Зверь - Ане Риэль
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом вышел Карл, пописал и зашел обратно в дом. Чуть позже вышла она. В своей белой ночной сорочке. Босая. Она напевала.
Наверное, то был крик хищной птицы, решил Мирко. С Даникой явно ничего не случилось. В каком-то смысле было бы лучше, если бы Карл причинил ей боль, в приступе слабости подумалось ему. Тогда у него был бы повод возненавидеть этого мужчину. Потом он стыдился таких ужасных мыслей.
Десятая заповедь[3].
Он знал, что все это неправильно. Он пошел по ложному пути и в кустарнике, и в голове, и много где еще. Но теперь его словно вела какая-то сила. Совсем не похожая на ту, которой молилась его мать, и намного более властная.
Они хотя бы не женаты, так что, может, это не совсем десятая заповедь.
Может, Карл еще уедет. Отец Мирко как-то говорил, что по природе своей сезонные работники непостоянны.
– Насколько мы рады жить на одном месте, Мирко, настолько же им нравится скитаться. Некоторые вообще не способны нигде осесть.
Даника
Всего один мужчина сумел зажечь сердце Даники. Красавец-врач, бывший в городе проездом, он осматривал ее, когда она еще была юна и легко поддавалась влиянию.
Она тогда упала в обморок на рынке, как оказалось, из-за сильного воспаления в женских органах, которое, видимо, необходимо было лечить медикаментами и сеансами наложения рук. Чарующие речи и мягкие кисти врача, рассказы об океанских пароходах, автомобилях и жизни больших городов заронили в Данике мечты о другой жизни, других континентах, мире бесконечных возможностей и до сей поры недостижимого богатства, где и корову, и картошку видят только в виде блюда на сверкающей белизной тарелке.
Мечты быстро разрушились, когда он без предупреждения прервал внешний осмотр и потянулся дальше, к новым гинекологическим открытиям. После этого Даника поклялась, что никогда больше не станет доверять ни врачам, ни мужчинам с такими мягкими и ухоженными руками. Тем не менее его утверждения, что она не сможет иметь детей, въелись в нее как непреложный факт, принеся в равной степени сожаление и облегчение.
В последующие годы Даника находила утешение и радость в компании ремесленников, шутов, батраков и сезонных рабочих. Среди мужчин, которые никогда даже близко не бывали рядом с белым халатом или хоть чем-то чистым. Кроме самой Даники.
Сейчас его звали Карл.
Работник приглянулся ей за мускулистое тело, глубокий голос и сексуальную ненасытность. Тем вечером, когда они познакомились в кабаке, она ощутила в нем какое-то обаяние, которого хватило бы как минимум на одну ночь. Они не тратили время на разговоры – Да-ника почти сразу спросила, поедет ли он с ней домой. Он кивнул, не без удивления во взгляде, но уверенно. Он положил свою ручищу ей на плечо, когда они шли в темноте, перебрасываясь только несвязными фразами. Она первая спросила. Она его вела. Прямо до самой спальни.
Тем не менее ей хотелось думать, что он ее преследует. Он ее покорил.
Ночью Данике казалось, что она кричала во весь голос, но она не была уверена. То был невыразимо высокий полет, путешествие в совершенно иной мир. Никто раньше не мог ее туда отправить, даже смазливый врач, в свое время сбежавший с ее невинностью.
Впрочем, она быстро обнаружила, что Карл – тот самый мужчина, разговор о котором она когда-то подслушала. На рынке компания легкомысленных девиц делилась опытом, и Даника не могла не навострить уши. Они называли его Карл Великий. В шутку. Он был явно знаменит на всю долину за свое умение покорить любую женщину. Умел произвести впечатление не только своей величиной и силой, вынуждена была признать Даника. В постели его словно ничто не сдерживало – ни мысли, ни предрассудки, – и Даника тоже сбрасывала все оковы. Она на какое-то время забывалась, отвлекалась от обязанностей на ферме, животных, даже для глухой матери в памяти Даники не было места.
Да, иногда она и правда кричала. От эйфории.
Даника решила наслаждаться, пока получается. Она отлично понимала, что Карл уедет, как только закончится работа на лесопильне, если не раньше. На таких, как он, нельзя положиться. И все равно она в первый же вечер впустила его в свою спальню. Других она заводила в хлев, или на берег реки, или еще в какой-нибудь укромный уголок. Внутрь она никого из них впускать не хотела. Но что-то в Карле внушало ей уверенность. Это сбивало ее с толку.
Она вовсе не была влюблена. Он был хорош собой и страстен, но разговаривать с ним было неинтересно. Его высказывания сводились к пустым фразам и беспомощным наблюдениям. Надолго этого бы не хватило, ей нужно было больше.
Словно чтобы подчеркнуть контраст с неумением выражать свои мысли, Карл удивительно красиво насвистывал. Этого она не могла не признать. Он свистел как птичка.
Мать Даники всегда с недоверием поглядывала на великана, каждое утро заходившего в кухню, бравшего кусок хлеба и исчезавшего за дверью, не удостоив ее большего внимания, чем быстрый кивок. Однажды утром ей показалось, что он одними губами произнес неприличное слово.
– Что за грубиян! – высказала она дочери, вошедшей на кухню чуть позже. – Скорей бы ты уже нашла себе нормального мужика. Давно пора! Твоя младшая сестра никогда бы не спуталась с таким, как этот. Я уверена, что Таяна уже нашла себе хорошего мужа. Вот увидишь, в следующем письме мы о нем узнаем. А ты… ну что за верзилу ты к нам притащила? Что бы сказал твой отец?
– Ну, ну, отец умер, да и тебе недолго осталось, – успокаивающе ответила Даника, мягко целуя мать в лоб. – Ты моя глухая скандалистка.
Мать тут же успокоило внимание дочери, и вскоре она позабыла, что вообще была какая-то склока. Вместо этого она обратила злобу против всех тех, кто не пришел на похороны ее мужа. Особенно она была недовольна пастором, который будто веселился, когда вдова вложила всю свою истерзанную душу в песню над могилой любимого супруга.
В то же время вдова, очевидно, позабыла, что никогда особо не беспокоилась об умершем, что они за много лет едва обменялись парой слов, а потом вмешалась глухота, пришедшая незаметно. Она явилась естественным и удобным следствием тишины, думалось Данике. Так некоторые рептилии перенимают цвет
