Рассказы из сборника «Семь гонцов» - Дино Буццати

Тайный союз с отшельником был прекрасной штукой, но лишь в те минуты, когда пекарь, предаваясь мечтам, видел себя городским головой. А вообще приходилось смотреть в оба. Одна эта раздача хлеба беднякам роняла его в глазах жителей Тиса, хоть сам он был и ни при чем. А если б люди узнали, что он осенил себя крестным знамением! Никто, слава богу, вроде бы не обратил внимания на его прогулку, даже подмастерья. А вдруг он ошибается? И как быть с собакой? Теперь уже он не мог ни под каким предлогом отказать ей в ежедневной порции хлеба. Но и давать ей хлеб на глазах у нищих, которые растрезвонят об этом на весь свет, тоже нельзя.

И потому на следующий день, еще до восхода солнца, Дефенденте, немного отойдя от дома, спрятался у дороги, ведущей к холмам. Завидев Галеоне, он свистом поманил его. Собака, узнав пекаря, подошла. Тогда пекарь, держа в руке хлебец, привел пса в примыкавший к пекарне сарайчик для дров и положил хлебец под лавку, как бы показывая, что впредь он должен приходить за своей долей именно на это место.

И действительно, на следующий день Галеоне взял хлебец под лавкой, на которую ему указали.

Когда он это сделал, не видел ни сам Дефенденте, ни нищие.

С тех пор пекарь ежедневно еще до восхода солнца относил хлебец в сарай. К тому же теперь, когда с приближением осени дни становились все короче, собака отшельника почти что сливалась с тенями позднего рассвета. И зажил Дефенденте Сапори довольно спокойно, без помех возвращая себе через потайную дверцу в корзине часть хлеба, предназначенного для бедных.

Шли недели и месяцы, наконец наступила зима; окна украсились морозными узорами, дым вился из труб целый день, люди кутались поплотнее в свою одежду, ранним утром под изгородями можно было найти замерзших воробьев. Легкое снежное покрывало легло на холмы.

Однажды студеной и светлой звездной ночью к северу от городка, там, где находилась заброшенная часовня, появились такие столбы белого света, каких здесь еще никогда не видели. Это вызвало в Тисе даже переполох: люди вскакивали с постели, хлопали ставни, соседи перекликались, улицы наполнились гомоном. Потом, когда все поняли, что это была всего лишь очередная иллюминация Сильвестро, — подумаешь, какой-то там божественный свет явился отшельнику! — мужчины и женщины заперли на засов ставни и, немного разочарованные, вновь нырнули под теплые одеяла, сетуя на то, что их зря потревожили.

На следующий день по городку поползла неизвестно кем принесенная весть о том, что старый Сильвестро умер от холода.

Поскольку погребение умерших предписывается законом, могильщик, каменщик и двое чернорабочих отправились хоронить отшельника; был с ними и дон Табиа — священник, считавший за благо игнорировать присутствие анахорета в своем приходе. Гроб поставили на тележку, запряженную осликом.

Эта пятерка нашла Сильвестро распростертым на снегу; руки у него были скрещены на груди, глаза закрыты — совсем как у святого. Пес Галеоне сидел возле него и скулил, словно плакал.

Тело положили в гроб и после прочтения молитв предали земле — там же, под сохранившимся сводом часовни. На холмике поставили деревянный крест. А потом дон Табиа и остальные возвратились, оставив на могиле свернувшуюся клубком собаку. В городке никто ни о чем у них не спросил.

Собака больше не появлялась. На следующее утро, когда Дефенденте пошел в сарай, чтобы положить, как обычно, свою дань под лавку, он увидел, что хлебец, положенный накануне, остался нетронутым. И на другой день хлебец все еще был там; он уже подсох, и муравьи начали проделывать в нем свои замысловатые ходы. Время шло, ничего не менялось, и Сапори в конце концов тоже перестал об этом думать.

Но через две недели, когда он сидел в кафе «Лебедь» и играл в карты со старшим мастером Лучони и кавалером Бернардисом, какой-то парень, глядевший от нечего делать на улицу, закричал: «Глядика, та самая собака!»

Дефенденте вздрогнул и сразу же посмотрел в окно. По улице, вихляя всем телом, словно у него свернута шея, бежал тощий и жалкий пес. Он явно подыхал с голоду. Собака отшельника, насколько помнится Сапори, была, конечно же, и крупнее и сильнее. Но разве угадаешь, во что может превратить животное двухнедельная голодовка? Пекарю показалось, что он узнает собаку. Как видно, она просидела все это время на могиле, оплакивая хозяина, но, не выдержав мук голода, покинула его и спустилась в город, чтобы найти здесь еду.

«Псина скоро ноги протянет», — заметил Дефенденте, хохотнув, чтобы показать, насколько это ему безразлично. «Вот уж не хотел бы, чтобы это действительно оказалась она», — заметил Лучони с многозначительной улыбкой и сложил карты, которые держал в руке веером.

«Кто она?»

«Вот уж не хотел бы, — повторил Лучони, — чтобы это была собака отшельника».

Кавалер Бернардис, до которого всегда все доходило позже, чем до других, как-то странно оживился.

«А я эту зверюгу уже видел, — сказал он. — Да-да, я видел ее здесь поблизости. Уж не твоя ли она, Дефенденте?» «Моя? Как это так моя?» «Если не ошибаюсь, — продолжал настаивать Бернардис, — я видел ее возле твоей пекарни».

Сапори стало не по себе.

«Ну, знаете ли, — сказал он, — там столько собак бродит… Может, конечно, и эта была… но я лично такой не помню». Лучони многозначительно закивал головой, словно подтверждая собственные мысли. Потом сказал:

«Да, да, должно быть, это и впрямь собака отшельника». «Но почему же, — спросил пекарь, принужденно улыбаясь, — почему она должна быть именно собакой отшельника?»

«Все совпадает, понимаешь? Не случайно она такая тощая. Сам прикинь. Несколько дней она просидела на могиле: собаки, они всегда так… Потом почувствовала голод… и вот, пожалуйста, явилась сюда».

Сапори промолчал. Пес между тем, оглядевшись по сторонам, на какое-то мгновение задержал свой взгляд на окне кафе, за которым сидели трое мужчин. Пекарь высморкался.

«Да, — сказал кавалер Бернардис и посмотрел на Сапори, — могу поклясться, что я ее уже видел.

Видел не раз, именно возле твоего двора».

«Возможно, возможно, — отозвался пекарь. — Но я лично не помню…»

Лучони с хитрой улыбочкой заметил:

«Меня хоть золотом осыпь, а такую собаку я б у себя держать не стал».

«Она что, бешеная? — испуганно спросил Бернардис. — Ты считаешь, она бешеная?»

«Да какая там бешеная! Но мне лично не внушала бы доверия собака… собака, которая видела бога!»

«Как это видела бога?»

«Разве это не собака отшельника? Разве не была она при нем, когда там что-то начинало светиться?