Чистая правда - Дэвид Болдаччи

– Но существует несправедливость, которая…

– Почему многообразие есть равенство? – неожиданно спросил Рэмси.

– Оно означает, что большие и разнообразные группы студентов получат право выражать различные идеи и представлять различные культуры, что в свою очередь позволит разрушить невежество стереотипов.

– Разве вы не строите все свои доводы на предположении, что белые и черные думают по-разному? Что чернокожий студент, которого вырастили состоятельные родители – скажем, преподаватели колледжа в Сан-Франциско, – придет в университет с набором ценностей и идей, отличающихся от белого студента, выросшего точно в таких же условиях в том же Сан-Франциско? – Голос Рэмси наполнял нескрываемый скепсис.

– Я считаю, что все люди отличаются друг от друга, – ответил Кэмпбелл.

– Вместо того чтобы брать за основу цвет кожи, разве не разумнее признать, что бедные имеют больше прав на помощь? – спросила судья Найт, и Рэмси удивленно на нее посмотрел. – Однако в ваших доводах нет разграничительной линии между богатством и его отсутствием, – добавила она.

– Ее нет, – не стал спорить с ней Кэмпбелл.

Майкл Фиске и Сара Эванс занимали специальные места, перпендикулярно месту судей. Майкл взглянул на Сару, внимательно слушавшую прения, но та даже не повернула головы в его сторону.

– Вы не можете обойти букву закона, не так ли? Или хотите, чтобы мы перевернули Конституцию с ног на голову? – продолжал Рэмси, наконец отвернувшись от Найт.

– А как насчет духа, наполняющего эти слова? – возразил Кэмпбелл.

– Дух – штука аморфная, я предпочитаю что-нибудь более определенное.

Слова Рэмси вызвали смешки в зале. Верховный судья возобновил свои атаки и с безупречной четкостью разбил доводы Кэмпбелла и прецеденты, о которых тот говорил. Найт больше не выступала; она сидела, глядя прямо перед собой, и ее мысли находились где-то далеко, за пределами зала суда. Когда на трибуне загорелась красная лампочка, показывавшая, что время Кэмпбелла вышло, он практически бегом вернулся на свое место. Когда его оппонент вышел к трибуне, судьи, казалось, даже не стали его слушать.

– Ого, Рэмси просто великолепен, – заметила Сара. Они с Майклом сидели в кафетерии суда. Судьи ушли в свою столовую на традиционный ланч после слушаний. – Он выпотрошил университетского адвоката за пять секунд.

Майкл проглотил кусок сэндвича.

– Он дожидался подходящего дела последние три года, чтобы разгромить идею позитивной дискриминации. И нашел его. Им следовало договориться до того, как оно попало в суд.

– Ты действительно думаешь, что Рэмси зайдет так далеко?

– Шутишь? Подожди решения. Скорее всего, он составит его сам, чтобы полностью насладиться победой.

– Знаешь, я до определенной степени согласна с его доводами, – сказала Сара.

– Конечно, согласна. Это же очевидно. Консервативная группа старательно выбрала истца, чтобы представить это дело. Белая, умная, «синий воротничок», трудолюбивая, всего добилась сама… К тому же женщина, что просто великолепно.

– Но в Конституции действительно говорится, что никто не должен подвергаться дискриминации.

– Сара, тебе прекрасно известно, что Четырнадцатая поправка была принята после Гражданской войны, дабы гарантировать черным защиту от дискриминации. Сейчас же она превратилась в биту и орудует против людей, которых должна защищать. Так что громилы только что обеспечили себе собственный Армагеддон.

– В каком смысле?

– В том смысле, что бедные, у которых есть надежда, начинают толкаться в ответ, а те, у кого надежды нет, бьют. Не слишком приятная картина.

– О!

Сара посмотрела на Майкла, лицо которого было таким живым и таким не по возрасту серьезным. Он регулярно попадал в весьма неприятные ситуации, и это его качество вызывало у нее восхищение и одновременно пугало.

– Мой брат мог бы рассказать тебе парочку историй на эту тему, – добавил Майкл.

– Не сомневаюсь. Надеюсь, когда-нибудь я с ним познакомлюсь.

Он быстро взглянул на нее и отвернулся.

– Рэмси видит мир не таким, каков он в действительности. Он сам, без чьей-либо помощи добился успеха в жизни и считает, что все остальные тоже могут. И, следует отдать ему должное, у него нет любимчиков.

– Ты тоже многое пережил.

– Да. Без ложной скромности скажу, что мой коэффициент умственного развития выше ста шестидесяти. Далеко не все могут таким похвастаться.

– Я знаю, – грустно сказала Сара. – Мое сознание юриста говорит, что случившееся сегодня правильно. А сердце уверено, что произошла трагедия.

– Послушай, это же Верховный суд. Здесь не должно быть легко. И, кстати, что пыталась сегодня сделать Найт?

Майкл постоянно находился в курсе того, что происходило в суде, знал все внутренние секреты, сплетни, стратегии, к которым прибегали судьи и их помощники, чтобы продвигать свои мнения и взгляды на дела, которые они рассматривали. Однако он не понимал, с какой целью Найт задавала свои вопросы на утреннем заседании, и это его беспокоило.

– Майкл, она произнесла всего пару предложений.

– И что? Два предложения – и тонна возможностей. Права для бедных… Видела, как отреагировал Рэмси? А может, Найт прокладывает дорогу для какого-то дела, которое собирается представить суду?

– Поверить не могу, что ты меня об этом спрашиваешь. Ты забыл о конфиденциальности?

– Мы в одной команде, Сара.

– Точно! Как часто Мёрфи и Найт голосуют одинаково? Не слишком. И тебе известно, что здесь имеется девять очень самостоятельных и разных отделений.

– Верно, девять маленьких королевств. Но если Найт что-то задумала, я бы хотел про это знать.

– Тебе совсем не обязательно быть в курсе всего, что здесь происходит. Господи, ты и так уже знаешь больше, чем все остальные клерки и большинство судей, вместе взятые. Кто еще из помощников приходит в почтовую комнату на рассвете, чтобы первым просмотреть поступившие заявления?

– Я не люблю ничего делать наполовину.

Сара посмотрела на него, собралась что-то сказать, но промолчала. Зачем все усложнять? Она уже дала ему ответ. На самом деле, хотя сама Сара была весьма деятельной, она не могла представить, что выйдет замуж за человека с такими высокими стандартами, как у Майкла. Она понимала, что никогда не станет такой же, не будет им соответствовать. Более того, ей даже не стоит пытаться.

– Послушай, я не собираюсь выдавать ничьи секреты. Тебе не хуже моего известно, что это место подобно военной кампании. Язык твой – враг твой. И каждый должен присматривать за своей спиной.

– Я согласен с тобой по поводу глобального устройства вещей, но в данном случае готов поспорить. Ты знаешь Мёрфи, он реликт – славный, но либерал до мозга костей. Как только появится намек на то, что можно помочь бедным, он тут же ухватится за это дело. Они с Найт могут стать союзниками. Мёрфи не упустит возможности швырнуть гаечный ключ в машину Рэмси. Он возглавлял суд до того, как Рэмси перехватил власть. Нет ничего приятного оказаться на закате жизни среди несогласных.

Сара покачала головой.

– Я действительно не могу тебе сказать.

Майкл вздохнул и вернулся к еде.

– Мы с тобой все больше расходимся по всем вопросам, правда?

– Нет, неправда. Ты стараешься изо всех сил, чтобы так казалось. Я знаю, что причинила тебе боль, когда отказала, и мне очень жаль.

– Знаешь, может, это и к лучшему, – неожиданно ухмыльнувшись, сказал Майкл. – Мы с тобой оба такие упрямые, что могли бы рано или поздно прикончить друг друга.

– Симпатичный парень из Вирджинии и девчонка из Каролины, – протянула она с характерным акцентом. – Наверное, ты прав.

Майкл повертел в руках стакан и взглянул на нее.

– Если ты думаешь, что я упрямый, тебе следует познакомиться с моим братом.

– Не сомневаюсь, – пробормотала Сара, не глядя ему в глаза. – Он был просто великолепен на том суде, который мы видели.

– Я очень им горжусь.

Теперь она посмотрела на него.

– Тогда почему нам приходится потихоньку пробираться в зал заседаний, чтобы он нас не заметил?

– Тебе придется задать этот вопрос ему.

– Я спрашиваю тебя.

– У него со мной проблемы, – пожав плечами, ответил Майкл. – Он в некотором смысле изгнал меня из своей жизни.

– Почему?

– На самом деле я не знаю всех причин. Возможно, он тоже. Но мне известно, что такое положение вещей его не слишком радует.

– Судя по тем нескольким разам, что я его видела, он не производит такого впечатления… ну, не кажется подавленным или что-то вроде того.

– Правда? И каким он тебе показался?

– Забавным, умным, легким в общении.

– Вижу, он был очень легким в общении с тобой.

– Он даже не знал, что я там была.

– Но ты этого хотела бы, верно?

– И что означают твои слова?

– Только то, что у меня есть глаза и я всю жизнь нахожусь в его тени.