Тайны русской империи - Михаил Смолин

В 1519 году приезжал посол магистра прусского Тамберг и передавал послание папы римского, приглашал великого князя Василия III «за свою константинопольскую вотчину стоять и что время к тому удобное».

В 1576 году венское цесарское правительство предлагало Ивану Грозному союз для изгнания турок, «чтобы все царство греческое на восток солнца к твоему величеству пришло, чтобы Ваша Пресветлость были за восточного цесаря»{34}.

Официально статус московского государя как православного владыки подтвердил константинопольский патриарх. В 1561 году он утвердил Ивана Грозного в сане царя, как родственника византийских императоров.

Па этом фоне знаменитая сегодня формула старца Филофея (ок. 1465—1542), игумена псковского Елиазаровского монастыря, «Москва — третий Рим» — не была чем-то уникальным, необычным и уж тем более претенциозным.

Роль православной церкви в возрастании Русского государства лучше всех, пожалуй, охарактеризовал известный русский богослов архиепископ Никанор (Бровкович). Он писал: «Православная Церковь принесла на Русь из православной Византии идею великого князя как Богом поставленного владыки, правителя и верховного судии подвластных народов, устранив славяно-варяжскую идею князя как старейшего в роде атамана удалой, покоряющей огнем, железом и дубьем, дружины. Церковь перенесла на Русь из Византии идею государства с устранением варяжской идеи земли с народом, которую род может дробить без конца как удельную свою собственность. Церковь утвердила единство народного самосознания, связав народы единством веры как единокровных, единодушных чад единого Отца Небесного, призывающих Его Небесное Имя на едином языке, который с тех пор стал для всех славянских племен единым, родным и священным языком. Церковь создала сперва одно, потом другое дорогое для народа святилище в Киеве и Москве, закрепив там своим благословением, своими молитвами, сосредоточением там высших церковных учреждений, местопребывание всесвязывающей государственной власти. Церковь принесла на святую Русь грамоту и культуру, государственные законы и чипы Византийского царства. Единственно только Церковь была собирательницей разрозненных русских княжеств, разделенных еще более, чем старинные племена славянские, удельными усобицами. Единственно только Церковь спервоначала была собирательницей русских людей, князей, городов и земель, раздавленных татарскими погромами. Церковь выпестовала, вырастила слабого Московского князя сперва до великокняжеского, а потом и до царского величия. Пересадив и вырастив на Русской Земле идею византийского единовластительства, Церковь возложила и св. миропомазание древних православных греческих царей на царя Московского и всея Руси. Церковь же оберегла народ и царство и от порабощения игу ляшскому в годину смут самозванцев и общего шатания умов»{35}.

Столь великая роль православной церкви в формировании русской державы вызывала в последующие века русской истории безудержное противоборство со стороны все более набиравших силу антигосударственных идей и движений.

II. 2. «НОЧНЫЕ БРАТЬЯ». ИМПЕРИЯ И МАСОНСТВО

Масонство как сложнейший предмет для исторического исследования. Мировое зло всегда боролось с христианскими обществами. На протяжении всей своей истории христианство находилось в состоянии борьбы с противодействовавшим ему сонмом тайных еретических движений и организаций. Сменяя друг друга, одни из них распадались, другие же под иными названиями зарождались, продолжая вести эту многовековую борьбу. Часто невозможность открыто проповедовать противоречащие христианским идеалам воззрения заставляла антихристианские силы концентрироваться в тайные общества и там вырабатывать те «антитела», которыми еретические движения впоследствии заражали христианские общины.

Масонство, открыто появившееся в начале XVIII столетия, является ярчайшим явлением, представляющим антихристианские силы. Оно как в религиозном, так и в политическом отношении стало противником христианской церковности и государственности. О времени основания масонского ордена существует много версий, они дискутируются даже в самом масонстве.

Одни говорят о Кельнской хартии 1553 года, подписанной делегатами 19 лож, активными деятелями Реформации. На основании этого утверждения в 1853 году была выбита медаль о 300-летии масонства. По словам Хартии, масонский орден не происходит от какого-либо другого общества, а древнее их всех и ведет свое начало чуть ли не от учеников Иоанна Крестителя. До 1440 года общество даже называлось, по этой версии, Обществом братьев Иоанна.

Другие объявляют невольным основателем ордена Розового Креста — розенкрейцеров — Жана Валентина Андреа, адельсбергского аббата (1586—1654). Герой его романов («Fata Fraternitatis» и «Reformation universelle du monde entier») Христиан Rose-Croix открыл тайну счастья человечества и основал школу, имевшую целью облагодетельствовать людей истинной религией на основе интернационализма. А по образу описанных в романах тайных школ в Германии и Англии стали основываться действительные ложи розенкрейцеров[3].

Эти ложи организовал в 1650 году Элиас Ашмоль (1617—1692), основатель общества, имеющего целью построить храм Соломона, и одновременно, как это ни покажется на первый взгляд странно, бывший главой Лондонской католической лиги. Общество в политическом отношении стремилось восстановить католическую династию Стюартов.

Голубое масонство, представляющее третье мнение, отрицает появление ордена ранее 1717 года. Именно в этом году, по этому мнению, ложи каменщиков уже совершенно освободились от рабочих и состояли почти исключительно из интеллигенции. После окончательного разгрома Стюартов в 1715 году протестант доктор Теофил Дезагюлье (1683—1744) явился к Георгу II и предложил устранить из масонства его связь со Стюартами. Сохраняя старые формы лож каменщиков, представители интеллигенции нескольких лож образовали в 1717 году Великую ложу «символического» масонства.

Но как бы там ни было в действительности, утверждать можно лишь только то, что масонство вобрало в себя множество предшествовавших ему еретических учений древних гностиков, манихеев, всевозможных средневековых ересей, тамплиеров, протестантов всех толков, английских мыслителей вроде Болингброка и Томаса Мора, алхимиков, каббалистов и т.п. Масонство явилось на свет как квинтэссенция всех этих учений, как антицерковь нового времени, в которой эти учения получили синкретическое завершение.

Будучи тайным обществом, масонство во многом недосягаемо для исторического исследования, так как действует открыто на исторической сцене очень редко, не оставляя, таким образом, большого материала для анализа историка. Занимавшийся западными еретическими учениями профессор Киевской духовной академии Афанасий Иванович Булгаков[4], прикоснувшись в начале XX века в своей работе к феномену масонства, пришел к неутешительному для историка выводу. «Редкое из явлений исторической жизни, — писал он, — в сущности своей окутано такою таинственностью, как франкмасонство. Можно перечитать множество книг, написанных для ознакомления с ним; можно переслушать рассказы десятков лиц о нем и все-таки не быть в состоянии дать ответ на вопрос, что же такое франкмасонство? Несомненно только то, что это есть тайное общество людей, — и тайное не потому, что оно скрывает свою деятельность от взоров людских, — нет! Оно тайное потому, что оно скрывает сущность своих целей и средства к достижению их»{36}.

И несмотря на то что еще в 1793 году бывший английский масон Робизон в своей книге «Доказательство заговора против религий и правительств Европы» рассказал о стремлении масонства всюду, кроме Англии (I), разрушать троны, алтари и тюрьмы, масонство остается и по сию пору не менее таинственным фактом истории. Влияние в обществе умело им скрывается и проводится через своих адептов, тщательно «воспитанных» в ложах в нужном для масонства духе. «Истинная роль масонства, — пишет исследователь масонства Александр Селянинов, — заключается только в одной подготовке периодов действительных выступлений»{37}, только в эти периоды масонство активно действует, подготовляя своих членов. В моменты же переворотов, революций и прочих открытых выступлений масонство уходит в тень, предпочитая действовать через своих адептов. В случае неуспеха предприятия масонство всегда может отказаться от своих незадачливых агентов, указав на то, что они действовали сами по себе. Это крайне запутывает дело для историка и дает в историографии противоречащие друг другу мнения.

«Тот, кто желает беспристрастно оценить политическую роль масонства, — пишет Лев Тихомиров, — не допуская себя быть одураченным и в то же время, не возводя на масонство несправедливых обвинений, чувствует себя крайне затрудненным, слыша утверждения масонства, будто бы оно по принципу не входит в политику, а занимается лишь пересозданием человеческих душ. Такие утверждения не всегда составляют преднамеренную ложь. Без сомнения, есть немало масонов, которые не знают политической стороны действий своего союза. Сверх того, масонство есть учреждение крайне сложное, в котором есть общая основная мысль, но есть несомненные разногласия в выводах из нее. Кроме того, масонство состоит из различных слоев, цели которых не одинаковы. Наконец, зловредная таинственность, при которой не только посторонние, но и сами члены союза не в состоянии распознавать истинных действий его, приводит к тому, что вполне знают эти действия, может быть, лишь те “невидимые” руководители, о которых ни сами масоны низших степеней, ни тем более посторонние люди не имеют никаких сведений. При таких условиях обличители масонства, даже не желая быть несправедливыми, могут впадать во многие ошибки, ибо принуждены судить по данным недостаточным, не допускающим проверки, а потому, вероятно, нередко неточным»{38}.