Алхимические хроники (части 1-3) - Лана Туулли

— Ядвига? Какая такая Ядвига? — министерский палец заскользил по списку сотрудников недограбленного музея.

От озарения ужасной догадкой (хотя чего ужасного? Это же всего-навсего я…) у мэтра Фледеграна едва не сорвало скальп. Он мигом телепортировал Ле Пле, тщательно умытого Ардена и себя в музей.

Все трое прохрустели осколками фарфора и остановились напротив бронзового полированного диска, еще не вернувшегося на полагающееся согласно последнему каталогу экспонатов место.

Господа, утро на дворе. Таинственная ночь в музее закончилась.

Я хихикаю.

Мэтр Фледегран щелчком возвращает зеркало на стену, вторым закрывает окна шторами, и в мой любимый зал Забытых Искусств возвращается темнота.

Я спешно делаю серьезное и солидное выражение лица.

У сдержанного, спокойного господина Ле Пле черные глаза постепенно расширяются до состояния астрономического объекта, когда он начинает видеть меня.

Конечно, в зеркале — бронзовом, а не серебряном, — меня всегда видно. Симпатичная рысь, может быть, дюймов на семь-восемь выше, чем ее обычные лесные собратья; с поджарой фигурой, кисточками на ушах, коготки подточены, шерстка блестит…

— Мда, — протягивает господин Ле Пле. И снова — буквально на пороге слышимости: «Спокойствие, только спо…»

Мальчик подходит ближе, протягивает руку и осторожно проверяет, насколько реальна видимая в сумраке звериная фигура. Мне немного щекотно, но, в конце концов, я уже не первый год успешно притворяюсь музейным чучелком.

— «Яд Вига». Охранный артефакт в виде рыси-оборотня. Изобретена мэтром Вигом, магистром 10 ступени Школы Крыла и Когтя, с дополнительной специализацией в Школе Природных Начал (8 уровня), магистром криптозоологии и трансфизики Кавладорской Школы Магии по спискам года Бунтующего Камыша, почетным членом Академии Под Открытым Небом королевства Фносс, бакалавра словесности, бакалавра современных искусств по спискам Ллойярдского университета года Спящего Дракона, и прочая, прочая, прочая… для охраны личной Башни, — читает вслух принц Арден мою табличку. Прочитал бы вчера — было бы еще любопытнее, но ладно уж. Повеселилась ночь — и то приятно будет вспомнить. — Обладает личностью, хитра, коварна, терпелива, настойчива, подвержена вспышкам сентиментальности. Укус ядовит, и, по всей вероятности, смертелен.

— Она тебя не кусала? — заботливо спрашивает мальчика его воспитатель.

Я изнутри попробовала на прочность, белизну и ядовитость свои роскошные рысьи клыки.

— Нет, — отвечает его высочество. Дочитывает табличку: — При дневном свете невидима; в полнолуние оборачивается женщиной с неопределимым чувством юмора. Поймала 1723 вора…

— Тысячу семьсот двадцать одного вора, — рассеянно поправляет малолетнего принца придворный маг. Типа, смотрите, какой я умный и знающий, наизусть знаю любую табличку в вашем хвалёном музее…

— Одну тысячу семьсот двадцать три, — поправляет Арден, указуя перстом в руны таблички.

Мэтр Фледегран, нахмурившись, посмотрел на табличку. На меня. На табличку. На меня… Министр Спокойствия искренне, от души засмеялся — приятно, приятно видеть человека с таким прекрасным чувство юмора! — и проговорил:

— Вот хорошо! Оказывается, нам можно сэкономить на должности музейного сторожа! Он всё равно ничего не делает, только спит по ночам, а эта красавица и за себя постоять сможет, и украсть ничего не даст, и жалованьем обойдется минимальным…

Пальцы господина министра стучат — хочется верить, что не со зла, а так, автоматически, — по моему широкому умному лбу. Звук получается глухой. Со смесью выражения крайнего изумления и профессиональной подозрительности на сухощавом, вытянутом, если не сказать — лошадином, лице господин Ле Пле толкает меня — я аккуратно, сохраняя положение, приданное мне таксидермистом, заваливаюсь на бок.

— Мда… — протягивает министр кавладорского Спокойствия.

Мэтр Фледегран молчит. А любопытный Арден мигом спрашивает почтенного мэтра, что всё это значит.

Собственно, вопросов он задает не один, а одиннадцать тысяч сто одиннадцать в полторы минуты. Так его! Так его! Пусть почтенный мэтр поотвечает на «детские» вопросы! Я целую ночь это делала — чуть не облысела; теперь ты, старый хрыч, поработай!

Как только количество вопросов приближается к миллиону, придворный маг впадает в педагогическое бешенство (недуг, весьма распространенный среди магов-воспитателей). Мэтр Фледегран протягивает руку над головой мальчика и что-то спешно колдует. Лицо принца Ардена разглаживается, успокаивается, вопросы прекращаются и мальчик, совершенно волшебным способом начинает похрапывать, не теряя вертикального положения.

— Господин министр, не соблаговолите ли, — обращается мэтр Фледегран к своему спутнику. — Уведите мальчика обратно во дворец. Их величества, должно быть, скоро изволят проснуться — не стоит их пугать внезапным исчезновением его высочества. А я сейчас проверю, не похитили ли грабители что-нибудь из выставленных в музее магических артефактов, и вас догоню.

Министр, разумеется, и не думает сей же секунд бросаться выполнять просьбу придворного мага. Ему тоже интересно, какие из заключенных в Королевском Музее ценностей остались на месте, какие переместились, почему, каковы особенности героизма и исполнительности присмотренного для исполнения сторожевых обязанностей охранного артефакта… Господин Ле Пле тоже получает коротенькое гипнотическое внушение — легонькое, только чтобы убрался, и, наконец, мальчик и министр закрывают за собой дверь музейного помещения.

Мэтр Фледегран тут же начинает шипеть на меня, напоминая пелаверинскую змею-златошвейку, которую укусил бешеный скорпион:

— Опять взялась за свои фокусы! Что ты наделала?! Мне пришлось заколдовать и принца Ардена, и министра! А ведь они просто так не успокоятся! Что, прикажешь и память им обоим менять?!

Я поднимаюсь с пола, отряхиваюсь и грациозным прыжком возвращаюсь на прежнее место. Была бы сейчас ночь, позволяющая проявиться моей человеческой сущности, я бы ответила. Ох, я бы ответила…

Мэтр Фледегран выдает длительную воспитательную сентенцию и обещает меня заколдовать, если я еще раз посмею так развлекаться. Пережидаю бурю. Не в первый, собственно, раз.

Пообещав мне казни гиджийские и тяготы пентийские, выдав намерение пожаловаться на меня моему создателю, мэтр Фледегран уходит, кипя негодованием.

Я пожимаю рысьими плечами, принимаю более удобное положение, и, пока смотритель музея не пришел раскрыть шторы, любуюсь своим отражением в зеркале.

Мой изумрудный мех — от кончика носа до кончика хвоста — полыхает в темноте холодным пламенем…

Рассказ 2. ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ

Я, Напа Леоне Фью из клана Кордсдейл (кавладорская ветвь), настоящим утверждаю, что действия, совершенные мною в Илюмских горах на границе королевств Кавладор и Иберра, и прочих территориях в минувший вторник и среду, были результатом несчастливого стечения обстоятельств и веления Судьбы, и я как есть ни в чём невиновна.

Всё началось с того, что мэтресса Далия (Королевский Университет) и мэтр Питбуль (действительный член Ллойярдской Алхимической Ассамблеи) провели очередной диспут о проблеме разума и его сущностей в макроэргическом пространстве реальности без меня. Я как чувствовала, что не следует Далии ехать в Уинс-таун одной; и верно, без неприятностей не обошлось. Мэтр Питбуль — опасный человек; я давно заметила, что он страдает острой манией исследования, одна попытка составить урбаногнозическую систематику разумных существ чего стоит. Так вот, мэтр Питбуль предложил Далии провести независимый эксперимент в области сапиенсологии — науки о разуме и его воплощении в сущностях макроэргической реальности Вселенной, чтобы ответить на вопрос: следует ли считать разумными существами алкоголиков. И кого, собственно, алкоголиками следует называть. А то кого ни позовёшь участвовать в эксперименте, все оскорбляются, решают, что их не уважают, и лезут в драку.

Алхимики-сапиенсологи совершили научный рейд по пивнушкам ллойярдской столицы, где связали и протестировали полсотни матросов, воров, сутенеров и девиц легкого поведения. Масштаб исследования и личный энтузиазм экспериментаторов вызвал несколько двусмысленную реакцию со стороны правоохранительных органов. С одной стороны, они (правоохранители) обрадовались, что нелёгкую работу ловить и вязать сделали за них. С другой стороны, зрелище кружевных панталон мэтрессы Далии, танцующей канкан на стойке бара, не было рассчитано на среднего полицейского, и мэтр Питбуль зря пытался склонить сержанта к откровенному разговору об источнике его, сержанта, разуме в сексуальном общественном подсознании. Ничего удивительного, что разразился небольшой скандал.