Дворцовые тайны - Евгений Анисимов

Наградой за усердие стало назначение Толстого в 1702 году посланником России в Стамбуле — месте беспокойном и опасном для русских дипломатов. Петр знал, куда определить Петра Андреевича с его способностями умного, изворотливого приспособленца. В течение десяти лет Толстой выполнял главную задачу, которую поставил перед ним царь: любой ценой удержать Турцию от вступления в войну с Россией, напрягавшей свои силы в борьбе со Швецией. За эти годы Толстой проявил выдающиеся способности дипломата, имевшего дело с Востоком, его безвольными правителями, хитрыми визирями и капризными евнухами. В жарком, неспешном, но таящем смертельную опасность мире Стамбула, где царили интриги, подкуп, убийства, где легкий намек (правильно или неправильно понятый) мог решить судьбу мира и войны, Толстой чувствовал себя как рыба в воде. Ему приходилось, как он писал, «недреманным оком, елико возможность допускает» следить (с помощью платных информаторов) за жизнью сераля; взятками, подарками пресекать интриги своих западных коллег. Особенно надлежало присматривать за действиям шведов — ведь после поражения под Полтавой Карл XII целых десять лет находился в Турции и все время подталкивал турок к войне с Россией. Это была тяжелая, изматывающая жизнь. Порой посольство становилось тюрьмой, окруженной стражей, так что нельзя было выйти даже на базар за едой. Порой опасность возникала в стенах самого посольства. Однажды Толстой собственноручно отравил служащего своего посольства, когда узнал, что тот захотел принять ислам, жениться на турчанке и покинуть миссию. «Молодой подьячий Тимофей, познакомившись с турками, выдумал обасурманиться. Бог мне помог об этом сведать, я призвал его тайно и начал ему говорить, а он мне прямо объявил, что хочет обасурманиться; я его запер в своей спальне до ночи, а ночью он выпил рюмку вина и скоро умер; так его Бог сохранил от такой беды». Редко в письмах убийц мы читаем описание их преступлений. Толстой же такое описание оставил — ведь царь должен был знать, как верно служит ему нижайший раб. И Петр это знал и держал в уме.

Толстой, с началом Русско-турецкой войны в 1711 году, которую он, при всех своих способностях, не смог предотвратить, все же был посажен в знаменитый Семибашенный замок — тюрьму для дипломатов стран, с которыми воевала Османская империя. Он просидел там год, а потом был отозван на родину. Но в 1717 году в нем возникла острая нужда: требовалось отыскать в Европе и выманить в Россию бежавшего за границу наследника престола царевича Алексея Петровича. Толстой вместе с Александром Румянцевым сумел найти царевича в Италии, умудрился встретиться с ним и, прибегнув к привычному ему оружию — хитрости, лживым обещаниям и угрозам, — с блеском выполнил царево задание. Царевич, запуганный Толстым, сбитый с толку обещаниями царя все простить блудному сыну, вернулся на родину. Так, благодаря Толстому, Петр избежал больших династических и политических неприятностей. Привезя же царевича домой, сам Толстой, по указу царя, стал его следователем, вел допросы, «шил» дело об антиправительственном заговоре. Толстой пытал царского сына в застенке, а потом участвовал в тайной казни несчастного царевича. Сохранилось письмо одного из офицеров, которые под командой Толстого ночью пришли в Трубецкой бастион, где содержали царевича, и задушили его подушками. За эти заслуги царь щедро наградил Толстого графским титулом, деньгами, деревнями, чинами «за показанную так великую службу… в привезении по рождению сына моего, а по делу злодея и губителя отца и отечества», хотя многие люди за спиной Петра Андреевича называли его, не без основания, Иудой, предателем и мерзавцем…

Царь поручил Толстому не только довести дело царевича до конца, но, оценив сыскные способности Толстого, назначил его руководить Тайной канцелярией — страшным для людей того времени сыскным учреждением. Петр ценил Толстого и как пыточного мастера, и как выдающегося дипломата, и вообще как умнейшего человека, изворотливого служаку… но так никогда и не доверял ему. Как-то в застолье, когда все перепились, Петр заметил, что Толстой притворяется пьяным и подслушивает вольные речи своих расслабившихся собутыльников. Сам Петр так нередко делал. Тогда он подошел к Толстому, похлопал его по лысой голове и сказал: «Эх, голова, голова! Не была бы ты так умна, я бы давно отрубить тебя велел!» Эпизод примечательный, а если это анекдот, то очень выразительный! Тиранам всегда нужны такие умные, ловкие исполнители, когда-то и в чем-то провинившиеся, «запачканные». Они с червоточинкой, сидят «на крючке», и их мучает страх и за прежние грехи, и за нынешние преступления. Из года в год, изо дня в день они вынуждены вновь и вновь доказывать хозяину свою особую, исключительную преданность и любовь.

Так и жил Петр Толстой, пока первый император не закрыл глаза навсегда. Тогда, в январе 1725 года, вместе с Меншиковым и Феофаном Прокоповичем Толстой возвел на престол вдову Петра Екатерину I. Но в ее краткое царствование не было покоя старику. Екатерина часто болела, и Толстой больше всего боялся, что после ее смерти императором станет сын убиенного им царевича Алексея великий князь Петр Алексеевич, десятилетний мальчик — надежда всех, кто был недоволен петровскими преобразованиями. А уж новый император Петр II разберется с палачом своего отца! И тут пути птенцов Петра роковым образом разошлись: Меншикову, который решил выдать свою дочь Марию за будущего юного императора Петра II, приход к власти сына царевича был как раз выгоден — он, на правах тестя и наставника, мог удерживать власть в своих руках. Толстой, вместе с зятем Меншикова Антоном Девьером, тоже недовольным грядущими переменами, пытался воспрепятствовать этому браку и хотел образумить императрицу Екатерину, попавшую под влияние Меншикова. Однако фаворит был настороже и знал, с кем имеет дело. И как только Толстой попытался помешать его планам, светлейший достал-таки из-за пазухи свой камень — и тут карьера непотопляемого семидесятилетнего Толстого закончились. По обвинению в государственной измене он был арестован, следствие было предвзятое, поспешное, а суд, естественно, Шемякин — тот самый, которым Толстой в своей Тайной канцелярии судил десятки людей, попавших к нему в лапы.

Приговоренный к смерти умирающей Екатериной, Толстой был помилован новым государем Петром II, получил, как тогда говорили, «вместо смерти живот» и был сослан на Соловки вместе с сыном Иваном, чья вина состояла только в родстве с отцом. С давних пор Соловки были местом страшным. Полтора года провел в тюрьме Толстой, а по описи после его смерти видно, что все меха, шубы и одежды заключенного истлели от сырости. Жизнь в каменном мешке Головленковой башни монастыря, где царили темнота, холод и голод, отличалась такой суровостью, что иным узникам каторга на материке казалась раем. Позже в своей челобитной один из заключенных Михаил Пархомов, просил, чтобы «вместо сей ссылки в каторжную работу меня (б) отдали, с радостию моей души готов на каторгу, нежели в сем крайсветном, заморском, темном и студеном, прегорьком и прескорбном месте быти». К тому же, как часто бывало со знатными узниками, охрана стремилась унизить, досадить прежде столь гордому вельможе, отравляла жалкое существование его мелочными придирками. Толстые выдержали недолго. Уже в конце 1728 года скончался Иван Толстой, а в январе 1729 умер и сам Петр Андреевич. Он пережил почти на год своего заклятого врага и гонителя Меншикова, к этому времени угасавшего на другом пустынном конце империи — в Березове.

Любовь к Сенеке: Корнелий Крюйс

Летом 1705 года, через два года после основания крепости на Заячьем острове, судьба Петербурга вдруг повисла на волоске. Шведы, с которыми воевал Петр Великий, вдруг поняли, что пора прекратить вооруженной рукой раз и навсегда возню русских в устье Невы, уничтожить новый русский город.

И вот однажды горизонт на западе заполнился парусами огромной шведской армады адмирала Анкерштерна, имевшего указ короля Карла XII стереть Петербург с лица земли и с карты… И тут в роли спасителя юного града выступил командующий русским флотом вице-адмирал Корнелий Крюйс…

Его считают своим сыном две страны — Голландия и Норвегия: одни полагают, что родившийся в 1657 году в Ставангере Крюйс был норвежцем, другие — все-таки голландцем. Однако его настоящим отечеством было море, безбрежные просторы которого бороздили голландские корабли. С детских лет юнга Крюйс начал служить на голландском торговом флоте и много раз побывал в Индии, Америке, повидал в океанах мира то, что большинству европейцев того времени далее и не снилось.

На набережной Амстердама до сих пор стоит старинная и высокая Башня слез. Нет, никого в ней не пытали, но в тот день, когда сотни моряков со своими деревянными сундучками в руках садились на шлюпки и буера, чтобы плыть к стоящим на внешнем рейде кораблям Батавской эскадры, все ярусы этой белой башни заполняли женщины и дети — они плакали и махали сверху белыми платками своим мужьям, братьям и отцам, которые уходили в море. Для многих это было прощание навсегда — обычно только половина кораблей возвращалась домой из Батавии, современной Индонезии, — так был опасен и непредсказуем переход через два океана. И каждый раз среди тех, кто после двух-трехлетнего отсутствия ступал на родной берег, оказывался счастливчик Крюйс, которого не брали ни шторма южной Атлантики, ни лихорадка Индонезии.