Плывущая женщина, тонущий мужчина - Масахико Симада

– Днище корабля – это вечнозеленый рай. Заходи как-нибудь в гости.

Что ж, рай так рай, Самэсу охотно избрал бы работу механика. Но, увы, он не был уверен, что в состоянии выдержать адскую жару, и не мог вообразить себя пожизненным придатком машины. Самэсу предпочел ту часть мира, куда проникали лучи солнца.

Любитель морской капусты

Всякий, кто еще не успел пресытиться собой, живет в свое удовольствие. Пусть изо дня в день повторяется одно и то же, он умеет находить мельчайшие различия и не теряет интереса к себе. Но бывает, бес попутает. В один прекрасный день без всякой на то причины внезапно охватывает чувство пресыщения собой. Чтобы не знать этого чувства, плавающий на корабле должен с самого начала стать сам себе массовиком-затейником.

Так капитан Нанасэ наставлял экипаж. Самэсу считал тех, кто пресытился собой, равно как и тех, кто не пресытился, нарциссистами. Первые – нарциссисты в юности, вторые – на закате. После собрания экипажа он высказал свое мнение капитану. Тот похлопал его по плечу:

– Сегодня вечерком поболтаем?

Кроме него приглашения удостоился первый помощник капитана Мисима, и втроем они обсели котелок, в котором варилось «тири»[11] с фугу. В ночь перед выходом в море раскошелиться и до отвала наесться всякими вкусностями – обычай моряков. На борту существует джентльменское соглашение – в еде не привередничать. Разговор, отдалившись от наставлений капитана, свелся к различиям во вкусах жителей Канто и Кансая, к восхвалению яств, которые тому или иному довелось отведать, но главным образом – к гастрономическим пристрастиям.

Содержимое котелка опорожнили почти подчистую, разбросав по столу с десяток разваренных плавников. Было решено в оставшемся бульоне соорудить «дзосуй»,[12] и тотчас Мисима пробормотал, ностальгируя:

– Папаша обычно сливал бульон с вываренными плавниками в рис.

Невзначай заглянули в чашку Мисимы – в ней осталось на три глотка отвара из плавников с расчетом добавить его в «дзосуй». Привычки передаются по наследству. С возрастом замечаешь, что ты вылитый отец. Мисима, растягивая слова, спросил у Самэсу:

– Слушай, если б тебе сказали, что до конца жизни ты можешь есть только одно блюдо, что бы ты выбрал?

Неожиданный вопрос. Самэсу невольно задумался. Всего лишь одно блюдо? Жестоко! Допустим, сейчас слюнки текут, но где гарантия, что эта же самая еда со временем не опротивеет?

– Есть до самой смерти, каждый день одно и то же?

– Вот именно. Какая еда тебе «на роду написана»? Капитан, и вы подумайте. Не семь блюд, а только одно.

– Знаешь что, Мисима, раз уж ты предложил, называй первый.

– Тири с фугу, то, что мы только что съели, – не задумываясь, ответил Мисима.

– Так нечестно! Сюда входят и рыба, и овощи, и пшено. Ты выбери что-нибудь одно.

Капитан неожиданно рассердился. Вестимое дело, единица ему поперек горла. Можно питаться семь раз на дню, но одним и тем же, значит, выбрать надо то, что наверняка не приестся. Вряд ли кто-либо назовет гусиную печенку или черную икру. Мисима почесал голову.

– Ладно, дзосуй с фугу, – сказал он. – Это густой отвар рыбы и овощей, так что с питательностью все в порядке. Хорошо бы приправить его сырым яйцом и луком.

Самэсу не знал, что выбрать – суси или лапшу, но в конце концов остановился на лапше. Белой, тонкой гречневой лапшой «сарасина» пресытиться невозможно. Впрочем, каждый день будут изводить мысли о жирной пище. Замучают сны, в которых он босиком гонится за удаляющимися на машине ломтиками бекона, котлетами из свиной вырезки, отбивной, обильно политой чесночным соусом…

Пришла очередь Нанасэ, и его ответ был поистине достоин сына рыбака. Он решился всю жизнь есть сасими из мяса тунца.

– Если мне когда-нибудь приестся сасими, лучше сразу подохнуть.

Самэсу умрет, если не сможет больше есть лапшу, Мисима – дзосуй с фугу. Все трое выбрали довольно простые кушанья. Почти без жира. Сразу видно, японцы, привыкшие к легкой пище. Кстати, Мисима заметил, что их выбор молено классифицировать по принадлежности морю или суше. Нанасэ – истинно морской человек, Самэсу – с берега, ну а Мисима одной ногой стоит на берегу, а другой в прибрежных водах. Если принять во внимание еще и приправы, то соя и хрен «васаби» относятся к суше, морская капуста и сушеный тунец, которые добавляют в бульон с лапшой, – морская снедь, так что любая «на роду написанная» еда связана и с морем, и с сушей. Такова была теория Мисимы. Даже если выбрать сасими, все равно от берега далеко не уйдешь.

– На корабле всегда есть рис и суп мисо, и этого достаточно. Разумеется, в море трудно выдержать то, что называется полной экономической независимостью. Можно всю жизнь есть сасими, но после соленого конечно же захочется риса. Даже народы, живущие морем, не могут прожить на одной рыбе, обмениваются продуктами с земледельцами и в конце концов, решившись, сами начинают заниматься земледелием. Вообще-то еще лет сто назад люди вряд ли питались так разнообразно, как сейчас. Они обходились, как правило, одним видом пищи: спагетти с томатным соусом, или хлеб с сыром, или печеные лепешки из кукурузной муки. На полуострове Сирэтоко я познакомился с человеком, который сводил концы с концами, продавая собранную им морскую капусту, и он сказал, что на протяжении тридцати лет питался исключительно сваренной в сое морской капустой и вареным ячменем. Сою, ячмень и рис он покупал на те гроши, что выручал от продажи морской капусты. Он сказал, что если бы отправился работать в другие земли, мог бы есть и суси, и скияки,[13] но он оставался на месте, заявляя с гордостью: «Это мой остров». Пока ему не приестся вареная морская капуста, он никуда не уедет. Нет, если ему надоест морская капуста, он просто умрет. Я предложил угостить его суси. И знаете, что он ответил? Если я съем эти красные и лиловые штуки, я уже не смогу есть черную морскую капусту. Поистине, чтобы вечно есть одно кушанье, необходимо обладать стойкостью этого любителя морской капусты. Как морская капуста липнуть к берегу, отдаваться течению прилива и отлива, да еще быть упорным и цепким… Короче, необходимо стать самой этой морской капустой. Так же как ему не приедалась морская капуста, он наверняка не ведал пресыщения собой.

Пройдя через разговор о «написанной на роду» еде, вернулись к жизненным наставлениям капитана, поэтому Самэсу пробормотал:

– Любитель морской капусты совершенно точно не был нарциссистом.

– Нарциссист – это, что ли, тот, кто пытается возвыситься над собой, взяв на вооружение иронию? Терпеть не могу подобных литературных типов. Из так называемой породы романтиков. Я говорю вовсе не об эстетике жизни. Это проблема выживания. Многие становятся моряками из романтических побуждений, но еще вопрос, способны ли они выжить на море. Один человек пересек Тихий океан на лодке, загребая ногами, и выжил только потому, что не пресытился собой. Чем себя ни занимай, корабль порой скучен до умопомрачения. Рассеивать скуку с помощью работы и выпивки? Свыкнуться с самой скукой? Травить с друзьями анекдоты? С головой уйти в какое-нибудь дурацкое хобби? В любом случае, пока не сойдешь на берег, необходимо изобретать все новые и новые способы, как себя развлечь. Надо льстить себе, что ты – отличный моряк. Если моряк упорно не отстаивает свое «я», его «я» пошатнется в самый неожиданный момент. Да и вообще, море делает психику человека неустойчивой. Судно качает, и так же качает из стороны в сторону наше «я».

Странная обязанность

За два часа до выхода из порта Самэсу заглянул в каюту капитана, чтобы доложить о ходе погрузки, и увидел, что там собрались береговой директор Танума, эконом Икэда и помощник капитана Мисима. Уставились друг на друга недовольно и молчат.

– Что случилось? – удивился Самэсу.

Танума – как будто только и ждал его появления – спросил, правда ли, что он может похвастаться хорошим английским.

– К счастью, с английским у меня никогда не было проблем, – ответил Самэсу, и тотчас на всех лицах, кроме берегового директора, почему-то изобразилось разочарование.

– Оказывается, «Мироку-мару» богата на таланты! Вот пусть и будет переводчиком.

Директор метнул торжествующий взгляд на хмурую физиономию капитана.

Капитан не скрывал раздражения. Видимо, директор накануне отплытия пытался навязать экипажу нечто такое, что шло вразрез с желаниями капитана. Поскольку это «нечто», судя по всему, имело касательство и к нему, Самэсу спросил, поглядывая попеременно на Тануму и Нанасэ:

– Так о чем речь?

– Речь о том, чтоб назначить тебя эдаким мальчиком на побегушках. Вот господин директор и юлит. В морских делах-то не бельмеса! Так просто взять и сократить экипаж! Где это слыхано, чтоб помощник капитана был толмачом!

Капитан неожиданно заговорил грубоватым тоном. Сразу видно – сын рыбака, впрочем, просторечные словечки начинали слетать с его языка только в самых отчаянных ситуациях.