Реквием по монахине - Уильям Фолкнер

Стивенс. Даже если было.

Темпл. Тогда что же, собственно, вы узнали? Неважно, откуда; только скажите, что.

Стивенс. В тот вечер здесь был мужчина.

Темпл (торопливо, едва дав ему договорить.) Гоуэн.

Стиве не.В тот вечер? Когда Гоуэн в шесть утра выехал на машине с Бюки в Новый Орлеан?

Темпл (торопливо, хрипло). Значит, я была права. Припугнули вы ее или подкупили? (Перескакивает на другое). Я стараюсь. По-настоящему. Может, было б не так трудно, если б только я могла понять, почему они не мразь... какая причина у них не быть мразью... (Умолкает; видимо, услышала какой-то звук, предваряющий возвращение Гоуэна, или просто инстинктивно, зная свой дом, догадалась, что он уже успел согреть чашку молока. Затем продолжает торопливо и тихо.) Здесь не было мужчины. Понимаете? Я говорила, предупреждала, что от меня вы ничего не добьетесь. О, я знаю; вы могли бы в любое время допросить меня на свидетельском месте, под присягой; конечно, вашим присяжным это не понравилось бы - бессмысленное истязание убитой горем матери, но что оно в сравнении со справедливостью? Не знаю, почему вы не пошли на это. Может, еще надумаете - если мы до того времени не пересечем границу штата. (Торопливо, напряженно, жестко.) Ладно. Извиняюсь. Я понимаю. И, может быть, это лишь моя собственная мерзость, в которой мне сомневаться невозможно. (Снова хлопает дверь буфетной; оба слышат это.) Потому что даже не хочу, чтобы Гоуэн был рядом, когда я скажу "до свиданья" и стану подниматься по трапу. И кто знает...

Она умолкает. Входит Гоуэн с небольшим подносом, где стоят стакан молока,

солонка, лежит салфетка, и подходит к столу.

Гоуэн. О чем вы говорили?

Темпл. Ни о чем. Я сказала дяде Гэвину, что в нем тоже есть нечто виргинское или джентльменское, и, должно быть, он унаследовал это от тебя через твоего дедушку, и что я собираюсь искупать и покормить Бюки. (Прикасается к стакану, пробуя, насколько нагрето молоко, потом поднимает его. Обращается к Гоуэну.) Спасибо, дорогой.

Гоуэн. Не за что, милочка. (Стивенсу.) Видишь? Не просто салфетка нужная салфетка. Вот как я вышколен. (Внезапно умолкает, обратив внимание на Темпл, которая просто стоит, дерзка в руке стакан молока. Видимо, он догадывается, что происходит: обращается к ней.) Что это с тобой?

Темпл. Не знаю.

Гоуэн подходит к ней; они целуются, не долго, но и не просто чмокаются; обычный поцелуй мужчины и женщины. Потом Темпл со стаканом в руке, идет к

двери, ведущей в коридор.

Темпл (Стивенсу). Тогда прощайте, до июня Бюки пришлет вам с Мэгги открытку. (Подходит к двери, останавливается и оборачивается к Стивенсу.) Может быть, я ошибаюсь даже в отношении достоинств Темпл Дрейк; если; вы случайно услышите что-то, новое и это окажется правдой, может быть, даже соглашусь это подтвердить. И, может, вы даже поверите мне - если верите, что можете узнать что-то новое.

Стивенс. А ты веришь?

Темпл (после паузы). Только не от меня, дядя Гэвин. Если кому-то хочется попасть на небеса, кто я такая, чтобы: мешать этому? Доброй ночи. До свиданья.

Темпл выходит, закрывает за собой дверь. Стивенс, очень серьезный,

поворачивается и ставят свой коктейль на поднос.

Гоуэн. Допивай. В конце концов, мне надо поужинать и собирать вещи. Что скажешь?

Стивенс. О сборах или о выпивке? А сам? Ты, кажется, собирался выпить?

Гоуэн. О, конечно, конечно. (Поднимает наполненный стакан.) Может, тебе лучше уйти и оставить нас утешаться? возмездием?

Стивенс. Хотел бы я, чтобы оно могло вас утешить.

Гоуэн. И я бы хотел, клянусь Богом. Я бы хотел, чтобы мне хотелось только возмездия. Око за око - существует ли б_о_льшая нелепость? Только, чтобы это понять, нужно лишиться глаза.

Стивенс. И все-таки она должна умереть.

Гоуэн. Ну и что? Велика потеря - черномазая шлюха, пьяница, наркоманка...

Стивенс. ...бездомная бродяга, которую мистер и миссис Гоуэн Стивенс лишь из простой жалости и человечности вытащили из канавы, чтобы дать ей еще один шанс... (Гоуэн стоит неподвижно, рука его все крепче сжимает стакан. Стивенс наблюдает за ним, ) А в благодарность за это...

Гоуэн. Слушай, дядя Гэвин. почему бы тебе не отправиться домой? Или к черту, или куда угодно?

Стивенс. Иду, через минуту. Потому ты и считаешь... потому и говоришь, что она должна умереть?

Гоуэн. Нет. Мое дело - сторона. Я даже не был на суде. Даже не возбудил иска - кажется, это именуется так? Я лишь случайно оказался отцом ребенка, которого она... Черт возьми, кто называет это выпивкой?

Он швыряет недопитый стакан в миску со льдом, торопливо хватает пустой бокал

и льет туда из бутылки виски. Сперва не издает ни звука, потом вдруг становится ясно, что он смеется: смех начинается вполне нормально, но почти сразу же выходит из-под контроля и переходит в истерику, он все льет виски в бокал, который вот-вот переполнится, но тут Стивенс хватает его за руку.

Стивенс. Перестань. Сейчас же перестань. Хватит.

Отнимает бутылку у Гоуэна, ставит ее, берет бокал и отливает часть содержимого, оставляя разумную, допустимую дозу, отдает Гоузну. Гоуэн берет,

прекращает безумный смех и приходит в себя.

Гоуэн (с нетронутым бокалом в руке). Восемь лет. Восемь лет и капли не брал в рот - и вот результат: мой ребенок убит черномазой наркоманкой и шлюхой, она даже не пустилась в бегство, чтобы полицейский или еще кто мог ее пристрелить, как бешеную собаку... Понимаешь? Я восемь лет не пил и вот получил то, что заслуживал. Получил и расплатился. И могу снова пить. А пить мне теперь не хочется. Понимаешь? Я не хотел того, что заслуживал, но то, что я уплатил, ничего мне не стоило, не было даже потерей. Вот почему я смеялся. Это триумф. Потому что я получил то, чего даже не хотел. По дешевке. У меня было двое детей. Понадобилось лишиться одного, чтобы понять - мне это ничего не стоила... Полцены: ребенок и повешение черномазой шлюхи - вот и все, что мне пришлось заплатить за освобождение.

Стивенс. Освобождения не существует.

Гоуэн. От прошлого. От своего безрассудства. Пьянства. Трусости, если угодно...

Стивенс. Не существует и прошлого.

Гоуэн. Смейся. Только не очень громко, а? Чтобы не тревожить дом... не тревожить мисс Дрейк... мисс Темпл Дрейк... Конечно, как же не трусость? Только назови ее для приличия просто перетренировкой. Понимаешь? Гоузн Стивенс, научившийся в Виргинии пить, как джентльмен, напивается, как десять джентльменов, берет с собой студентку провинциального колледжа, девицу: кто знает, может быть, даже невинную, едет в машине на бейсбольный матч в другой провинциальный колледж, пьянеет больше двадцати джентльменов, сбивается с дороги, напивается, как сорок джентльменов, разбивает машину, напивается больше восьмидесяти джентльменов, полностью теряет сознание, а невинную девицу похищают и увозят в мемфисский публичный дом... (Бормочет что-то неразборчивое.)

Стивенс. Что?

Гоуэн. Конечно, трусость. Называй это трусостью - к чему нам приличия?

Стивенс. Женитьба на ней - вовсе не трусость. Что...

Гоуэн. Еще бы. Женитьба - чистейшая старая Виргиния. Это уже сто шестьдесят джентльменов.

Стивенс. Побуждения были вполне джентльменскими. Пленница в публичном доме; я не совсем разобрал...

Гоуэн (торопливо, протягивая руку к столу). Где твой стакан? Черт бы побрал это пойло... Вот...

Стивенс (подставляет стакан). Хватит. Что ты сказал о пленнице в публичном доме?

Гоуэн (хрипло). Перестань. Ты слышал.

Стивенс. Ты сказал - "и ей там нравилось". (Они глядят друг на друга.) И поэтому ты никак не можешь ее простить - не потому, что она была причиной того эпизода, которого ты не можешь ни вернуть, ни забыть, ни искупить, ни объяснить, ни даже перестать о нем думать, а потому, что она сама не страдала, наоборот, ей это нравилось - тот месяц походил на сцену из старого фильма, где бедуинский принц держит в пещере белую девушку? Потому что тебе пришлось лишиться не только холостяцкой свободы, но и самоуважения мужчины, уверенности в поведении своей жены и происхождении ребенка, потому что пришлось расплачиваться за то, чего твоя жена даже не теряла, о чем не жалела? И поэтому бедная, пропащая, обреченная, безумная негритянка должна умереть?

Гоуэн (напряженно). Уходи отсюда. Уйди.

Стивенс. Сейчас. Тогда уж застрелись сам: перестань вспоминать, перестань ворошить то, о чем не можешь забыть; погрузись в небытие, уйди, скройся в него навсегда, чтобы больше не вспоминать, больше не просыпаться ночами в корчах и в поту, раз ты не в силах уйти от воспоминаний. Было с ней еще что-то в том мемфисском доме, о чем никто, кроме вас, не знает, может быть, не знаешь и ты?

Не сводя глаз со Стивенса, Гоуэн медленно, осторожно ставит на поднос свой бокал, берет бутылку, подносит ко рту и запрокидывает голову. Пробка вынута, из бутылки сразу же начинает литься виски, стекая по его руке на пол. Он,

видимо, не замечает этого. Голос его сдавлен, еле разборчив.