Кокинвакасю — Собрание старых и новых песен Японии - Поэтическая антология

Царевна Ситатэру была супругой царевича Амэваки. Песня ее, что воспевала божественного брата, озаряющего сиянием своим горы и долы, сложена была в манере варварских песен э б и с у, и не было в ней ни определенного числа слогов, ни истинной формы стиха.

На земле же пошли те песни от Сусаноо-но-микото.[3] В Век Грозных Богов не было в песнях заданного числа знаков-слогов, и трудно было постигнуть суть тех песен, ибо звучали они слишком незамысловато. Уже в Век Людей[4] вслед за Сусаноо-но-микото стали слагать песни из тридцати одного слога.

Сусаноо был старшим братом богини Аматэрасу-омиками. Когда строил он чертог в краю Идзумо, чтобы поселиться там с женою, то увидел, как вздымаются гряда над грядой восьмицветные облака, и сложил такую песню:

Там, в краю Идзумо,восьмислойные тучи клубятсянад грядою гряда —я для милой палаты построю,восьмиярусный терем построю!

С той поры, пленялись ли люди цветами или завидовали певчим птицам, ощущали грустное очарование вешней дымки или печалились об исчезающей росе, душу[5] свою они изливали в великом множестве слов и разнообразии форм.[6] Ведь и долгий путь в дальние края начинается с первого шага, чтобы завершиться спустя месяцы и годы; ведь и высокая гора начинается с первых пылинок и крупиц праха, ложащихся в ее основание, чтобы когда-нибудь главой достигнуть туч небесных, — так было и с поэзией.[7]

Песня «Бухта Нанива» воспевает начало царствования Государя.

Когда император Осасаги,[8] будучи еще принцем, пребывал в Наниве, они вместе с тогдашним наследным принцем отказались от своего звания и три года не соглашались взойти на престол, отчего муж по имени Ванни[9] весьма опечалился и, сложив песню, преподнес ее Государю. Цветы, что упомянуты в той песне, — цветы сливы.

Песня о горе Асака была сложена некой служанкой для увеселения.

Когда принц Кадзураки послан был на Север, в край Митиноку, там устроили пир в его честь, но принц остался недоволен, сочтя, что наместник края принимает его без должных почестей. Тогда одна дама, прислуживавшая на пиру, предложила ему вина и сложила эту песню, отчего сердце принца ободрилось.[10]

Две эти песни считаются отцом и матерью поэзии, приводятся в начале всех пособий по обучению каллиграфии.

Итак, существует шесть видов песен. То же и в китайской поэзии. Первый вид — «песни многозначные» (соэута).[11] Такая песня была преподнесена государю Осасаги:

Распустились цветыв бухте Нанива на побережье,будто нам говоря,что зима сменилась весною —распустились цветы на деревьях!..

Второй вид — «песни-пересказы» (кадзоэута).[12] Например:

Глаз нельзя оторватьот вишен в цветенье весеннем,хоть недолог их век, —а они, увы, и не знают,что краса их падет под ветром…

Такие песни лишь повествуют о чем-либо без особых сравнений. Что можно сказать о приведенной песне? Душу ее постигнуть нелегко. Ее можно отнести также и к пятому виду — «песен о вещах обыкновенных» (тадаготоута).

Третий вид — «песни-уподобления» (надзураэута)[13]

Выпал иней к утру,когда уходить ты собрался, —каждый раз от любвибуду я, словно иней, таятьи к тебе притекать в объятья!..

Такие песни уподобляют одно другому, называя то, что в них сходно. Эта песня, возможно, не вполне соответствует такому определению, а лучше будет соответствовать вот какая:

Ах, ужели всю жизньтак и жить мне, не встретившись с милой, —одиноким червем,заключенным в шелковый кокон,что взрастила мама-старушка?!

Четвертый вид — «песни-сопоставления» (татоэута).[14] Например:

Коль захочешь ты счестьлюбовные помыслы в сердце —знай, что нет им числа!Уж скорее сочтешь песчинкина бескрайнем морском побережье…

В таких песнях чувства, наполняющие сердце, выражаются через сопоставление с различными травами, деревьями, птицами и зверями. Скрытого смысла в них нет. Однако, как и в песнях первого вида (соэута), способы выражения должны по возможности различаться. Вот еще подходящий пример:

Струйка дыма виласьнад мирным костром солеваровв дальней бухте Сума —но порыв нежданного ветраувлекает ее куда-то…[15]

Пятый вид — «песни о вещах обыкновенных» (тадаго-тоута).[16]

Если б только наш мирпритворства не знал и обмана,—как хотелось бы мнеслушать пламенные признанья,о любви цветистые речи!..[17]

В песне этой говорится о том, как было бы, если бы все в мире было устроено хорошо и правильно. Однако по духу песня эта не вполне соответствует определению. Скорее ее можно было бы назвать томэута.[18] Вот более подходящий пример:

Долго-долго смотрюи все не могу насмотреться —горной вишни цветы!Хоть опасть суждено им вскоре,но пока не поднялся ветер…[19]

Шестой вид — «песни-славословия» (иваиута[20]). Например:

Сколь роскошен дворец,величествен и благолепен!Словно листья травы,разошлись налево-направобоковые пристройки-крылья…

Подобные песни восхваляют сей мир и возносят славословия богам. Однако приведенная песня не вполне соответствует определению. Вот более подходящий пример:

На лугу Касугасобираем мы ранние травы —радость в сердце моемда узрят всесильные боги,что тебе сулят долголетье!..[21]

Впрочем, едва ли всю поэзию можно разделить на шесть видов.

Ныне, когда в жизни так ценится внешняя яркость, сердца людей стремятся к показному блеску, и появляется множество песен безвкусных, легковесных, преходящих. Иные служат забавой в домах легкомысленных сластолюбцев, сокрытые от взоров наподобие рухнувшего дерева, что гниет под водой. Не место песням и на людных сборищах, где они всем открыты, словно метелки цветущего мисканта. Поразмыслив, с чего начиналась японская поэзия, мы поймем, что негоже ей пребывать в таком положении. Многие поколения правителей в стародавние времена созывали бывало придворных, повелевая им воспеть в стихах красу вешних вишен на заре или луну осенней ночи. Порой поэт отправлялся нехожеными тропами в дальний край, чтобы предаться созерцанию цветов, порой уходил в беспросветный мрак ночи, чтобы помыслами устремиться к луне. Государи же читали те сочинения, отделяя искусные от невежественных.

Не только о том, но и о многом ином писали поэты: сравнивали век повелителя с камушком, что станет скалою;[22] уповали на милость государеву, уподобляя сень той милости тени от горы Цукуба;[23] изливали радость и ликование, переполняющие сердце;[24] приравнивали любовь свою к дыму, клубящемуся над вершиной Фудзи;[25] вспоминали о друзьях, слушая верещание сверчка;[26] размышляли о том, как стареют они вместе с соснами в Такасаго и в Суминоэ;[27] припоминали, как доводилось некогда им восходить на гору Отоко;[28] сетовали на то, как недолговечна краса «цветка-девицы» патринии;[29] созерцая опадающие лепестки вешним утром, слушая шорох облетающих листьев осенним вечером, скорбели они о том, что с каждым годом отражение в зеркале являет взору все более «снега и белогривых волн»;[30] дивились они бренности плоти своей при виде росы на траве или иены на воде.[31] Иные оплакивали ушедшую безвозвратно пору своего расцвета;[32] печалились о том, что жизнь разлучила их с близкими;[33] иные заставляли волну подниматься до вершины горы Суэномацу;[34] иные черпали воду из ручья на лугу[35] любовались листьями осенних хаги[36] или считали удары фазаньих крыльев на ранней заре.[37] Иные горевали о превратностях жизни, сравнивая чреду их с бесчисленными коленцами черного бамбука,[38] или, воспевая образ реки Ёсино, пеняли на несовершенство мира.[39] Услыхав, что дым перестал куриться над вершиной Фудзи[40] или что обветшал мост Нагара,[41] только в песне искали они утешения сердцу.

С древнейших времен передавались меж людей песни, но лишь с эпохи Нара стали они распространяться повсеместно.[42] В те годы государи ведали душу песен, истинную их сущность, и недаром в их правление премудрым песнопевцем слыл Какиномото-но Хитомаро,[43] вельможа третьего ранга. Можно сказать, что тем самым правители воссоединялись с народом. Осенним вечером палые листья, что плывут по течению реки Тацуга, казались Государю златотканой парчой; весенним утром цветущие вишни в горах Ёсино представлялись Хитомаро белыми облаками. Еще жил в ту пору муж по имени Ямабэ-но Акахито.[44] Дивны и чарующи были его песни. Затруднительно поставить Хитомаро выше Акахито или же Акахито — ниже Хитомаро.