Непостижимая концепция (антология) - Виктор Точинов

– Поэтому Милостивый Владыка запрещает записывать постулаты: заставляет тренировать мозг, не позволяет успокоиться.

– Чего не поняла Тара?

– То, что я – это место; это место – я. Все, что ты видишь вокруг, – это мир, создавший меня из себя, ибо в нем было слишком много меня. Мы уткнулись в ничто, извернулись, сплелись, напитались, стали сильными, но оказались втиснутыми в бойлерную. Я создатель этого мира, его господин и раб. Я все и никто, но не понимаю: какой я?

– Ты можешь говорить по-русски?

– Ты не удивился, – медленно произнес Химик. – Я показал тебе место Силы, показал часть ее возможностей, упомянул Владыку… Тебе было интересно, безумно интересно, но ты не удивился. – Пауза. Жесткий взгляд впивается в Федора. – Я не один!

Конечно, нет.

Этнограф потер виски, после чего ответил Химику не менее жестким взглядом:

– Мы прогнозируем существование восьми Точек Отражения.

– Что это такое?

– Они же «аномалия ноль», – добавил Бергер.

– Что это?

– Восемь Врат – восемь зон. Энергии оказалось так много, что хватило не только на создание переходов в другие миры – часть ее вырвалась за пределы Станции и связала точку Земли…

Пауза. Очень долгая пауза.

– С чем? – не выдержал Химик.

– Мы не разобрались, – честно признался этнограф. – Энергетический поток подвергся воздействию, должен был исчезнуть, развеяться, но вместо этого возникли замкнутые, переполненные энергией лакуны, внутри которых нарушены все возможные законы мироздания. Точнее, не нарушены, но поставлены в зависимость от желания… Гм… От желания тех, кто управляет…

И снова пауза. На этот раз еще длиннее, однако на этот раз фабричный не ждал продолжения. Он его знал.

– В каждой Точке живут мои братья.

– Восемь Врат в другие миры, восемь Точек Отражения, восемь прелатов, – угрюмо подтвердил Бергер. – Точнее…

– То, что от нас осталось, – не менее мрачно закончил Химик. И криво улыбнулся: – Я знаю, что мертв.

– А некоторые не знают. Или мстят за то, что мертвы. Или за то, что принесли себя в жертву. Некоторые…

– Замолчи!

– Некоторые потеряли веру и несут зло, – закончил Бергер. – Извини, Химик, но далеко не все твои братья пытаются осмыслить самый короткий постулат Владыки.

– Что ты еще знаешь о нас? – посопев, осведомился фабричный лидер.

– Проявления в каждой аномалии разные, но в основе Точек лежит одна концепция, понять которую мы пока не в силах.

– Даже Патриция?

– Даже Госпожа, – подтвердил Федор. И тут же с гордостью добавил: – Но одну Точку мы уничтожили.

– За что?

– Превышен допустимый уровень агрессии.

– Не поняли, но убили, – вздохнул Химик.

– Главное, что у нас получилось. Точка несла слишком большую опасность, гибли люди.

– Не рассказывай мне о гибели, – попросил фабричный. – Ни мне, ни Патриции. Мы знаем об этом лучше тебя.

– Тогда расскажи, что ты теперь такое? – предложил Бергер.

– Ты ищешь не там, – качнул головой Химик. – Нужно узнавать не что я, а какой я? Какие мы? Ибо это даст ответ на вопрос: для чего мы? – Резкий взгляд и вопрос, будто удар хлыста: – Неужели не понял?

– Мы оба пытаемся постичь то, что лежит за гранью нашего понимания, – тихо и медленно ответил Федор.

– «Концепция Добра – свеча во мраке», – тихо произнес Химик. – Это единственный постулат Милостивого Владыки, который оказался не по зубам многим прелатам. А он улыбался и говорил, что нет ничего сложнее, чем разгонять мрак. – Пауза. – Я хочу постичь концепцию, которая ускользала от меня все эти годы. Я хочу узнать, смогу ли я стать тем, кем еще не понимаю? Сможет ли мертвая свеча гореть там, где отказываются полыхать живые?

– Я расскажу об этом Госпоже, – пообещал Федор.

– Спасибо, – улыбнулся Химик и повторил: – Спасибо.

Андрей Фролов

Облава

Июльский ливень, добрую половину ночи вымывавший жару с улиц анклава, стихал.

По бронированной крыше барабанило все реже. Жирные тучи, отцепившись от небоскребов, уплывали на восток. Прислушиваясь к прощальным аккордам стихии, Доминик Траоре мысленно возблагодарил Богородицу. Суетливым жестом начертил крестик на смолисто-черном лбу, вознес короткую молитву.

Выходить на работу под проливной отравой не хотелось, даже при наличии глухого шлема и плотного прорезиненного комбинезона. Умом Траоре понимал, что его опасения беспочвенны – радиоактивного йода-131 и других ядов за последние пару лет специалисты по бактобезу находили в осадках все меньше.

Однако сердцем француз трепетал – разговоры в казармах ходили такие, что волей-неволей задумаешься. Поверишь. И не захочешь соваться на улицы, когда с небес падают тонны воды, несущей болезни и отложенную во времени смерть…

Слева и справа щелкали магазины – товарищи завершали смотр оружия. Выбросив из головы и дождь, и радиацию, Доминик отстегнул магазин компактного «сарбакана», совместно разработанного «МосТехом» и «Ругером» лет за шесть до Инцидента. Проверил ход затвора, переключатель огня, надежность подключения тонкого шнурка, убегавшего под наплечник, и уже оттуда – в затылок, где гнездилась «балалайка».

Примкнув магазин, поставил винтовку на пол, зажав оружие коленями. Еще раз ощупал подсумки с запасными магазинами, застежку на кобуре с двадцатизарядным «зиг-зауэром». Провел ладонью по гирлянде светошумовых гранат на поясе.

– Готовность две минуты, беспозвоночные! – громыхнуло из кабины, оборудованной как центр управления операцией.

Кто-то хихикнул. Кто-то показал кабине неприличный жест. Уперев черный, с нежно-бежевой подушечкой мизинец в титапластовый наколенник, Доминик двинул курсор по глазному наноэкрану. Пробежался по боевым программам, оценил высокое качество подключения к отрядной сети и скорость развертывания тактических карт.

Прижав указательный палец к нижнему левому веку, осторожно выдвинул из-под него специальную линзу, заслоняя карюю роговицу кругляшом цвета расплавленного серебра. Активировал тепловизорный режим окуляра, настроил трехкратное увеличение, переключился на фильтр обнаружения бесцветного газа. Настройками остался доволен. Поморгал, позволяя линзе сесть поудобнее, натянул перчатки.

Слева мягко щелкал затвором пистолета напарник Доминика – кучерявый Фазиль Джабир, два года назад переведенный из центрального филиала СБА за происшествие, в котором участвовали два «истинных арийца», нож и привлекательная стриптизерша.

Убедившись, что Джабир всецело поглощен инспекцией оружия, Траоре вынул из-за бронежилета образок Святого Мботы. Поцеловал украдкой, спрятал за горжет доспеха.

Потерять оберег Доминик не имел права, золоченая подвеска была одной из немногих вещей, оставшихся в наследство от матушки. А ведь именно чутью седовласой Мабинтоу Траоре он был обязан тем, что до сих пор топтал землю, в то время как миллионы грешников и праведников почти четыре года назад с одинаковой скоростью отправились к вратам Рая на суд Тринадцати Пантеонов…

Как матушка смогла почувствовать приближение катастрофы, Доминик так и не выяснил. Но когда погожим майским днем скрюченная артритом mammie Мабинтоу безапелляционно приказала покинуть Марсель и перевестись во франкфуртское отделение, искренне любящий сын послушался. Затем «мир содрогнулся», как любили писать бесталанные газетчики. Еще через полгода, уже в анклаве Франкфурт, матушка умерла от новой формы гриппа, кружившего по разрушенной Европе в черном вальсе…

Фазиль церемонию с целованием образка все же заметил. Наблюдательный гад, ему бы в дознании работать… Спрятал оружие в кобуру, с ухмылкой повернулся к напарнику. Правый глаз его лучился исконно немецкой синевой, левый блестел серебряным окуляром.

– Нервничаешь, бро?

– Вот еще, – как можно спокойнее ответствовал Траоре, лениво изгибая бровь. – Не впервой…

– Я тоже нервничаю. – Джабир понимающе кивнул. И добавил тише, чтобы не расслышал сержант Куру, сидящий еще левее: – Надеюсь, «шишки» смогли договориться с бандитами… Знаешь, бро, никогда не мечтал наткнуться на «ревуны», укрытые за баррикадами из мусора…

Доминик нахмурился, проведя рукой по грудине бронежилета, под которой холодил шоколадную кожу темно-желтый амулет. Волнения Траоре действительно не испытывал, оперативная работа – дело привычное.

Однако и ледяным спокойствием переполняться тоже не спешил, невольно злясь на высоких боссов. Чтобы отыскать одного-единственного человека и не допустить потерь – как среди безов, так и среди мирного населения, – наиболее эффективной представлялась стратегия оцепления и просеивания.

Причина отказа от такого плана была предельно проста – у франкфуртского отделения СБА элементарно не хватало сил. Тут бы за постоянными беспорядками присматривать да производства верхолазов охранять, о какой полномасштабной операции может идти речь?