Солнце для мертвых глаз - Рут Ренделл

– Изменить все. Вернуться назад и сделать все по-другому.

– Но реальность такова, что ты этого не можешь. И никто не может. Если бы у тебя было три желания, три приемлемых, осуществимых желания, что бы ты загадал?

– Защитить Франсин, – ответил он. – Чтобы она жила в безопасности и без эмоциональных травм. Спать по ночам так, как я спал раньше.

– А третье желание?

До того момента Ричард не знал, в чем состоит его третье желание. Оно пришло к нему, как луч света, пронзивший темную комнату. Однако пока раскрывать его он не мог. Он лишь посмотрел на Джулию, покачал головой и сказал:

– Когда-нибудь я тебе расскажу.

Она улыбнулась, убрала руку из-под подбородка и накрыла его руку.

– Время закончилось, Ричард. Ну что, до следующей недели? В тот же час на том же месте?

– Естественно.

Франсин пришла к ней на следующий день, ее привела Флора.

– Настало время, Франсин, поговорить о том дне, – сказала Джулия.

Что она подразумевала под «тем днем», девочка поняла сразу. Она никогда не говорила о нем с Джулией, хотя практически со всеми обсуждала его не раз. Девочка предпочла бы отогнать его от себя, похоронить в прошлом, с тем чтобы он возвращался только во снах. Джулия сказала, что это будет неправильно. И тот день нужно подробно обсудить.

Франсин была послушным ребенком, тихим и ласковым, и ей очень хотелось, чтоб отец был счастлив. Она безропотно согласилась ходить к Джулии, потому что так пожелал папа. Но девочке отчаянно не хотелось говорить с ней о том дне.

– Ты думаешь, что тот мужчина найдет тебя, не так ли, Франсин?

Это никогда не приходило ей в голову.

– Я знаю, по какой причине ты не хочешь говорить об этом. Потому что ты боишься, что тот мужчина найдет тебя. Я права?

Франсин старалась не заплакать, но не смогла и не справилась с собой.

Джулия обняла ее и прижала к скользкой белой атласной блузке, довольно долго нежно гладя по голове.

– Я не допущу, чтобы кто-то причинил тебе вред. И твой папа этого не допустит. Ты ведь теперь знаешь это, правда?

Прошел почти год, прежде чем Ричард понял причину внезапного решения Джулии оставить практику, продать дом и переехать. Все это время ему казалось, что эти события ниспосланы ему Богом или что это замечательное совпадение. Однажды в субботу вечером, когда они с Франсин были вдвоем и, поужинав, прослушали CD с «Путеводителем по оркестру для молодежи» Бриттена, он сказал:

– Солнышко, я хочу кое-что спросить у тебя. Это очень серьезно.

– О том дне? – спросила Франсин.

Ричард понял, что она имеет в виду, и опешил. Неужели ему грозит забыть, как сильно прошлое ее угнетает?

– Нет, не об этом. О том дне было сказано все, что можно, так что говорить не о чем.

Франсин кивнула, затем, как бы с запоздалым сомнением, пожала плечами.

– Я хочу спросить тебя совсем о другом. О будущем, а не о прошлом, о том времени, которое наступит. – Ричард выждал, затем сказал: – Что бы ты сказала, если бы я женился?

– Женился?

– Я хотел бы жениться. Я никогда не забуду твою маму, ты это знаешь. И никогда не перестану любить ее. Но я хочу снова жениться, причем и ради тебя тоже. Полагаю, ты догадываешься, на ком?

– На Флоре?

Ее предположение, настолько неправильное, насколько это было возможно, почти разозлило его. Франсин всего лишь ребенок. И все же, ожидать, что он женится на толстом чучеле с перманентом и красными руками, на женщине с бристольским говором, некогда бывшей няней государственного масштаба…

– Это Джулия. – Он сохранял терпение. И даже улыбнулся, правда, не глядя открыто на нее. – Я еще не сделал ей предложение. Я прошу твоего разрешения, Франсин, и спрашиваю, моя дорогая девочка, можно ли мне жениться на нашем добром друге Джулии?

Родитель, который спрашивает у ребенка разрешения снова жениться или выйти замуж, все равно исполнит задуманное, каков бы ни был ответ. Если ответ «да», дело сильно облегчается. Франсин этого не знала, но интуитивно чувствовала. Будь она лет на пять старше, то ответила бы: «Я не имею права мешать тебе» или «Делай, как считаешь нужным, это твоя жизнь». Но ей было всего девять, и она очень хотела видеть отца счастливым.

Однажды Франсин уже онемела, ее и сейчас иногда охватывал страх, что немота может вернуться, хотя никогда в этом не признавалась. Что в один день она проснется и не сможет сказать ни слова. До сих пор такого не случалось. Сейчас же неспособность произнести ответ вслух стала результатом осознанного выбора. Франсин молча посмотрела на отца и кивнула.

Глава 6

Все свое детство Тедди раз в неделю заходил к бабушке за карманными деньгами. Они оба, от природы или в результате воспитания, обладали холодными темпераментами и были нелюдимыми. Агнес Таутон испытала облегчение, когда умер ее муж, и говорила об этом без стыда. В ее доме больше не обитал тот, чьи желания неизменно не совпадали с ее собственными и кто периодически требовал от нее чуточку внимания.

Внимания Тедди она не уделяла, зато давала ему его фунт. Иногда эти визиты проходили в полнейшем молчании после его «спасибо», на котором Агнес настаивала и желала услышать еще до того, как деньги попадут к нему в руки. Если же тот стоял с плотно сжатыми губами, она могла спрятать купюру за спину и заявить:

– Что нужно сказать?

– Спасибо.

– Спасибо, бабушка.

– Спасибо, бабушка.

Часто она не приглашала Тедди в дом, а если и приглашала, то ничем не угощала. В этих случаях их беседа состояла из того, что Агнес изводила внука вопросами о школе, выуживая у него информацию обо всем, что происходило в доме Грексов, и из его односложных ответов, которые были практически сродни пренебрежительному молчанию. Она была старая, за семьдесят, а Тедди, сильному и бойкому, на тот момент было десять. Хотя ее никогда не приглашали, Агнес время от времени навещала свою дочь, однако, если ее визиты приходились на тот день, когда Тедди должен был получить свое еженедельное пособие, деньги она ему не давала. Чтобы получить их, он должен был идти к ней.

Вот так и развивались эти своеобразные отношения между двумя лишенными чувств людьми. Хотя ни один из них не проявлял интереса к человеческой природе – ограничиваясь расплывчатым пренебрежением к ней, – они, вероятно, знали друг друга лучше, чем кого-либо еще. Когда Тедди перевалило за десять и он превратился в высокого и привлекательного подростка, Агнес слегка смягчилась к нему, и среди ее замечаний стали появляться такие, которые нельзя было назвать ни строгими, ни грозными или издевательскими. «Холодно что-то сегодня», – могла она сказать или удовлетворенно: «Ты будешь намного выше своего отца».

Поэтому было странно, выше человеческого понимания, что, когда Тедди исполнилось восемнадцать и он уехал учиться в колледж, Агнес прекратила выдавать внуку деньги. Она могла давать ему раза в два или три больше – ей это было по средствам, – однако объявила, что еженедельная выдача его фунта прекращается, так как у Тедди есть стипендия.

– Ты получаешь больше, чем я, – сказала Агнес.

Тедди ничего не ответил, так как не представлял, каков доход его бабушки.

– Впредь ты больше не будешь беспокоить меня, так? – Это было произнесено не без торжества.

– Наверное, так.

– Живи, как хочешь, – сказала Агнес.

Когда Кейт спросил, почему в доме пахнет ацетоном, Элейн поняла, что у нее та же болезнь, что была и у отца. Ацетон был в ее дыхании и, возможно, выделялся через поры, но Джимми этого не замечал. Она довольно долго что-то подозревала. Зная, какие симптомы были у Тома Таутона, Элейн наконец-то осознала, откуда проистекают ее постоянная жажда, сухость кожи и быстрая утомляемость. С жаждой она справлялась тем, что стала больше пить, заливая ее безмерным количеством банок диетической колы. Зрение у нее стало не таким, как раньше, но Элейн справилась и с этим, купив очки в «Бутсе».

А зрение было для нее важно, если она собиралась закончить работу над кружевным покрывалом. Прошло то время, когда можно было что-то игнорировать и делать вид, будто ничего нет. Элейн пришлось предпринимать какие-то действия. Ни один из мужчин-домочадцев не проявил интереса к состоянию ее здоровья после того, как Кейт упомянул запах ацетона. Ее удивило бы, если бы случилось обратное.

Несмотря на большое количество пива, Элейн теряла в весе – у нее не было аппетита.

– Кажется, я снова могу носить кольцо, – сказала она Джимми, когда они однажды вечером смотрели «Алло, алло». – Взгляни на мой палец.

Но Джимми не взглянул. Он отмахнулся от руки, которую та выставила перед ним, с сухой, чешуйчатой кожей, и выглядела так, будто ее сунули в пакет с мукой. Потом наклонился в противоположную сторону, уставился в телевизор и громко заржал.