Путешествия по ту сторону - Жан-Мари-Гюстав Леклезио

100

и светлые полосы, начерченные на черном асфальте. Когда едешь ночью, остановиться невозможно. Очертания размы- [64] ты, границы исчезли, а может быть, это уже сон. На заднем сиденье спит Джин Шипучка, уронив голову на плечо Луизы. Никто понятия не имеет, куда мы едем, да это, в сущности, и неважно. Просто путешествуем в ночи, без всякой цели, asi no mas[1]. Полоса кипарисов делит шоссе надвое, деревья машут ветвями и раскачиваются, когда мы проезжаем. На шоссе почти пусто. Лишь изредка встречаются тяжелые грузовики. Издалека их не видно, но, приблизившись, мы замечаем два красных огня и освещенную лампочкой желтую дощечку с надписью:

TIR[2]

Никто не говорит ни слова. Все очень устали, к тому же надо сказать, что мы немного не в себе в те дни, когда не видим Найю Найю. Сколько сказок мы еще не слышали! Можно было бы, конечно, самим попытаться рассказывать сказки, но это совсем не то. У кого-то пронзительный голос, у кого-то — гнусавый. Более-менее сносный голос разве что у Уинстона, зато у него ни капли воображения. Ну а Сурсум Корда (сегодня его с нами нет) прожужжал нам все уши своими россказнями о политике. Нет, этот тип решительно невыносим. Повезло ему: Найя Найя его очень любит, говорит, что он похож на профессора и всегда такой серьезный. Он у нас не любит сказок, зато любит Найю Найю. Недоразумение какое-то.

И все-таки это здорово — путешествовать в ночи. Едем куда глаза глядят и смотрим сквозь оконные стекла на черные тени, заволакивающие небеса и горы. Мы знаем, что «опель» едет очень быстро: желтая пунктирная линия стремительно убегает из-под колес. Но все совсем не так, как если бы мы ехали куда-нибудь. Закроешь глаза — и машина вроде бы сама движется назад или как-то боком, словно краб. Открыв на секунду глаза, можно увидеть зверьков — или это только чудится, — что-то вроде длинноухих зайцев, которые во всю прыть улепетывают по обочине. Луиза просит на минутку остановиться. Стоянка здесь запрещена, но Ямаха замечает асфальтовую площадку, на которой уже стоит одна машина. «Опель» паркуется. Выходит только Луиза. Воздух снаружи [65] холодный, черный-черный. Я немного пройдусь, говорит Луиза, меня мутит. Действительно, в машине сильно накурено, а дым от наших сигарет и папирос не очень-то приятен. Теперь, когда мотор умолк, глухая, густая тишина вокруг давит на барабанные перепонки. Радио автоматически выключилось вместе с двигателем. Мы вглядываемся в черноту за окнами почти с тревогой. Может быть, Найя Найя где-то здесь, в горах, совсем рядом? Она любит гулять по ночам. Уходит из дому с электрическим фонариком, будто собирается обследовать пещеры. Или, может быть, она сидит в своей комнате и слушает зов лесной совы? Кажется, где-то среди деревьев, недалеко от ее домика, живет лесная сова.

А здесь нам крика совы немного не хватает. Но вообще- то, лучше, чтобы ничего не было, если хочешь до конца познать ночь. Луиза прохаживается взад и вперед по площадке. Кладет ладони на холодное крыло «опеля». Время от времени на шоссе появляется автомобиль, мигая фарами. Огни вспыхивают и гаснут все быстрее, быстрее, и мы видим, как угловатый силуэт машины содрогается и пляшет в желтом свете. Машина проезжает мимо нас, пронзительно гудя. Или приближается грузовик, один из тех, что мы обгоняли на шоссе; он неспешно ползет по правой стороне дороги. Фары ярко горят, и свет медленно наплывает на нас. Грузовик проезжает без гудка. Ему на нас наплевать. Мы слышим только рев мотора, постепенно стихающий в темноте.

В горах ни души, будто мы на Аляске или в Сьерра-Мад- ре. Небо черно и пустынно: словно бакелитовая плита подвешена над землей. Некоторое время мы смотрим на все это, слегка подавленные безмолвием и пустотой, потом едем дальше. Луизе свежий воздух пошел на пользу, а вот Джин Шипучка по-прежнему клюет носом. Чтобы разбудить ее, Ямаха включает радио на полную громкость. «Дип Пепл» исполняет "Into the Fire". Радио — единственное, что работает как следует в этой машине. Наверное, Ямаха и купил старенький «опель» из-за приемника.

А Найя Найя только однажды села в эту машину, как сейчас помню, тоже ночью. Ей захотелось двадцать пять раз без остановки объехать автостоянку у кинотеатра «Драйвин». Дело было зимой, стоянка почти пустая, лишь три- четыре автомобиля. Рядом примостилась лавочка торговца пиццей, ярко освещенная красными и зелеными лампочками. Мы кружили и кружили, шины визжали на виражах, в конце концов всех замутило и разболелась голова. Но Найя [66] Найя была в восторге и заливисто смеялась каждый раз, когда мы проезжали мимо Пиццерии. Но после той ночи Найя Найя больше ни разу не села в «опель». Такая уж она: почти все, что делает, — делает только один раз. Многие люди этого не понимают.

А хорошо бы было, если бы по радио между двумя песнями рассказали сказку. Например, про бешеного пингвина, или про водяную лампочку, или про розовый город. Куда лучше, чем все эти слова, которые они тараторят с 22-х до 23-х часов, во время последних известий. А так — сплошная музыка, попробуй поймай что-нибудь другое.

Ночью хорошую музыку найти нелегко. Звуки мешают разглядеть маленькие смерчи, которые закручиваются в черном небе. И даже, наверное, мешают видеть звезды. Вспомнив о звездах, Луиза снова попросила на минутку остановиться, чтобы посмотреть на ночное небо. У нее это просто мания — обожает созвездия. Знает их все наперечет. Ямаха, который всегда готов сделать то, о чем его просят, стал искать, где бы припарковаться. «Опель» медленно поехал вдоль откоса.

Сюда, сюда! Остановись здесь!

Да где?

Ну конечно, он не заметил площадку. Пришлось дать задний ход (хотя это тоже категорически запрещено). Наконец мы въехали в небольшое углубление, засыпанное землей и щебнем. Других машин здесь нет.

На этот раз вышли все, даже Джин Шипучка. Расселись на откосе, подняв воротники: воздух прямо-таки ледяной. Закурили кто сигареты, кто папиросы и уставились на небо. Сначала видели только черноту — густую, непроницаемую. Но вот постепенно глаза привыкают к темноте, и на небе появляются светящиеся точки — звезды. Их немного, наверное из-за тумана. Венера стоит низко над горизонтом, а Марс почти неразличим. Луиза разочарована. Но нам все равно хорошо здесь, на откосе: сидим, покуриваем сигареты и папиросы и смотрим вверх, на огромную черную плиту, повисшую над землей. И свет нам совсем ни к чему. Время от времени поглядываем на тлеющие кончики сигарет, которые то и дело вспыхивают красными огоньками. Если бы Найя Найя была с нами, мы бы попросили ее рассказать какую-нибудь сказку, про звезды, например, или про ночь. Но может быть, и лучше сидеть вот так, в тишине, молча. Уносишься далеко-далеко в темноту и совсем не думаешь о [67] других краях, где сейчас светит солнце. В такой непроницаемой черноте не хочется ничего различать и не хочется ничего понимать. Вздрагиваешь от ночного холода, и возникает ощущение, будто твое лицо отделяется от головы и уносится куда-то в пустое черное небо. Горы стали не похожи на горы. Шоссе совсем не видно, различаешь его, только когда стремительно проносится машина, балансируя на двух желтых лучах дальнего света. Нет больше ни городов, ни домов, ни людей. Словно ты на надувном плоту посреди Тихого океана, покачиваясь, плывешь, увлекаемый неторопливым течением. То кажется, что небо — вот оно, рядом, рукой достать можно, то оно далеко, так далеко, что лететь до него годы и годы, чтобы только издали увидеть. Наверное, если бы сейчас появилась луна, мы бы на нее зашикали, чтобы убралась обратно.

Нет, луны нет, но поднялся ветер. Вдруг, внезапно задул — пронзительный и холодный. И дождь начался: мелкие ледяные капельки секут по лицу. Как здорово, в самом деле здорово! Мы ведь обожаем слушать, как шуршат по стеклу дворники «опеля». Особенно довольна Джин Шипучка; от дождя она совсем проснулась и со всех ног помчалась к машине с ликующим воплем: «Йе-е! Ие-е!» Ямаха включил мотор и приглушил радио, чтобы лучше слышать, как дворники, поднимаясь и опускаясь, издают тихое «Шхх-оп, шхх-оп!». «Опель» медленно поехал по правой стороне шоссе, отведенной для грузовиков. Сидящие сзади наклонились вперед, чтобы лучше видеть дворники и слышать их шорох. Странные, в самом деле, звуки, слушая их, тоже уносишься далеко-далеко. Вообще, в этой машине много занятных штучек, взять, к примеру, сигнал поворота. Как хорошо ночью в темноте слышать негромкое «тип-тип, тип- тип» и одновременно видеть, как вспыхивает и гаснет на приборном щитке зеленый огонек.

— Включи дальний свет, — просит Джин Шипучка.

Потому что, когда включается дальний свет, над рулем появляется голубое свечение. Невозможно представить более прекрасной голубизны — голубое, как Карибское море, как пода в лагуне, светло-голубое с оттенком лилового, как барвинок, как глаза сиамской кошки. Но Ямаха вскоре выключает фары: иначе вы привыкнете, говорит он.