Телохранитель для мессии - Юлия Морозова

Ладно, меня подняли в такую рань ради ритуала, а им-то чего не спится?

В оконных проемах, встречающихся по дороге, небо едва серело. Яркие звезды медленно тускнели, предвещая отличную погоду. Запутанные переходы привели в затхлое подвальное помещение. На стенах из грубо обработанного камня чадили закрепленные в железных кольцах факелы. Дым от них все равно не смог перебить стойкий запах давно не посещаемого склепа. Холод змеей стелился по земляному полу, обвивая ноги. Каждый из камней подвальных стен украшали таинственные знаки, начертанные субстанцией, подозрительно напоминающей засохшую кровь. На полу была скрупулезно вырисована гексаграмма. Мой трудовой энтузиазм и интерес к новой работе убывали в геометрической прогрессии с каждой проведенной здесь минутой.

Несколько человек столпились в противоположном от дверного проема углу. Мое появление в дверях приостановило обсуждение, и все головы повернулись в мою сторону. Фигуры и лица скрывали просторные черные одеяния с капюшонами, и было непонятно, мужчины это или женщины. Мороз подирал при взгляде в бездонные провалы капюшонов.

«Как в кино про сатанистов». А то сама не знаю.

— Проходи-проходи, девочка, — подозрительно ласково позвала третья фигура справа голосом матери-настоятельницы.

Я, застряв в дверном проеме, инстинктивно подалась назад. Пришлось собрать все силы, чтобы не кинуться, противно вереща, вон из помещения, а просто тихо пятиться. Слишком все происходящее походило на жертвоприношение. Что-то мне расхотелось в Избранные…

— Лия. — В голосе женщины зазвучал металл.

Ноги сами перешагнули порог. Желание сопротивляться меня покинуло. Я позволила себя раздеть и уложить в середину гексаграммы, нарисованной прямо на ледяной земле. Сложенным на груди рукам не хватало традиционной свечки. От холода, страха и волнения меня колотило мелкой дрожью, мерный стук зубов задавал ритм колебаниям тела. Напряжение достигло пика, отзываясь глухим гудением стен и подрагиванием пола. Фигуры — их оказалось ровно двенадцать — завершили бурные прения в углу и стали занимать свои места на лучах звезды.

«Что-то они не слишком торопятся, я тут совсем к полу примерзну. Мало того, так еще можно заработать кучу малопривлекательных болезней, начиная с цистита. Лечи их потом, тратя на лекарства с трудом заработанные гонорары», — вяло и как-то отстраненно крутилось в голове.

Последней мысли не дали развиться во всей красе — ритуал начался.

Гул двенадцати голосов отозвался болью в барабанных перепонках, трансформируясь в звук, не слышимый уху, но ощущаемый каждой молекулой тела. Мышцы оледенели, потеряв всякую способность к сокращению. До боли распахнутые глаза с ужасом наблюдали за облаком алого тумана, который, быстро потемнев до цвета только начинающей свертываться крови, принял форму моего тела. Надо мной плыла я сама, обретавшаяся в сгустке плотного багряного марева. Эта жуткая «я» улыбнулась хищной, плотоядной улыбкой и рухнула вниз, ловя меня в смертельные объятия.

И тут пришла она — Боль, которая была настолько сильной, что в первое мгновение ее невозможно почувствовать. Но лишь вначале. Затем все на секунду отстраненные ощущения налетели в полной мере. Казалось, меня выворачивали наизнанку, сдирали кожу, отрывали по кускам мясо, вынимали внутренности и дробили кости. А я даже не могла кричать — не было ни рта, ни легких. Не было ничего. Только боль. Боль и кроваво-красные всполохи. Все, что было мной, пульсировало: Боль-боль-Боль-боль… Смерть казалась величайшим благом. Ритуал продолжался часами, днями, годами или веками: меня окружало безвременье.

В какой-то момент я провалилась в непроглядную тьму.

«Наверное, это и есть смерть. Наконец-то». Это была последняя успокаивающая мысль, перед тем как сознание трусливо дало деру.

Темнота. Не черная. Багряная. Нежная. Теплая, как парное молоко. И столь же непроглядная. Напитывающая душу, как кровь, сочащаяся из раны, приложенную к ней ткань. Душная до безоглядного, безотчетного Ужаса.

— Пробудись! — повелели в ней.

Неровности и шероховатости потолка прихотливо складывались в материки, омываемые океанами. Здесь нашлись и Америка, и Австралия, с большим натягом можно было узнать даже Евразию. После пробуждения я добросовестно изучила эту импровизированную карту, прежде чем отважилась чуть-чуть повернуть голову. Помещение было мне незнакомо. Комната размером примерно двадцать на двадцать шагов не поражала своим убранством: ничем не прикрытые каменные стены, узкие окна-бойницы, сквозь которые нехотя проникал солнечный свет. Из мебели — жесткая кровать, на которой лежало мое неподвижное тело, и стол с большим количеством ящичков самых разнообразных размеров. Это все, что можно было увидеть с моего неудобного ложа.

Не подвал, и ладно.

Больше я на ритуалы, при участии в коих понимаешь насущную необходимость эвтаназии, не ходок!

Некоторое время я лежала не двигаясь, опасаясь возвращения кошмарной боли. Воспоминание о ней сковывало тело ужасом. Но недвижно валяться быстро прискучило, поэтому я с большой опаской попробовала пошевелить конечностями. Мышцы слушались неохотно, но боли не было. Не почувствовав дискомфорта, я рискнула сползти с кровати.

Из одежды мне опять ничего не досталось. Соорудив из коричневого покрывала вольную вариацию римской тоги, я безотлагательно занялась осмотром помещения. Исследование решила начать с самого интересного — со стола. Честно говоря, обозревать, кроме него, нечего. Он был доверху набит разнообразными скляночками, чашами, пузырьками и бутылочками с чем-то очень любопытным. На мгновение мне даже показалось, что я знаю чем. От этого захватывающего занятия меня отвлек скрип открывающейся двери.

— С пробуждением, дитя мое, — поприветствовал до оскомины знакомый голос. — Рада видеть, что ты уже на ногах.

В руках у меня находилась ни в чем не повинная колбочка, она-то и пострадала: разбилась об пол, срикошетив от невидимой стены, окружавшей настоятельницу.

— Могли хотя бы предупредить, сказать, что будет так ужасно! — Я просто кричала.

«Хорошо, на поросячий визг не переходишь». Мой верный друг и товарищ внутренний голос. Что бы я без него делала?

— Зачем? — Искреннее удивление окрасило ее голос. — Ты впала бы в панику, и нам не удалось бы добиться столь впечатляющих результатов.

Вторая колбочка, и на этот раз не пустая, пошла в дело. Густое ярко-розовое вещество радостно плюхалось внутри. Не пролетев и половины расстояния, разделявшего меня и настоятельницу, она с тихим хлопком исчезла.