Уходила юность в 41-й - Сонин Н. Т.

войсковы. Мне не страшно. Мою дзетку воны забилы».

Она пошла с нами и вскоре вывела к заброшенному сараю: «От туточка их

пастерунок!» Ушла, не попрощавшись.

В сарае мы обнаружили раненого бандита. Вскоре, отходя под натиском бойцов

Пожогина, сюда отошли остальные бандиты, не зная, что их убежище обнаружено.

Под нашим конвоем оуновцы тащили на себе своих раненых сообщников.

Наконец мы вышли к месту нашей стоянки. Пока мы отсутствовали, сюда, на окраину,

прибыл комендант города со своей небольшой командой. Увидев одного из бандитов,

здоровенного угрюмого детину, майор оживился:

— Думал, под бомбежкой утром сбежал из-под стражи, и дело с концом?

Разбойничье отродье! Фашисты, как когда-то в Испании, надеются на ваши

националистические боевки, как на некую пятую колонну. Не получится! Запроданцами

вас местные люди зовут, и никто из них вас никогда не поддержит! И сейчас простая

женщина указала на ваш схрон. Весь честный народ за Советскую власть. Вместе с

нами, солдатами, он бьется с фашистами, пока хватит сил. А их у нас — неисчислимо!

[38] А ну, в подвал их, в комендатуру, чтоб не портили воздуха. Тут и так гари хватает!

— напутствовал комендант своих бойцов.

Затем обратился к нам:

— Очень прошу, товарищи, быть осторожными на каждом шагу. Шныряют между

нами фашистские диверсанты, переодетые в милицейскую и нашу, военную, форму.

Заодно с ними эти ублюдки, националисты. Отпетые бандюги просачиваются через

наши боевые порядки, сбрасываются с самолетов. Как, уже имели дело с

парашютистами? Это у складов? Значит, есть опыт.

Подъехало наше командование. Комендант и полковник Григорьев представились

друг другу.

— Я уже ввел ваших командиров в обстановку, — комендант говорил тихо, но

было отчетливо слышно каждое слово. — Благодарю за помощь в ликвидации десанта и

этого оуновского гнезда. Надеюсь, в охране наших тылов будете впредь с нами

взаимодействовать.

— Об этом, майор, состоялся наш разговор с генералом Рогозным, начальником

штаба корпуса, — повел речь наш командир полка. — Часть наша имеет свою задачу.

Мы в штабе корпуса ознакомились с обстановкой. Нам необходимо быстрее занять

место в боевом строю. Но по пути к новому месту дислокации, конечно, обратим

внимание на надежность условий в тыловом районе.

Комендант уехал. Наше летучее совещание продолжалось. Командир полка

коротко рассказал о сражениях в приграничной полосе.

На рассвете противник крупными силами нанес удар по погранзаставам, начал

переправу через Западный Буг. Одновременно артиллерийским обстрелам и

авиабомбежкам подвергалось расположение корпуса. Ковель фашисты бомбили весь

день. И хоть наши зенитчики стойко отражали налеты, в городе немало разрушений и

жертв. Сейчас одна из дивизий 15-го стрелкового корпуса ведет тяжелые бои и

сдерживает противника на подступах к Любомлю. Особенно тяжелая обстановка

сложилась на левом фланге, где враг прорывает оборону сильным танковым клином

совместно с мотопехотой, рвется на Владимир-Волынский и Луцк. Не исключено, что

противник может ударить во фланг корпуса с северной стороны, из-под Бреста.

— Как сообщил генерал Рогозный, — продолжал командир,—31-й стрелковый

корпус срочно подтягивается [39] в район Рожище — Колки с задачей занять

оборонительный рубеж по реке Стырь. Отсюда и наше решение — сейчас, перед

рассветом, занять и оборудовать место нашей дневки, вечером выступить по маршруту

на Рожище, где переправиться через Стырь. За рекой — наше командование, и оно

определит дальнейшие задачи.

* * *

Добраться до цели удалось лишь через сутки. Большак и параллельные полевые

дороги буквально забило воинскими обозами и вереницами повозок с беженцами. Они

двигались медленно, с частыми остановками, и в то же время старались обогнать друг

друга, создавая заторы и неразбериху. Громкие, сердитые возгласы ездовых

перекликались с причитаниями женщин и плачем детей.

Нам с Пожогиным выпало нелегкое поручение. Мой взвод был выделен в

головную походную заставу. Признаться, я недоумевал, что мне доверили это дело

после злосчастного курьеза по дороге к складам, атакованным вражескими

десантниками. Но полковник Григорьев, снисходительно улыбаясь, заметил:

— Ошибка не исключает доверие. Понимаю и сочувствую, в какой сложной

ситуации вы, молодые командиры, стажируетесь. В огне и крови проходите свое

испытание. Закаляйтесь, и тогда станете подлинными воинами!

В предрассветном сумраке наша полуторка следовала по каменному покрытию,

подпрыгивая на частых ухабах и рытвинах, то и дело съезжая на дорожную обочину для

обгонного маневра. Тут и там попадались воронки, разбитые повозки и автомашины,

убитые лошади.

Позади, в пяти-шести километрах, двигалась наша автоколонна, для которой

недопустимы какие-либо задержки в движении. Стало быть, надо заравнивать воронки,

очищать дорогу, чтобы обеспечить главным силам беспрепятственный путь вперед.

Под утро свернули в густой лес, выставили на повороте «маяк». Углубились в

заросли и неожиданно услыхали справа и впереди приглушенные крики. Бросились

туда и скоро увидели жуткое, потрясающее зрелище.

Близ палаток медсанбата, стоявших под развесистыми елями, люди в

красноармейской форме высоко вскидывали [40] руки, в которых поблескивали ножи.

Было очевидно, что переодетые диверсанты добивали наших раненых.

Я отдал приказ:

— Подберемся бесшумно. Брать по возможности живыми. Быстрей!

Перебегая от дерева к дереву, мы бросились вперед. Пожогин, шедший рядом со

мной, вдруг рванулся в сторону. Я увидел: присев на пенек, какой-то человек хлопотал

над небольшим ящичком. Это был радист.

А неподалеку от палаток четверо фашистов распластали на земле двух девушек,

видимо медсестер. Те яростно отбивались. Одна из них, увидев нас, закричала:

«Спасите, товарищи, родненькие! Это ж фашисты!»

Медлить нельзя было ни секунды! Бойцы бросились на убийц. Фашистов били

прикладами, свалив наземь, душили, кололи штыками. Завязалась свалка. Погожий,

связывая радисту руки за спиной, приговаривал: «Со своим Берлином разговариваешь,

подлюка?»

И вдруг позади раздался грозный окрик:

— Руки вверх, мерзавцы! Хенде хох!

Зрачки короткоствольных автоматов, с которыми нам впервые довелось

ознакомиться в училище, были нацелены на нас. Цепочка бойцов и командиров, взяв

ППД на изготовку, охватывала полукольцом место рукопашной схватки. Высокий

лейтенант, шедший впереди, крикнул:

— Ни с места!

Подошел ко мне:

— Заметили, значит, нас и спектакль разыгрываете? Так, спрашиваю? Циркачи, ох

циркачи!..

Я назвал свою фамилию, часть. Он раскрыл свое служебное удостоверение, сухо

отрекомендовался:

— Командир отряда. Ваши документы?

У нас с Пожогиным не было удостоверений личности. Их в суматохе отъезда в

артлагерь просто забыли оформить и выдать. Пришлось предъявлять комсомольские

билеты. Всматриваясь в документы, лейтенант ухмыльнулся:

— Оба, значит, из Рязанской области? Неумно сфабриковано!

Но, снова заглянув в мой билет, оживился:

— Гм-м, выдан Новодеревенским райкомом. Кто подписал? [41]

— Секретарь райкома Иван Доронин.

— Его отчество?

— Иван Антонович.

— Какой он из себя?

— Высокий, стройный. Русые волосы с прямым зачесом. Синие глаза. Нос

прямой. В общем, добрый и умный парень.

Лейтенант прямо-таки преобразился.

— Все верно. Извини, браток! С Иваном Дорониным мы вместе на курсах

учились. Он сейчас так же, как я, с диверсантами воюет. Только в Прикарпатье. А за

этой бандой моя опергруппа вчера весь день гонялась. Молодцы, что таких гадов