Зверочеловекоморок - Тадеуш Конвицкий

В данном случае речь идет о Зверочеловекомороке. Это нечто всю жизнь нас преследующее. Сосредоточившее в себе все, чего мы не понимаем в природе, и все, чего не знаем о человеке, и вообще все, чего не ведаем о неведомом. Зверочеловекоморока никто никогда своими глазами не видел, но каждый хорошо знает, фактически с ним сжился, хотя это вовсе не означает, что когда-нибудь перестанет его бояться. Короче, каждый из нас отлично осведомлен о его обычаях, пристрастиях и даже капризах. Самые впечатлительные могут еще и описать нрав, а то и внешний вид Зверочеловекоморока, хотя я считаю, что внешний вид большого значения не имеет.

Вам, наверно, кажется, что я рассказываю про какое-то чудовище, которое сам придумал. А вот и нет: я только его открыл, то есть научными методами обнаружил его присутствие, и делюсь с вами тем, что знаю. Только и всего. Никаких выводов я пока и сам не могу сделать.

Где он, этот Зверочеловекоморок? Он неизменно оказывается рядом в те странные минуты, которые запоминаются на всю жизнь. Он поджидает нас при внезапном пробуждении, когда, задремав после обеда, мы вдруг просыпаемся и видим за окном багровое заходящее солнце, слышим чириканье воробьев, дерущихся посреди дороги, ощущаем дуновение ветра, теребящего занавеску на окне. В первую секунду все кажется нам чужим, пугающим, незнакомым, будто мы только сейчас родились на свет. Вот тогда он, Зверочеловекоморок, тут как тут.

Он с нами в ночной полудреме; осмелев больше обычного, подкарауливает нас в каждом углу, в каждом клочке темноты, преследует, догоняет, куражится, мучает, убивает, а когда мы начинаем метаться в постели, пытаясь задавить в себе панический страх и унять бешено колотящееся сердце, уходит – нехотя, мешкотно, мстительно обещая вернуться.

Иногда он осмеливается нападать в открытую, среди бела дня, а то и в присутствии других людей. Во время болезни, например, вдруг подкрадывается, и ты уже готов бежать куда глаза глядят, сломя голову, лишь бы от него подальше. В другой раз он может застукать тебя в кафе, в самолете, в кино. Возможно, вам случалось видеть людей, которые, кидая по сторонам безумные взгляды, отчаянно пробираются между рядами кресел к выходу в середине сеанса. Эти люди внезапно, ни с того ни с сего, ощутили его близость и потому, лишившись рассудка, здравомыслия, культурных навыков, забыв о правилах хорошего тона, пускаются наутек, не разбирая дороги, как обложенные со всех сторон звери.

Мне-то кажется, что от него, от этого Зверочеловекоморока, нас защищают наши чувства. Может, в этом и есть их главное назначение? Может быть, то, что мы считаем основной задачей органов чувств, когда-нибудь окажется лишь вторичной функцией, случайным набором действий? Обратите внимание, что нападает Зверочеловекоморок на нас тогда, когда наши чувства вроде как парализованы или сном, или болезнью, или еще по каким-нибудь внешним причинам.

Пани Зофья как-то сказала:

– У меня в комнате на полке лежит жвачка. Можешь ее взять.

Я, конечно, знал, что она жвачку в рот не берет, поскольку худеет и строго соблюдает диету. Пани Зофья же, в свою очередь, знала, что я страшно люблю заходить к ней в комнату. Кстати, я даже сам не понимаю почему. Просто не могу с собой совладать.

Было это поздним вечером, но мне не хотелось зажигать свет. Поэтому по длинному извилистому коридору и по ее комнате до самой полки я брел в темноте. Клянусь вам: темноты как таковой я ни капельки не боюсь. Темнота – это всего лишь отсутствие света. Но в тот раз меня чуть не хватил удар. Он, этот Зверочеловекоморок, был повсюду. В стенах коридора, в дверях прихожей, в полках с книгами, в воздухе, в моем дыхании, в тревожных мыслях.

И все-таки я взял жвачку, но вернулся к себе весь мокрый от пота, дрожа и кипя от злости. К тому времени я уже знал, что стоит выключиться хотя бы одному органу чувств (в данном случае зрению), как Зверочеловекоморок бросается в атаку.

Я, конечно, довольно сумбурно описываю свое открытие. Но это правда очень сложная штука. Я единственный осмеливаюсь касаться проблемы, которую другие обходят молчанием, притворяясь, будто их она не волнует. Однако я без труда распознаю людей, которые безуспешно с ним, то есть со Зверочеловекомороком, борются. Такие люди, слушая твои откровения, улыбаются невпопад, их взгляд вдруг убегает куда-то внутрь, и тогда кажется, что у них что-то болит. Они начинают ерзать на стуле и внезапно, в самый неподходящий момент, встают и торопливо уходят. Большую часть своих повседневных обязанностей выполняют как бы автоматически, по привычке. Это они ни с того ни с сего звонят тебе в двенадцать ночи и спрашивают: «Что слышно?» Полагаю, что далеко не все из нас способны долго выдерживать эту осаду, участвовать в непонятной игре, в бессмысленной схватке. Многие в конце концов добровольно уходят из жизни, а мы, читая некролог, обычно говорим: «Странный все же был человек, наверно слегка ненормальный, что-то в нем такое сидело…» Какова цель этой кошмарной игры, этого наводящего страх поединка, пока не знаю. Я уже напал на след, но сейчас еще не могу всего объяснить. Откуда он прибывает, этот Зверочеловекоморок, из каких уголков Вселенной (если не из потустороннего мира), что задумал, чего добивается, чем руководствуется?

Быть может, мне еще удастся разгадать эту загадку. Буду очень стараться и рассчитываю на вашу помощь. Ну а если что-то покажется вам слишком сложным или непонятным, не поленитесь вернуться к началу моего рассказа.

Наконец мы очнулись под дверью нашей квартиры. Просто на лестничной площадке.

– Опять нас немного снесло, – пробормотал Себастьян. – Обиделся, старик?

– За что?

– Да так, вообще, – тихо сказал пес-изобретатель, глядя в запыленное окно.

– Нет, ты что!

– Значит, дружба?

– Дружба.

– Навек?

Себастьян стоял ко мне боком, но я чувствовал, что он с напряжением ждет ответа.

– Навек.

Я хотел еще задать ему вопрос, который с самого начала не давал мне покоя. Но он, видно, угадал мое намерение, потому что вдруг направился к лестнице.

– Я к тебе загляну, – сказал он, спустившись на один пролет.

– Когда?

Он на мгновение заколебался.

– Пока не знаю. Может, завтра, может, послезавтра или как-нибудь на днях.

Я с минуту прислушивался к его тяжелым шагам. Перед тем как выйти на улицу, он несколько раз чихнул.

Я позвонил в дверь. Долго никто не открывал. Наконец появилась пани Зофья. С новой и весьма оригинальной прической.

– Где тебя носит? Мы уже давно пообедали.

Ответа она, разумеется, ждать не стала. Ей интересны только собственные вопросы. Ушла в свою комнату и громко хлопнула дверью.

Мама, отец и Цецилия сидели перед телевизором. Показывали процесс изготовления труб на металлургическом заводе методом холодной прокатки. Все молчали. Даже Цецилия. Я сел на стул.

– Ты справишься, – наконец сказала Цецилия таким голосом, что на экране появилась надпись: «Просим извинить за технические неполадки». – Чтобы ты и не справился? С твоим везеньем?

– Цецилия, милочка, – страдальчески поморщился отец, – в чем ты видишь мое везенье?

– Только не греши, только не искушай судьбу. Ты же просто счастливчик. У тебя чудесная жена, удачные дети, надежные друзья.

Отец скривился: мол, тоже мне счастье.

– Скажешь, я не права? – напирала Цецилия.

– Ах, дорогая. – Отец с отчаянием махнул рукой.

– Знаешь, ты просто набитый дурак, – повысила голос Цецилия, отчего дверь в прихожую сама собой распахнулась. – Погоди, судьба накажет тебя за гордыню.

– Какую еще гордыню? – мученически пролепетал отец.

В телевизоре мастер начал объяснять, как производится холодная прокатка труб. Мама все время что-то рисовала в альбоме и в разговоре не участвовала.

– Папа, – тихо сказал я. Отец с благодарностью поднял на меня глаза. – Что такое хана?

– Хана? У нас это обозначало: все пропало, конец. Примерно то же, что кранты.

– А аман?

– Аман – грубиян, хам, что-то в этом роде. Откуда ты знаешь такие слова?

Ответить я не успел: меня опередила Цецилия. Отец – просто неуч, Аман – это библейский персонаж, лютый враг евреев. Отец забормотал, что у них на Востоке, откуда он родом… Но Цецилия пропустила его объяснения мимо ушей и принялась кричать что-то насчет невежества, предрассудков, примитивного мышления. На это отец заявил, что ему все надоело и вообще жизнь осточертела. А дело было всего-навсего в том, что отца уволили с работы. Иначе говоря, выгнали. Оскорбленно-раздраженным тоном он стал рассказывать, как несправедливо с ним обошлись. Якобы он посмел оспорить мнение начальника, который не признавал прогресса в математике. Поссорились они из-за Эйнштейна. Это такой великий физик, спец по атомной бомбе, космосу и разным фокусам со временем. Не стану вдаваться в подробности, жаль терять время. Да и отец, как мне кажется, в этом предмете не очень силен. Разбирается, но поверхностно. Ему просто не по душе нынешняя мода ставить теорию Эйнштейна под сомнение.