Царь и схимник - Александр Холин

– Константину?

– Нет, Федор Кузьмич, в этот раз ты ничего не угадал, – обрадовался император и как ребенок захлопал в ладоши. – Константин – слишком добрый и капризный. Настоящему государю не след быть снисходительным к пожирателям земли Русской. Я как мог управлялся с ними, но и моих стараний недостаточно. Если бы батюшка был жив, он Россию давно очистил бы… Я много неправого сделал, когда в первом же месяце моего царствования отменил все батюшкины вердикты и законные непослушания праву Государства Российского. Ну да ладно. Ты утром оповести моих братьев, что сегодня мы идем на литургию в лавру Александра Благоверного. Им надлежит быть со мною, дабы принять благословление от митрополита Серафима. А теперь я почивать желаю…

Камергер принялся готовить Александра ко сну, и тот ни словом больше не обмолвился. Лишь ложась в постель, он наказал Федору Кузьмичу прочитать вечернее правило. Делать это разрешалось только самым близким членам царского семейства, но бывший казак Овчаров уже давно себя чувствовал частью семьи российского императора. Возведенный в чин камергера, в который мог быть зачислен только дворянин высокого звания или же войсковой генерал, Федор Кузьмич всю свою жизнь посвятил Государю царства Российского.

Он отправился в царскую часовню, находящуюся на этом же этаже, и принялся совершать вечернюю молитву по старообрядческому канону. Федор Кузьмич в отличие от Александра никогда не кидался к различным проповедникам, какими бы модными они ни были. Казачку Феде Овчарову отец с матерью с ранних лет доходчиво объяснили, отчего патриарх Никон узаконил «щепотную» религию. Но не получилось у нелюдя-патриарха обесчещивание земли Русской: царь Алексей Михайлович сослал-таки властолюбивого упыря дожидаться своего конца в Белозерский монастырь, только никонианская «щепотная» религия была утверждена в декабре 1666 года на Московском Соборе четырьмя иноземными патриархами. Крови никонианами было пролито столько, что старообрядчество до сих пор находилось как бы в забвении. Все прорицатели, юродивые и отшельники сохраняли строгий православный обряд поклонения Богу, который привез на Русь сам Андрей Первозванный – один из наиболее близких к Христу апостолов.

Федор Кузьмич не раз пытался объяснить Александру суть разницы обрядов: дескать, никониане всегда крестный ход совершают против часовой стрелки, против движения Солнца, а значит, против природы и Бога, тогда как старообрядцы держатся первых заповедей и крестный ход их идет по Солнцу, то бишь посолонь. Казалось бы, малая толика распознавания патриарших ошибок, но именно это доказывает, чему человек молится и кому поклоняется.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что вся православная Россия с середины семнадцатого века поклоняется рогатому? – усмехался император. – Тогда наша держава давно погибла бы. Важно не то, в какой храм ты пришел, а зачем. Если ты пришел к Богу с чистыми помыслами и чувством раскаяния, то в каком бы храме ни молился, Бог услышит тебя. Ибо если человек – праведник, то и молитва его становится праведной, на какой бы литургии она не была провозглашена.

Федор Кузьмич придерживался своего мнения, однако с государем не спорил…

Во время молитвы в часовню заглянули два чернеца и епископ Фотий – настала пора совершать утреннюю молитву. Так вечернее правило у Федора Кузьмича плавно перетекло в утреннее, но он не стал сетовать. Может быть, Господь действительно управляет поступками Государя?

Несмотря на конец лета, рассвет наступил рано, и выглянувшее из-за горизонта светило бросило несколько веселых лучиков на разноцветные оконные стекла. Утреннее правило закончилось. Камергер послал нарочных к великим князьям Константину и Николаю, чтобы те не опоздали на литургию в Александро-Невскую лавру. Благо, Константин недавно прибыл из любезной ему Варшавы и собирался какое-то время задержаться в Петербурге.

К моменту богослужения царская семья была почти вся в сборе. Не хватало лишь супруги императора Елизаветы Алексеевны. Царицей эту даму никто никогда не называл. Так звали мать Александра Марию Федоровну, которая до сих пор помогала сыну необходимыми женскими советами, а иной раз настаивала на вынесении некоторых политических вопросов в Сенат или даже в Государственный совет.

Царица некоторое время холодно относилась к своему сыну, который добился власти только через гибель отца. Но видя, как тот часто кается священнослужителям, ибо чувствует за собой косвенную вину в смерти родителя, Мария Федоровна сменила гнев на милость и многое прощала сыну. Она не обращала внимания даже на тот факт, что император часто посещает храмы отнюдь не православных конфессий, ибо понимала, что ее сын воспринимает Бога как Единого Творца и для него не имеет значения, где молиться. Тем не менее на двунадесятые праздники и на Пасхалию царь неизменно бывал в лавре Александра Невского.

На этот раз праздника никакого не было, только через несколько дней должен был наступить Индикт[21]. Митрополит Серафим вел литургию как обычно, но по исполнении евхаристии призвал братьев императора к амвону, где перед ними на аналое лежало Евангелие.

Оба великих князя, положив правую руку на священную книгу, обещали исполнить завет, данный императором Александром I, и закрепили духовный союз претендентов на престол. Именно о таком союзе до сих пор беспокоился государь. Мария Федоровна тоже разделяла мнение царствующего сына: наследником царского престола должен был стать не бесхарактерный и добрый Константин, а его жесткий и принципиальный брат Николай.

После литургии митрополит Серафим пригласил царское семейство в трапезную залу, дабы откушать и отметить закрепленный союз.

Александр, улучив минутку, отвел владыку Серафима в сторону и прошептал:

– Ваше святейшество, извольте на Индикт устроить мне панихиду с первыми петухами. Только не надо светло-торжественного облачения.

– Господь с вами, Ваше Величество, – принялся креститься митрополит. – Что вы такое говорите?! По живому царю – отпевание?!

– Je vous le dis tout cru[22]. Я по отъезде куда-либо обыкновенно приношу молитву в Казанском соборе. Так ведь? Но предстоящее путешествие мое не похоже на прежние, – возразил император. – Я отъезжаю в Таганрог. Это будет не простая поездка, уверяю. Поэтому и велю исполнить, что просил. К тому же здесь почивают мои малолетние дочери. Да будет мой путь под кровом этих ангелов. И на прощание хочу перемолвиться со старцем Алексием. Надеюсь, он не ушел в затвор?

– Никак нет, Ваше Величество, – склонился перед ним митрополит. – Давеча схимник Алексий сам вас поминал.

– Вот и ладно, – удовлетворенно кивнул Государь. – Значит, произойдет то, что я предчувствую и жду с нетерпением…

Несколько дней, по виду таких же размеренных и чинных, как остальные дни надвигающейся осени, прокатились быстро. Только митрополит Серафим не находил себе покоя. Шутка ли? По живому царю совершать отпевание! Что это вздумалось императору прощаться с миром, хотя едет только в Таганрог, а не на поле битвы?

Тем не менее просьба императора была в точности выполнена, и на Индикт, в четыре часа утра настоятель лавры Александра Невского митрополит Серафим готов был исполнить обряд отпевания. Правда, настоятель изволил ослушаться Государя и облачился в саккос[23] рытого малинового бархата по золотому грунту. Два архимандрита и братия тоже почли должным облачиться не на простой чин отпевания.

Царь не заставил себя ждать и прибыл к четырем утра с четвертью. Как только он вошел в помещение собора, служба началась.

Император сначала стоял в левом церковном приделе возле раки с мощами благоверного князя Александра, но затем подошел к митрополиту и встал на колени, попросив держать Евангелие у него над головой. Настоятель Серафим так и сделал, заметив при этом, как по лицу Александра катятся крупные слезы. Император не скрывал их и даже не пытался промокнуть лицо платочком.

Митрополит не стал прерывать службу: ведь слезы человеку приносят радость и очищают его грешную душу. Видимо, недаром император просил об отпевании – он что-то чувствовал, только не мог выразить этого в словах. Хотя иногда и слова бывают не нужны. Настоятель лавры благословил раба Божьего Александра и пожелал помощи в делах грядущих, дабы отвратить императора от смертных дум. Тот встал с колен и вновь выразил желание повидаться со схимником Алексием.

Келейник отца Алексия провел императора в спальный корпус лавры, остановился у одной из дверей и постучал в нее со словами:

– Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, молитвами Отец наших и всех святых да будет воля твоя…

Из-за двери после непродолжительного молчания послышался голос старца:

– Аминь!

– Входите, Ваше Величество, – поклонился келейник императору. – Старец Алексий ждет вас.