Чеченская пыль - Инсаф Давлитов

Наконец, спасенные начинают что-то говорить, появляется подобие эмоций. Их вытащили, спасли, они живы. Есть, есть все-таки и свет, и добро, и Бог на земле. Капитан наливает каждому по полкружки разведенного спирта. Этот антишок – их первый шаг на долгом пути к моральному восстановлению. Люди натерпелись не на шутку. Лишь бы головой никто не повредился от пережитого, думает командир вэвэшников. Такие случаи бывали.

– Н-на-ше с-се-ло? Ч-что? К-как т-там? – заикается контуженый начальник колонны.

Жесткое лицо капитана смягчается.

– Там все нормально, – отвечает он. – Все нормально.

Вэвэшники со знанием дела сооружают из молодых березок носилки, укладывают окончательно обессилевшую Ксению. Она молодец, хорошо заботилась о больных и раненых, не слышала от них ни одного упрека.

Теперь нужно позаботиться о ней самой. Освобожденные вооружаются.

Удивительно, но они находят свои личные автоматы. Капитан распределяет остальной груз. Затем пополневшая группа спешно уносит ноги. Гиблая лощина снова превращается в пустыню.

Пикет, который оставили самовольно Тайга с Павликом, вырезали сразу.

Тела сменивших их срочника и сержанта-контрактника принесли в ПВД на плащ-палатках, приспустили в знак траура флаг. Командование начало было готовить акцию возмездия, но тут стало не до этого. Колонна, что ушла на освобождение захваченного села, попала в серьезную засаду и была уничтожена, да и самих достаточно плотно обложили. Уже известно, что пункт временной дислокации атакуют совместные силы отборной чеченской полевой бригады, отряд наемников-иорданцев и подразделения самообороны из двух ближайших сел.

База затянута дымом. По территории сейчас передвигаются только перебежками, от укрытия к укрытию, либо под защитой брони. Противник бьет из всех видов оружия, кричит в громкоговорители, что настал смертный час всех русских. В санитарный барак то и дело доставляют раненых бойцов. Убитых же просто стаскивают в полуразрушенный ход сообщения, что ведет к разбитому штабу.

Павлика зацепило, когда он разгружал на передовой боеприпасы.

Осколок попал в позвоночник, и в грудь еще, кажется, добавило. В тот момент Тайга находился в крайней стрелковой ячейке среди ящиков с гранатометными выстрелами, работал из подствольника по наступающим цепям. Рядом с малым легкобронированным тягачом, который доставил к соседнему блиндажу патроны с гранатами, разорвался снаряд. Тайга оставил оборону на откуп пулеметчику в вылинявшей спортивной шапочке с надписью “Reebok”, метнулся собирать раненых. Так и встретился с переломанным Павликом.

Сейчас боец лежит в санитарном бараке на осклизлой от крови клеенке и силится услышать стрекот спасительных вертушек. Ему вкололи ударную дозу промедола, боли Павлик не чувствует. Тайга сидит рядом, смотрит в бледное лицо товарища и ободряюще стискивает тонкую мальчишескую ладонь, вспоминает недавний ночной разговор о мечте и слова Павлика о приготовленном цинке. Конечно, он шутил. Но шутил мрачно, нехорошо шутил. Неужели человек может чувствовать приближение насильственной смерти?

– Давай к нашим, – наконец говорит Павлик. – Кажись, снова полезли.

Из-за огромного слоя бинтов он похож на мумию. Только бинты эти бордовые. И тянет от них не царскими почестями, а скорой кончиной.

Тайга кивает, берет автомат и выходит из барака. На улице майор-медик с отцом Николаем принимают новую партию искромсанных людей. Когда носилки с ранеными заносят в барак, майор присаживается у грязной стенки, закрывает лицо руками. Потом, словно опомнившись, встает, исчезает внутри. У многих тяжелые повреждения внутренних органов, перебиты конечности. Это тебе не грибок залечить в полевых условиях раствором хлорамина, но майор бьется за каждого пациента.

Вцепляется в страдающих и держит их здесь, на земле.

Старый контрач ловит попутную БМП и уезжает на передний край.

Механик в разорванном тельнике на ходу жадно курит, наводчик-оператор что-то орет в шлемофон и ведет беглый огонь через головы своих. Противник прет буром, наши пулеметчики едва успевают менять раскаленные стволы. Хорошо еще, жива минометная батарея

Родионова, и фыркают АГСы.

Тайга трясется на пыльной броне. Кроваво-черные разрывы все ближе.

“Возможно, еще поживем, – стучит в его голове. – Еще поживем…”

На временной базе, в точке вчерашней высадки, что-то не так. Вроде и

БТР цел и невредим, и маячки из сухих веточек не сбиты, но Ильдар не откликается на условленное посвистывание.

– Вылезай, пехота, – осторожно зовет капитан. – Свои.

Ильдар лежит ничком у зарослей и не шевелится. Его спина искромсана, форма насквозь пропитана кровью. Подле убитого солдата – распростертое тело “лесного брата” с торчащей из груди рукояткой ножа.

Капитан устало приваливается спиной к корявому стволу, глотает из фляжки. Ему нужно отдохнуть, чуть-чуть отдохнуть. Скоро и его свалит где-нибудь, на передовой долго не живут. А если и посчастливится уцелеть, тоже радости мало. Что ждет его в стране, где люди только средство? Будет бутылки по урнам искать на старости лет? Как он давно понял, отдельно взятый человек интересует государственную машину только в двух случаях. Когда человек разбогател, и его нужно потрясти, и когда требуется умирать по приказу. Тут о тебе сразу вспомнят, отберут деньги или поставят под ружье. А до тех пор до тебя дела нет.

Командир с усилием отрывает себя от дерева. Надо собрать личные вещи

Ильдара и не забыть обшарить боевика. У этого связника наверняка много интересного в рюкзаке.

В нагрудном кармане Ильдара находят залитые кровью маленькие женские часы с витым браслетом. Это Ксениина безделушка. Капитан идет к ней, съежившейся в десантном отсеке бронетранспортера. Девушке сейчас тяжелее всех остальных. Ее бы не беспокоить. Но часы жгут командиру вэвэшников руки, ждать другого случая он не может.

– Вот, у Ильдара на хранении были, – виновато говорит капитан, протягивая часы. – Жаль, что прожил он мало…

Ксения никак не реагирует на его присутствие и слова. Но девушку все же понемногу отпускает весь ужас последних дней. Глаза становятся мокрыми. У Ильдара? Это же боец их полка. Смуглый решительный парень, девчата говорят, как-то вступился за нее на базе. В одной

БМП с ним двигались на захваченное село. Она принимает наспех очищенные от крови часики обеими руками, прижимается к ним щекой.

Словно любимого встретила.

Убитого мотострелка поднимают на пахнущую свежей краской броню, накрывают плащ-палаткой. Боевика закапывают. Нет смысла его возить на изучение да опознание, явно не главарь. Похороны не занимают много времени. Земля в лесу мягкая, покойников принимает хорошо. На могильный столбик повязывают головной платок цвета хаки с арабскими письменами. Земной путь двоих людей закончен.

Иногда возвращение бывает тягостным. Когда приходится ехать в одной машине с убитыми, которых знал. Мертвые лежат себе спокойно, ничего уже не хотят, ничего их не волнует. И это спокойствие давит на нервы сильнее чувства постоянной опасности. Недавно они разговаривали, перебегали от укрытия к укрытию, стреляли. А теперь – застыли, отгородились от живых тяжелыми веками, стали серыми и чужими.

Вэвэшники везут не только освобожденных пленников и погибшего солдата, еще они добыли ценные документы, валюту, образцы экстремистской литературы, трофейные импортные сигареты. С бумагами будут работать вышестоящие чины, сигареты выкурят сами. Давно таких не пробовали. Штабисты обойдутся, у них наверняка обеспечение получше будет.

На “точке” для Ксении отгораживают угол в командирском блиндаже. От еды она отказывается. Через силу пьет воду и затихает за занавеской.

Четверо мотострелков после горячей еды и крепкого чая отключаются в помещении для личного состава. Убитый пехотинец лежит в десантном отсеке бронетранспортера. Можно, конечно, поместить тело поближе к матери-природе, в нишу кольцевой траншеи. На свежий воздух, поближе к ясному звездному небу, под которым родился и умер. Но нельзя, могут обгрызть мыши.

Опорный пункт накрывает частая гостья – тоска. Многим не спится. За углом солдатского блиндажа кто-то тянет под гитару: “…над горой стоит туман. Знаешь, мама, здесь не страшно. Просто здесь

Афганистан…” Песни о новой войне еще не написаны, но они обязательно будут.

Кто-то просто сидит на голой земле и смотрит в черную ночь. Новостей никаких нет. Разве что на какой-то развилке раздавили танком легковушку вместе с водителем-чеченцем. Стоял там, дурак, голосовал чего-то. А мимо как раз мотострелки из того самого полка ехали, братву которых на днях перебили на марше из засады. Вот и отыгрались на первом встречном.

До рассвета остается несколько часов. А до конца войны еще Бог знает сколько.

Капитан пишет рапорт. Во время его отлучки на ВОП нагрянуло высокое начальство. Выясняли обстоятельства расстрела колонны, громыхали легкими по поводу неслыханной самодеятельности, озабоченно шелестели бумажками, грозились побег с хищением оружия и угоном техники приписать. Теперь командиру вэвэшников эта экспедиция-самоволка дорого обойдется. К тому же вернулся с потерями, чужого подчиненного не сберег.