войне - Виталий Носков

— Тебя, что ли, назначили?! — Дроздов с досадой сплюнул. — Что, больше некого было?!

— А кого…? Второе отделение снаряды разгружать увезли. Всю ночь там вкалывать будут. У Кузьменко температура тридцать восемь, у Веньки чирьи, шею повернуть не может, а у меня, как специально, с замполитом конфликт… Уф-ф… Пока шел, раз пять чуть не долбанулся… Кого же сюда добром загонишь, дураков нет, — вздохнул Галеев.

— А ты что же, дурак, значит? — Дроздов наскоро споласкивал ложку, втягивая ноздрями исходящий из котелка запах вареной гречки.

— Значит, дурак… Не ты один. Все мы тут дураки, умные от армии отмазались.

— Тебя замполит прогнал, что ли? (Главного полкового воспитателя все звали по-прежнему, по-советски, замполитом.) — Дроздов спросил с ехидством, приступая к еде.

— Да идет он… — Галеев не знал, что делать с бронежилетом, снимать или нет. Впервые оказавшись в дозоре, он опасался остаться без «панциря», в то же время в нем было без привычки неудобно и тяжело. Рассмотрев лежащий в нише бронежилет Дроздова, он все же решился и стал «рассупониваться».

— Разозлился он на меня, специально наказал… я ему цифровую фотокамеру об камень шарахнул, дорогую, трофейную. Часа два орал, грозил в окопах сгноить… Ну и черт с ним, лучше уж здесь, чем бобиком у него. Тоже мне, ваше благородие, денщика из меня сделал… подумаешь, камеру разбил, будто он деньги за нее платил, — чувствовалось, что Галеев хоть и хорохорится, но сильно жалеет о потере «теплого места». — Слышь, Толян, ты мне покажь, что и как, как стрелять, куда стрелять.

— Ты, что же, и стрелять совсем не умеешь? — изумился Дроздов, не донеся ложку до рта.

— Не совсем… Один раз… перед присягой стрелял, еще во Владикавказе, а больше не довелось. Я ведь в клубе все время сидел, плакаты, стенгазеты, фотки делал, писал да рисовал.

— Ну, ты даешь, вояка! — Дроздов облизал ложку. — Обожди, чай допью. Стали пускать осветительные ракеты.

— Ну, наконец-то, давно пора, — с облегчением отреагировал Дроздов, зажмурившись от повисшего в высоте кратковременного источника света. — Вот смотри, присоединяешь магазин… передергиваешь затвор… планку ставишь на автоматический огонь, или на одиночный… снимаешь с предохранителя… Понял?

— Понял. Ты мне покажи, как целиться.

— Нечего тебе целиться, все равно не попадешь. Меня вот в учебке три месяца учили и то как следует не научили, а ты хочешь со второго раза, да еще ночью в «духа» попасть. Это если он к тебе метров на десять подойдет. Твоя задача сейчас… — Дроздов вдруг задумался и, словно на что-то решившись, хлопнул Галеева по плечу. — А задача твоя следующая. Я буду «духов» высматривать, я и в темноте как кошка вижу, а ты на стреме, понял? Если, не дай Бог, сегодня полезут, ты по моей команде бежишь со страшной силой по траншее вон туда. Там поворот и тоже бруствер насыпан, это запасная позиция. Сейчас ракета будет, я тебе покажу.

— Ага, — с готовностью, даже с каким-то детским азартом смотрел на Дроздова разжалованный клубный работник, воспринимавший пока еще все как игру.

— Как только я дам короткую очередь, ты выставляешь автомат за насыпь и начинаешь палить короткими очередями, трассирующими… Вот, я тебе магазин с трассирующими пристегну… Помни, короткими, нажал на спуск, сосчитал раз-два и отпускай, а то у тебя патроны быстро кончатся. Три-четыре очереди дал и смывайся, метров на десять-пятнадцать отбежал, и снова три-четыре очереди. Голову из траншеи не высовывай, только автомат. Потом еще отбегаешь, и по новой три-четыре очереди. Потом назад. Понял?

— Понял, а куда стрелять-то?

— Ну, ты что, совсем тупой? Туда. — Дроздов махнул рукой в сторону «зеленки».

— Понятно. А зачем все это? Я ведь так ни в кого не попаду, только запарюсь бегавши.

— Так нужно. Ты не бойся, опасности для тебя никакой, главное — морду не высовывай. Над тобой пули свистеть будут, но ты не дрейфь, в траншее ты в безопасности. Только ко мне ближе той насыпи не приближайся.

— Понял. А долго так бегать?

— Пока тревожная группа не прибудет — минут десять. Ты рожки-то менять умеешь? Давай покажу…

Дроздов заметил их сразу, как только они выползли из «зеленки». Их было двое, и они короткими перебежками продвигались от валуна к валуну, в промежутках между пусками ракет. Уже не первый раз на этом участке разведка «духов» появлялась вот так из кустов и, используя множество больших и малых камней, приближалась к выдвинутому вперед посту федералов. До сих пор эти вылазки пресекались взаимно корректно: дозор их вовремя обнаруживал, следовал доклад по телефону, на КП сразу же взвывала сирена, резко возрастала интенсивность пуска ракет, и на подмогу спешила тревожная группа. Впрочем, уже одной сирены или даже короткой очереди с поста было достаточно, чтобы «духи» сразу же «усекали», что обнаружены, и, повернув назад, проворно исчезали в «зеленке».

Сейчас Дроздов не доложил, и те двое продолжали перебегать, поднимаясь вверх по склону, все дальше отдаляясь от линии кустов. Метров за сто до поста склон становился почти голым. Дроздов и сотоварищи два дня под прикрытием «пропалывали» этот участок. Лишь несколько каменных бугров, глубоко засевших в почве, сиротливо торчали здесь. Они долго не решались выйти на эту площадку, видимо надеясь, что их все-таки заметят с поста, поднимут тревогу, и у них будет моральное право вернуться в спасительную «зеленку». Но Дроздов на этот раз решил не давать им такого права, и они вынуждены были, собравшись с духом, подавив дрожь и сомнения, идти дальше, туда, откуда вернуться уже было не так просто. Вернуться без веской причины — этого им не позволяли кандалы легендарной кавказской гордости и неминуемое обвинение в трусости — самое унизительное для горца.

— Галей, беги, куда я тебе говорил, только тихо… не надо бронежилета, — шепотом приказал Дроздов.

— А что, уже идут? — сдавленно осведомился Галеев. — Надо позвонить.

— Я лучше знаю, что надо. Беги и, как услышишь мою очередь, начинай палить и бегать с места на место… только не высовывайся и близко ко мне не подходи.

Галеев скрылся в траншее, а Дроздов до боли в глазах всматривался в серый полумрак. Вспыхнула ракета. Двое уже ступили, вернее, вползли на голую площадку. Сейчас при свете они лежали недвижимо, стараясь слиться камуфляжным обмундированием с почвой. Они выглядели неестественно крупными, широкими. Видимо, под камуфляжем у них были длинные, тяжелые «советские» бронежилеты с титановыми пластинами, а не короткие, легкие, щегольские импортные из кевлара, в которых «духи» любили позировать перед кинокамерами западных корреспондентов. «Значит, стрелять, скорее всего, придется в голову», — подумал Дроздов и сам удивился своему необычному спокойствию, казалось, что сейчас даже спусковой крючок он способен нажать плавно, без рывка.

Пара разделилась: один примостился с автоматом на изготовку за не выкорчеванным валуном — прикрывать, второй сделал бросок вперед. Задача разведчиков была ясна: или незаметно подползти к окопу и, бросив гранату, сразу бежать назад, или, проникнув в окоп, перерезать дозорных, и, захватив их оружие, вернуться к своим, гордо похваляясь трофеями, или, совсем уж джигитский поступок — зарезать одного и заминировать труп, а второго приволочь к себе живым. На большее такой маленькой группе рассчитывать не приходилось.

Очередная ракета. Двое застыли. Дроздов видел их, а они его нет — в бруствере было сделано хитрое маскирующее углубление, позволявшее оставаться невидимым снизу, со склона. До ближайшего оставалось метров шестьдесят-семьдесят, до второго, за валуном, восемьдесят- девяносто. Дроздов даже успел различить серое лицо ближнего, его предельное напряжение. Он был с бородой, не молодой и не старый — лет тридцати-тридцати пяти. «Матери тогда было двадцать восемь, тем пятнадцать-шестнадцать, сейчас ей сорок четыре, значит, этим должно быть тридцать один-тридцать два».

Когда вновь вспыхнула ракета, ближний был уже метрах в пятидесяти. Со следующей позиции он мог бросить гранату — пора было начинать. Дроздов стал целиться в дальнего, что за валуном. Тот, видимо, чувствовал себя в полной безопасности: его вязаная шапочка слишком уж беспечно высовывалась из-за камня — бездействие Дроздова явно усыпило его бдительность. К тому же они знали, что мерзнуть в дозоре у федералов всегда назначают первогодков, и если они так долго их не обнаружили, то наверняка спят. Изнеженные сопляки, не способные убить, дрожащие от одного звука гортанного акцента, видят во сне своих грудастых и задастых коров-мамаш.

Короткая очередь гулким эхом прорезала ночь и пошла гулять отзвуками по распадку. Только что торчащая над валуном шапочка неестественно дернулась и пропала. Это было попадание в десятку. Видимо, тот нерв, что не дал возможности Дроздову окончить снайперскую школу, наконец успокоился и уже не мешал плавно спускать курок. Он целился недолго — ракета все еще горела. Ближний бородач распластался лицом вниз, стараясь втиснуться в каменистый склон. Ему некуда было деться, его уже никто не прикрывал, а бежать назад к камням было далеко. Дроздов же ждал, что он побежит все-таки назад, покажет спину, наклонится… и тогда появится возможность всадить очередь снизу, под бронежилет… в промежность.