Трава и солнце - Анатолий Мошковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Они в другом месте... С теми, кто подальше... А мы у порта...
- Минутку. - Дежурный взял телефонную трубку и отчеканил: - Товарищ майор, докладывает дежурный рядовой Усенко. Здесь школьница требует, чтоб пропустили к вам.
Лицо рядового Усенко было подтянуто и сосредоточенно.
- Есть, товарищ майор, - сказал он молодцевато, положил на рычаг трубку и бросил Фиме: - Беги, третья дверь направо...
Фима пошла по коридору - в нем пахло вымытыми полами, гимнастерками и еще чем-то строго служебным.
Негромко постучала в дверь.
- Войдите!
Раздались быстрые - навстречу ей - шаги.
Вошла. Два стола - один начальника, другой - для совещаний. У стены железная койка под байковым одеялом. На одной стене - портрет Ленина, на второй - Дзержинского, с пристальным, целящимся взглядом из-под козырька надвинутой на лоб фуражки. На столе начальника - толстая книга с торчащей закладкой ("О'Генри", - прочитала на корешке Фима) и телефоны.
А лицо у начальника совсем не строгое, не военное, чуть полноватое, глаза мягкие, синие, добрые и губы не жесткие и вроде бы даже не очень волевые. И вообще - сними с него гимнастерку с погонами, пояс и сапоги, переодень в здешнее - ну рыбак рыбаком...
А говорят, он беспощаден и строг. Многие рыбаки даже недовольны: чуть нарушат погранрежим - штраф или запрещение на какой-то срок выходить на лодке.
- Что стряслось, девочка? - Майор улыбнулся.
И Фима рассказала...
Она так и не успела увидеть, как пограничники забирали нарушителя. Когда Фима вернулась на берег, все было уже сделано и даже ребят там не было.
Часом позже Аверя рассказал ей, как все было. Возбужденный, обрадованный, посверкивая глазами и почесывая кудлатую голову, Аверя стоял у бревна - сидеть он не мог - и говорил:
- Только ты, Фимка, скрылась, мне не по себе: как бы не ушел! Конечно, и мы с Акимом могли бы попробовать задержать, да вдруг у него оружие?! А он ходит себе, ничего не подозревая, и щелкает оборонные объекты. Гад! Мы его выведем на чистую воду! И его дружка надо проверить, и этих, в купальниках, которые на желтых подушечках лежали, их тоже надо...
- Как это его звали? - спросил Селька. - Помнишь, ты с ним...
- Да ничего я с ним... Ругался, и только. Все насмехался, гад, над нашим Шарановом: грязные канавы, вонища и как только вы тут живете, среди комаров и змей? Уходили бы...
- Куда уходили? - резко спросил Аким. - Неужели он так и говорил с тобой? А мне помнится...
- Еще хуже говорил. Все маскировался. То спросит, Румыния ли на той стороне, то начнет уверять, чтоб я ничего плохого не думал, что он не шпион, а очень даже преданный человек... Буду я помнить имя такого? Ничего не помню!
- Дурак он, вот кто! - отрезал Аким. - Настоящие шпионы - они поумней и не будут так открыто фотографировать местность, и никаких объектов здесь нет...
- Тебе завидно, что не ты первый заметил его? Да? Ничего, не бойся, я не жадный. Все мы заметили его по-равному: я, ты и даже Фима...
- Почему - даже? - спросил Аким. - Она что, полчеловека?
- Полтора! - крикнул Аверя и рассмеялся.
Фиме не понравился его смех.
- Пойдем проверим: забрали других или нет? - предложил Аверя.
Ребята ринулись к пляжу, где стояли автомашины и палатки туристов. Палатки и "Москвича" пограничники не тронули.
- Палатки-то на месте, а вот как их содержимое? - улыбнулся Аверя.
- А ты бы хотел, чтоб их всех арестовали? - спросил вдруг Аким.
- Да что ты! Жалел бы их, слезки проливал бы! - передразнил его Аверя.
- Может, они хорошие ребята, а ты...
- Дай бог! - вскричал Аверя.
Его стал злить глупый спор, где все было так ясно. Аверя вообще, насколько помнила Фима, не очень-то любил споры, особенно с таким человеком, как Аким.
- А я б хотел, чтоб они оказались нашими людьми, - сказал Аким, - и это было бы лучше всяких там наград за поимку и...
- Дам в рыло! - вспылил Аверя. - Поговори еще у меня... Я, что ли, за наградами стремлюсь?
- А кто тебя знает. Вон сколько знаком с тобой, а так и не раскусил, что ты за человек... к чему стремишься...
Фима с неприязнью посмотрела на аккуратно зачесанные назад волосы Акима и остроносые туфли фабрики "Буревестник", - он покупал их при ней в обувном магазине за семь рублей. Неплохой вроде парень, а воображает. Ходит в рубахах навыпуск, как приезжие, точит, как червь, книги и уж думает, что можно оскорблять таких ребят, как Аверя.
У Фимы с Акимом всегда были приятельские отношения: с ним и о новых книгах можно поговорить, и о кинофильмах, а сейчас она не сдержалась.
- Не дери, пожалуйста, нос! - крикнула она и отошла за Аверину спину, хотя знала, что Аким с девчонками не дерется. - Он за границу болеет, а не за награду. Сам, наверно, мечтаешь...
"Куда меня понесло! - ужаснулась она. - Ведь все не то говорю!" Даже Авере не понравилось, как она себя вела.
- Прекрати! - Он дернул ее за кофту.
- Тоже мне подпевала! - резанул Аким. - Прячешься за его спину?
Фиме стало жарко и стыдно. Даже пот выступил меж лопаток. Она не нашлась, что ответить. Только крикнула ожесточенно:
- Дурной ты!
Как назло, у пляжа появилась Алка - из девчонок только Фима и Настя Грачева были в отряде.
- Опять Фимка ругается?.. - сказала она. - Грубая, не может без этого... Ну, как ваш улов?
- Одного диверсанта точно и троих под сомнением, - желчно проговорил Аким.
Алка сделала испуганные глаза:
- Мальчики, это правда?
- Это ты вчера им глазки строила, - сказал Аким, - этим туристам?
- Они диверсанты? Это ужасно!
- Заданий от них не получала? - Аким с ухмылкой косился на Аверю.
Алка побледнела, голубенькие глаза ее в черных ресницах замерли, рот приоткрылся.
- Кайся, - проскрипел Аким.
- Дам в морду, - повторил Аверя. - Не трожь ее, она не виновата.
Фима молчала в сторонке и не могла собраться с мыслями и чувствами, нахлынувшими на нее, - так все было сложно и запутанно: ей был неприятен Аким своим отношением к Авере, но с Алкой он вел себя как нужно; с другой стороны, в словах о диверсантах был удар и по Авере. Аверя хороший, но почему он вступается за Алку?
Ничего нельзя понять! Что за штука - жизнь: в хорошем есть и плохое, а в плохом - хорошее; и все это так перемешано, что не так-то просто отрезать ножом, отделить одно от другого. Это в кишмане - рыбьих кишках нетрудно отделить пузырь с желчью, чтоб все мясо не испортить, а в жизни...
От реки с котлом, наполненным водой, прошли мимо них две девушки в ситцевых платьицах. Лица их показались Фиме знакомыми.
- Куда это Левка запропастился? - спросила одна - Два часа, как пропал, сказал: "Не спится, пойду погуляю", - и нет.
- Вернется. Верно, набрел на что-то.
Девушки скрылись в огненно-красной палатке.
- Съел? - бросил Авере Аким.
- Это еще ничего не значит. Может, они и невиноватые, а один он и скрывает от них...
Фима вдруг хватилась, что пора домой: явилась вчера поздно и убежала тайком ни свет ни заря, когда все спали, чтоб мать не могла запретить ей уйти сегодня из дому.
Потом Фима вдруг вспомнила про бабку Матрену и про Авериного подшефного деда, которому тоже надо помочь. И побежала не домой, а к нему. Часа два таскала воду, мыла полы, сдувала пыль, бегала в магазин за хлебом и едва даже не столкнулась с матерью.
Перед тем как идти домой, решила искупаться. Добежав до реки, сбросила платье и готовилась уже нырнуть с мостков, как вдруг услышала голос Авери.
- Слабо, говорите? А вот смотрите...
Послышался плеск. Фима выглянула из-за кустов, росших у подножия корявой, полуразвалившейся от старости вербы, и увидела...
Нет, в это нельзя было поверить! На кладях на корточках сидел тот самый, в очках, тот самый, длинный, обнаруженный Аверей за неположенной съемкой, и, опустив вниз руки, смотрел на то место, где только что был Аверя.
Вот Аверя шумно вынырнул и поплыл к берегу, держа в руке, поднятой над водой, рака. Рак был крупный, яростно работал клешнями и всеми ножками, а Аверя хохотал.
- Ловите, Лева! Здесь обрыв, а в нем полно их нор... Хотите, еще поймаю?
- А не искусают тебя?
- Надо уметь брать их: за спинку - и тогда ничего, не дотянутся клешнями.
- Ну поймай еще трех: преподнесем Аркашке и двум нашим дамам как подарок от тебя... Не возражаешь?
- А чего? Не.
Аверя стал нырять, выбрасывая из воды ноги. Вода вокруг бурлила, пенилась, и Фима представила, как его пальцы скользят по срезу обрыва, влезают в норки, ощупывают их и, почуяв рачью спинку, берут за шершавый панцирь.
На этот раз Аверя вынырнул с двумя раками. Лев заворачивал их в носовой платок, а Аверька, дрожащий от озноба, посиневший и готовый, снова нырнул.
- Ну как, не напужались? - спросил он Льва, когда одевался. - А на заставе не выговаривали?
- Было... Неприятно, да что поделаешь... Не знал, что у вас здесь так строго.
- Очень. - Морщась, Аверя стал причесываться.
- Обошлось. Теперь умнее будем... А в общем, они неплохие ребята, даже пленку вернули, вырезав несколько кадров.