Приключения 1972-1973 - Коллектив авторов

«Вы не знаете обо мне… Бай‑ата не сказал вам… Он в хадж собирается, и вас с собой берет…»

Новость ошеломила меня. В хадж – значит в Мекку? Бай‑ата собрался поклониться святым местам? Такая поездка могла растянуться на годы, это я понимал. И почему бай иичего не сказал мне, а Ортик знает? Но задумываться над этим я не стал, а решив, что особенного худа от такого путешествия произойти не может, наоборот, это счастье выпало мне – посетить святые места, носить потом зеленую чалму и пользоваться уважением и почетом среди людей, – начал успокаивать жену:

«Ну и что ж такого? Отправлюсь в хадж с баем‑ата, с ним и вернусь, не пропаду. Ты что – боишься, что не дождешься меня?»

«Нет. Сколько скажете – буду ждать».

«Так чего же плачешь?»

«Привезете из хаджа еще жену».

Я рассмеялся от души.

«Вот это сказала. Ну ты действительно сумасшедшая! Как же возьму вторую, зачем мне, если и тебя не знаю как прокормить!»

От этих слов Ортик успокоилась, перестала всхлипывать и сама подняла платок, открыла лицо. Я ахнул – такой она показалась мне красивой. Много ли я видел женских лиц, не закрытых чачваном? Сколько времени прошло с тех пор, считай сам, идет мне сорок первый… Многое забыл и лица ее ясно не помню… Но голос и глаза – будто сейчас она рядом… Знаешь, как у овцы, – круглые, добрые, доверчивые, только заплаканные…

Джура‑ака вздохнул и принялся сворачивать самокрутку; потом закурил и долго молчал; я с жадностью ждал, когда он начнет рассказывать, что было дальше.

– Всего два дня пробыли мы вместе, два дня и две ночи. А на третий собрала жена моя Ортикбуш свои узелки и отправилась на арбе в кишлак Шагози – там выделил нам Аппанбай участок земли с домом. А сам бай в тот же день выехал в Самарканд, и я сопровождал его.

Если бы аллах дал людям возможность знать наперед, если бы я хоть на секунду мог заглянуть в будущее, я забрал бы жену и бежал бы с ней куда глаза глядят. Но знать, что случится завтра, человеку не дано, да я и не беспокоился о том, что ждет меня и мою жену, а просто радовался путешествию.

Пробыли мы с баем в Самарканде неделю, потом отправились в Термез. Там мы встретились с друзьями Аппанбая и их слугами: друзья бая были богаты, как и он, и так же стары, и остаток жизни решили посвятить угодным богу делам. Всего нас отправилось в дорогу десять человек.

С такими набитыми карманами, как у этих баев‑паломников, путешествовать было легко и приятно; приходилось нам ехать и на лошади, и на верблюде, а то и пешком шли, но не мучились, а в селениях богатых паломников всегда ожидали и еда, и ночлег, и лошади.

Аппанбай прочитал за свою жизнь много разных книг, считался человеком знающим и вел себя, как подобало баю‑ученому. Поэтому мы то и дело задерживались в пути – поклонялись могилам святых, осматривали славные своей историей города. В Кабуле, у могилы Ба‑ бура, Аппанбай сам читал коран, а потом устроил жертвоприношение в пользу бедных и сирых мира сего. В Герате то же повторилось у могилы шейха Убайдуллы… И вот, двигаясь так неторопливо, выехав из Самарканда осенью, мы только весной достигли Каира.

Вернувшись через Багдад и Дамаск, Аппанбай и его спутники двинулись наконец к Медине. Два дня караван наш шел через пески – ни единого деревца кругом, ни тени. Намучились мы… К вечеру второго дня приблизились к селению, заброшенному и бедному; видел Селькелды? Очень похоже. Арабы‑проводники советовали остановиться здесь на ночь, видно было, чего‑то опасались. Аппанбай решил заночевать. Хозяева устроились в доме с исправной крышей, а мы, слуги, улеглись кто где на каком‑то дворе.

И вот тут, в заброшенном селении, в песках, и настигла нас беда, и с ночи той жизнь моя круто переменилась.

Только я задремал – слышу выстрелы, и близко. Я вскочил, выбежал на улицу, какие‑то всадники летят, стреляют на ходу. Араб, вожатый каравана нашего, бежит от них, и успел я услышать, как кричал он: «Курды, курды!..» Тут меня ударило под ухом, и больше ничего не помню.

Очнулся – вижу, светает уже. Лицо, шея, рубаха на мне – все в крови. Стал кричать, звать попутчиков своих – тишина. Никто не отзывается. Бросили меня? Одного в пустыне?

Поднялся я кое‑как, на шее рана болит, голова раскалывается. Доплелся до того дома, где остановились хозяева, баи наши, вошел – и в глазах у меня помутилось, повалился я снова на землю.

Когда в себя пришел, заплакал я – от страха, от бессилия, от жалости к себе заплакал. А хозяин мой Аппанбай и спутники его лежали в крови: тут же, в доме, и кончили их бандиты. «Бай‑ата!» – звал я и плакал, но никто не отозвался мне. Тогда я понял наконец, что один‑единственный остался в живых в брошенном селении среди пустыни…

На мое счастье, меня подобрал караван, направлявшийся из Медины в Багдад. Я упросил караванбаши, и тот согласился взять меня с собой, поставив условием, что я пойду пешком и буду погонять верблюдов. За это караванбаши обещал кормить меня. Но и такому случаю я был рад.

И вот, слабый, отощавший и с побитыми ногами, пришел я в Багдад. И понял тут, что никому не нужная я букашка в огромном этом муравейнике, что никто не спросит меня, кто я и откуда, что у всех свои заботы, и если я помру с голоду, то туда мне и дорога.

Я дошел с караваном до базара, и здесь караван‑ баши отпустил меня. Я поклонился ему и поблагодарил – он сделал для меня, что мог.

Так я оказался на багдадском базаре. Тут мог насытиться любой глаз и истощиться даже бездонный карман, душу человеческую и ту можно было б найти – только заплати,

Что такое деньги, какое это проклятие рода человеческого – только на базаре багдадском понял я. Аппанбай ведь не платил мне деньгами, только кормил да одевал. А тут узнал я, что в этом мире деньги – мать и отец. Есть деньги – весь мир твой, нет денег… Видел я на базаре купцов, что, потеряв богатство, кончали с собой, не могли пережить. Видел я и таких, что состоянием были равны шаху.

А на меня, нищего, безъязыкого, и не смотрел здесь никто – кому я был нужен! Торговые люди искали одного: удачи, денег, богатства! Деньги – вот был их пророк, базар – их Мекка. И в этой Мекке я должен был найти себе кров и еду, если хотел выжить.

Я пропадал на базаре, хватался за любую работу, базар был для меня и домом, и полем. Так прошло несколько лет. Днем я успевал думать только о куске хлеба, а ночами вспоминал родные места, жену и верил, что подвернется счастливый случай и приведет меня домой.

Однажды мне повезло – я угодил двум богатым турецким купцам, и они посадили меня на свой корабль, идущий в Стамбул. Так я оказался среди людей, которые понимали мой язык, а я понимал их.

Какими только работами не занимался я в Стамбуле, чего не насмотрелся! Наверное, единственно, чего не видел, так это денег, с которыми можно было пуститься в дальнюю дорогу к родному кишлаку, зная, что не помрешь в пути с голоду или не застрянешь в самом начале в поисках заработка и куска лепешки…