Маленькая Обитель - Пьер Пежю
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда преподаватель спрашивает, понятен ли ему урок, он шепчет «да», кивнув головой. Почему же, при том, что ученик ничего еще не сказал и не сделал, это «да» вызывает взрыв смеха?
— Там, где вы находились, месье Воллар, вы изучали математику?
— Да.
И смех усиливается вдвойне. Мне уже не хочется спать, я хохочу вместе с остальными. Весь класс понимает, что с этим рыжим великаном можно будет позабавиться. В нашем смехе неопределенная угроза скрывает, разумеется, постыдный страх. Краснота. Величина частей тела, рук. Группа мальчишек предвидит будущие возможности поупражняться в жестокости.
На первой перемене его оставили в стороне. Один, прижавшись к стене, он шевелил руками в карманах куртки и рассматривал свои ботинки. На другой перемене к новичку подошли, отпустив по его адресу несколько колких шуточек, касающихся веса и прежде всего волос. На третьей его слегка толкнули, чтобы проверить, как поведет себя эта куча. На него нападали сзади, а потом исчезали бегом. Но Воллар не реагировал, лишь устало отмахивался своими большими руками или с удрученным видом качал головой. Очень быстро заметили, что он прячет книги в карманах. Проворные ручки украдкой залезли туда и вытащили загадочную книгу. Только тогда он рассердился и бросился отнимать свое добро. Его ярость показалась не страшной, а забавной. Его заставили побегать. Он не стремился проучить воришку: его волновала только книга. Как только он приближался, томик перебрасывали с одной стороны двора на другую. Воллар крутился волчком. Он неистово бросался за книгой, как бык, ослепленный красной тканью. Это было началом потрясающих коррид. А драгоценная книга разлетелась на кусочки.
Что бы он ни делал, взрывы смеха сопровождали Воллара или аплодисменты, крики «олэ!». Он не сердился, не бросался в кучу, никогда не пускал в ход своих огромных кулаков; все, чего он хотел, когда принимались за другие игры, так это стоять, прижавшись к стене двора и углубившись в страницы, которые доставал из карманов.
Его внешность была не единственной причиной наших злых выходок. Воллар, казалось, существовал под ореолом одиночества. Его тело, темные глаза, жесты и даже улыбка были окутаны влагой, потому что он иногда улыбался нам, не печально, не раболепно, а лучисто. Он часто надувал губы, при этом нижняя губа слегка опускалась, приоткрывая рот, и вдруг широкая улыбка освещала его лицо. Что видел он? Эта улыбка предназначалась не нам, а чему-то такому, что было бесконечно значительнее. Улыбка одиночества. Должно быть, он переживал тайное, но мимолетное счастье, счастье, недоступное обыкновенным жестоким мальчишкам, и это предположение лишь удесятеряло нашу ярость. Поговаривали также, что у него нет родителей. Откуда же он явился? Что такое пережил, чего мы даже не могли себе представить? Вечером, после занятий он ускользал в узкие улицы, куда мы не решались последовать за ним… Ходили слухи, что он живет в «приемной семье».
Он не был образцовым учеником в классе, небрежно готовил уроки, неумело обращался с тетрадями, комкая их. Но однажды каждому из нас пришлось признать, что память у Этьена Воллара феноменальная. Еще один повод для грубых насмешек. Все, что следовало выучить наизусть, Воллар воспроизводил с величайшей точностью. Будучи первым в чтении по памяти, он заучивал любые стихи из учебника французского. И мог бы быть первым по истории, так же, как по всем другим дисциплинам, поскольку с удивительной легкостью и с точностью до запятой усваивал содержание наших учебников, но когда речь шла о письменных работах, нацарапывал несколько коротких фраз, сжатых комментариев и отдавал свой листок.
Стоя на возвышении и блистая своей ярко-рыжей шевелюрой на фоне черной доски, он выглядел особенно эффектно. Возвышался над нами. Как нелепая башня, падения которой мы не опасались.
— Так, к доске… — говорил учитель, — ну же, давайте, Воллар!
И весь класс прыскал со смеху. Непроизвольная реакция: стоило произнести его имя, как все начинали смеяться. «Воллар-толстяк!» И я был не последним из них. Даже помог разорвать на кусочки одну из его книг, бросив при этом, сам ничего не понимая, несколько случайных фраз.
— Ну же, Воллар, поторопитесь и не опрокиньте все на своем пути!
Мальчишки, сидящие позади него, изо всех сил подталкивали стул Воллара ногами, чтобы как можно дольше удержать его, прижав к парте. Он терпеливо освобождался. А когда шел, школьные наборы и металлические линейки падали на пол. Воллар поднимался на возвышение, но в тот момент, когда учитель просил его ответить урок, наступала полная тишина. Мы знали, что с его губ потекут слова с точностью напечатанного текста. Толстый мальчик-книга внушал нам злобное уважение, восхищение, преисполненное враждебности. И чем прекраснее было представление, тем с большей жестокостью мы вели себя на переменах.
Воллар позволял затащить себя в самый незаметный угол двора, за платаны или к туалетам. Мы окружали его и заставляли пересказывать наизусть что угодно. Наши требования носили издевательский характер. Один из нас, с трудом водя пальцем по строчкам романа из библиотеки, проверял, не допустит ли жертва хоть одну ошибку. Воллар подчинялся. При малейшем колебании или самом незначительном отклонении — удар линейкой по коленям, игла циркуля в ягодицах! Мы относились к нему, как к зверю в цирке, тогда как он был умственным феноменом, чудом природы, которое редко встречается.
Быстро устав от этого развлечения, мы все же не оставляли его в покое.
— Давайте! Играем в полицейского и Воллара!
Круг размыкался. Мы толкали Воллара, и он, постепенно собравшись с силами, начинал тяжело бегать по двору. Он был единственным вором, а все мы — полицейскими. Рыжий зверь, преследуемый сворой, заставлявшей его выдыхаться, изнемогать, багроветь.
Когда Воллар притормаживал, останавливался, мы вынуждали его снова бежать. А если он падал, натолкнувшись на ствол платана, град ударов ботинками обрушивался на его бока и бедра. Мы таскали его за уши, клочьями отрывали волосы. Как-то даже протащили по двору, прижимая нос к земле. Пошла кровь, но он не заплакал. Когда раздался звонок, ему тут же помогли встать. Силами десяти или двенадцати человек мы подняли его, отряхнули, подтянули носки, заставили вытереть нос рукавом и повели в класс. Объемистая живая игрушка, принадлежавшая нам. Внешне безобидная масса.
Чтобы обрести немного покоя во время перемен или между полуднем и двумя часами, поскольку он не ходил в столовую, не ел и лишь изредка проглатывал кусок хлеба, Воллар частенько прятался в пустом зале. Он любил читать стоя. Опустив голову, с задумчивым видом поглощал текст, как настоящий читатель. Однажды, когда он стоял так у широко распахнутого окна, в лучах солнца, согревающего ему щеки и страницу, потихоньку вошли пять мальчишек. Воллар обращен был к ним спиной.
Он пребывал в ужасном одиночестве, но вместе с тем испытывал странное удовольствие, очевидное наслаждение, которого не могла вынести группа лицеистов. Воллар читал с таким увлечением, что не услышал, как слегка скрипнула дверь и затрещали половицы старого пола. Не ощутил легчайшего дуновения ветра, не почувствовал запаха подросткового пота. Коварного приближения. Приглушенного смеха.
Внезапно пятеро мальчишек схватили тяжелого, грузного Воллара за полы брюк, приподняли его, подбросили и вытолкнули за окно… Другие столпились в проеме двери и все вместе наслаждались этим злодеянием, которому аплодировали, как подвигу. Надо сказать, что Воллар читал в зале на первом этаже, и его выбросили за окно с высоты примерно в один метр, не более. Но все же выбросили. Воллар тяжело упал на землю во дворе, и наверняка ему было очень больно. Книга выскользнула у него из рук во время молниеносной атаки. Мальчики подняли ее и бросили ему в лицо. Страницы понапрасну шелестели на солнце. Слишком медлительный, слишком нерешительный, я не успел завладеть книгой, тайком присвоить ее себе, дождаться возвращения домой и прочитать, по всей вероятности, терзаясь странным переживанием. Потому что все-таки я был там… зрителем, по крайней мере, надеюсь на это, но все же был там… Затем смеющаяся свора устремилась во двор, чтобы найти Воллара, помочь ему встать и почистить его, отвешивая тяжелые удары по плечам.
Постыдные и запутанные воспоминания о моей первой встрече с Волларом. Смешавшись совсем незаметно, до предела трусливым образом, с мучителями, я испытывал к новичку непреодолимое влечение, в чем никогда не осмелился бы признаться ученикам нашего класса. И опасаясь, что окажусь не совсем похожим на них, не мог обнаружить своего жгучего желания познакомиться с загадочными книгами.
В тот день, когда я засунул в брюки несколько помятых страниц, украденных у Воллара, мое сердце забилось. Вернувшись в класс, присев в незанятом третьем ряду, я дрожал при мысли, что меня сочтут предателем, заподозрят, что я осуждаю наши жестокие игры с Волларом. Я ждал вечера, чтобы вытащить, наконец, свою добычу и медленно, пусть и без особого интереса, прочитать кусочек текста.