Русско-украинский исторический разговорник. Опыты общей истории - Коллектив авторов

Не была отрублена и правая рука, как об этом «свидетельствует» летописец. Вряд ли к тому же князь был убит в темноте: «против подобного допущения свидетельствуют как активная его самооборона, так и точность ударов убийц». «Судя по скелету, – продолжает Звягин, – каких-либо костных повреждений, несовместимых с жизнью, князю нанесено не было. Несмотря на тяжелые ранения, полученные в спальне, он мог в течение нескольких минут передвигаться, в т. ч. спуститься по лестнице в сени. Однако возможность самообороны им уже была утрачена. Множественность и тяжесть рубленых повреждений, причиненных Андрею Боголюбскому в спальне и на лестничном переходе в сени, должны были предопределить быстрое наступление смерти. Непосредственной причиной смерти Андрея Боголюбского явилась, вне всякого сомнения, острая кровопотеря в результате массивного кровотечения. Говорить об открытой черепно-мозговой травме, как… причине смерти, вряд ли возможно».

Так что даже сама смерть князя оказывается овеянной легендой.

Жизнь после смерти

Как пишет летописец, Андрей Боголюбский «кровью мученичьскою умывся пригрешении своихъ», то есть мученической смертью искупил свои грехи. А их, видимо, было немало.

Помимо бесконечных выяснений отношений со своими родственниками, которых он то изгонял вообще, то, обращаясь с ними как с «подручниками» и «простыми человеками», сажал по своему усмотрению на киевский и новгородский престолы, Андрей несколько раз пытался вмешаться в дела духовные.

С одной стороны, летописцы отмечали особую набожность князя.

В ход шли и подробные описания роскошных храмов, построенных по приказанию князя во Владимире и его окрестностях, и рассказы об основании им новых монастырей, и о щедрых пожалованиях «черньцемь и черницамъ, и убогымъ, и всякому чину», и о регулярных раздачах милостыни больным и обездоленным, и рассказы о ночных бдениях Андрея, когда он подолгу молился в храме, «смиряя образъ свои скрушеномь сердцемъ и уздыханье от сердца износя, и слезы от очью испущая, покаянье Давидово приимая, плачася о грисехь своихъ, възлюбивъ нетлененая паче тленьныхъ и небесная паче времененыхъ и царство съ святыми у Вседержителя Бога паче притекущаго сего царьства земльного, и всею добродетелью бе украшенъ, вторыи мудрыи Соломонъ бяшеть же».

Именно он был инициатором установления на Руси новых государственных праздников – Спаса (1 августа) и Покрова (1 октября). По распоряжению и при самом деятельном участии князя в 1164–1165 годах во Владимирской земле был создан целый цикл программных литературных произведений: «Слово Андрея Боголюбского о празднике 1 августа», «Сказание о победе над волжскими болгарами 1164 года и праздновании 1 августа», а также «Житие Леонтия Ростовского».

С другой стороны, всячески демонстрируя свою набожность, Андрей самым бесцеремонным образом пытался поставить церковь под свой контроль. И все это делалось с одной целью – укрепить любой ценой собственную власть. Такие попытки вызвали резкую реакцию со стороны высших православных иерархов, вплоть до константинопольского патриарха Луки Хризоверга.

Например, тот же самый Леонтий Ростовский дважды изгонялся князем. Причиной тому, видимо, были попытки Андрея отделиться от киевской митрополии, чего не хотели древнерусские иерархи, в том числе Леонтий. Андрей Юрьевич задумал учредить свою митрополичью кафедру. На нее он хотел возвести своего любимца Федорца, личность которого весьма сомнительна.

Вот, что пишет о нем летописец под 1172 годом: «Изъгна Богъ и святая Богородица Володимирьская злаго и пронырьливаго, и гордаго лестьця лживаго владыку Федорьца из Володимиря от святое Богородици церкви Златоверхои. И о тои вся земля Ростовьская не въсхоте благословения, удалися от него. И тако и сьи нечьтивыи не въсхоте послушати хрестолюбиваго князя Андрея, велящю ему ити ставиться къ митрополиту Киеву, не въсхоте. Паче же Богу не хотящю его и святое Богородици извьрже его изъ земли Ростовьское. Богъ, бо егда хочеть показнити человѣка, отиметь о него умъ. Тако же и надъ симъ сътвори Богъ, отя у него умъ. Князю же о немъ добро мыслящю и добра хотя ему. Сь же не токмо не въсхоте поставления от митрополита, но и церкви вси Володимири затвори и ключе церквьныя взя. И не бы звонения, ни пения по всему граду. И въ зборнеи церкви, в неиже чюдотвореная Мати Божия… и ту церковь дьрьзну затворити. И тако Бога разъгневи и святую Богородицю. Томъ бо дьни изъгнанъ бысть месяца мая въ 8 день, на память святаго Ивана Богословьца. Много пострадаша человеци от него въ держание его: и селъ изнебыша, оружья и конь, друзии же роботы добыша, заточенья же и грабления – не токмо простьцемъ, но и мнихомъ, игуменомъ и ереемъ. Безъмилоствъ сыи мучитель другымъ человеком головы порезывая и бороды, а другымъ очи выжигаше и языкы вырезывая, другыя же распиная по стене и муча немилостивне, хотя въсхытити от всих имение имения. Бо не бе сыть, яко адъ».

Трудно, однако, представить, что все перечисленные летописцем безобразия творились без ведома (не говоря уже, вопреки воле) Андрея Боголюбского: Федорец – его ставленник.

Дело кончилось тем, что по настоянию Луки Хризоверга Андрей был вынужден отказаться от своих далеко идущих планов. Похвалив князя за усердие к Церкви, константинопольский патриарх разрешил перенести резиденцию епископа из Ростова во Владимир, ближе к княжескому двору. За это князь был вынужден вернуть Леонтия (который при этом был возведен в сан архиепископа) на кафедру, а Федорца отправить в Киев, на митрополичий суд. Там тот был осужден и казнен на Песьем острове: «тамо его осекоша, и языка урезаша, яко злодею еретику, и руку правую отсекоша и очи ему выняша, зане хулу измолви на святую Богородицю».

Возможно, все это и стало причиной того, что Андрей Боголюбский очень поздно, скорее всего не раньше XVII века, был канонизирован как общерусский святой…

Впрочем, все эти перипетии оказались на руку киевским митрополитам: в их титуле после неудачной попытки разделить митрополии появилось маленькое, но немаловажное дополнение, впервые фиксируемое на печати Константина II (ум. 1169): «митрополит всея Руси» – вместо прежнего «митрополит Руси».

Решив политические проблемы в Ростово-Суздальской земле, Андрей Боголюбский обратил свои взоры на юг и на север. В 1169–1170 годах ему удалось временно подчинить своей власти Киев и Новгород. В древней столице Руси он посадил своего младшего брата Глеба, а в Новгород отправил «подручного» – князя Рюрика Ростиславича. После смерти Глеба Юрьевича Андрей назначил на киевский престол своего племянника, смоленского князя Романа Ростиславича, а его младших братьев, Давида и Романа, посадил в Вышгород и Белгород. Однако братья Ростиславичи вскоре перестали подчиняться своему властолюбивому дядюшке, обиженные тем, что он и с ними обращался как с «подручниками».

Тогда-то и состоялся знаменитый поход на Киев (1173), в котором, по свидетельству летописи, приняли участие ростовцы, суздальцы, владимирцы, переяславцы, белозерцы, муромцы, новгородцы и рязанцы. К ним присоединились дружины полоцкого, туровского, пинского, городеньского, черниговского, новгород-северского, путивльского, курского, переяславль-русского, торческого и смоленского князей.

В XIX веке, когда вместо историй государств стали писать истории народов, началась национализация истории Киевской Руси. На восточноевропейском пространстве «оказалось» несколько этносов, желавших иметь собственные непересекающиеся истории, а Русь была вроде как одна. Этот «пирог» надо было разделить, хотя, как резать и на какие порции, было не совсем ясно. С середины XIX века разгорелись знаменитые споры о том, кто жил в древнем Киеве: великороссы или малороссы (украинцы). Ученые и публицисты пытались найти связь культурных и политических явлений с чертами той или иной «народной физиономии» – конструируемым «национальным характером». К примеру, краткость и сухую фактографичность новгородской летописи объясняли угрюмым характером северян. Напротив, более красочное и велеречивое киевское и галицко-волынское летописание связывали с особенностями живой натуры южан.

Точно так же в княжеских усобицах видели столкновения земель, а точнее населяющих их этнических общностей. В событиях древнерусской истории старались разглядеть истоки тенденций развития будущих восточноевропейских государств и народов. Во мнимом самовластии Андрея Боголюбского усматривали зачатки будущего московского самодержавия. В не менее мнимом вечевом и «федеративном» укладе южнорусских земель видели черты, якобы присущие малороссийской (украинской) истории. В целом на Киевскую Русь накладывали этническую карту XIX века. В результате в конфликтах, где по разные стороны оказывались суздальские и киевские князья, можно было подозревать российско-украинскую вражду.