Белая горячка. Delirium Tremens - Михаил Липскеров

– Я пил за товарища Сталина. Не выдам, гады! – Потом он блеванул за товарища Сталина, а потом за него же и заснул, утомленный государственными делами.

Впоследствии он не раз посещал подвалы завода «Самтрест-Вингрузия», так же катал бочки, так же получал расплату натурой. Даже когда товарищ Сталин уже умер. И Мэн пил вина, предназначенные уже для всех членов Президиума ЦК ВКП(б). Наступала оттепель Ильи Эренбурга.

Все это вспоминал Мэн, постепенно накачиваемый снотворными, витаминами и нейролептиками. И перед сном успел подумать, приглашал ли Главный винодел своих детей поработать и расплачивался ли он с ними натурой?.. Падло.

Мэн проснулся в некотором просветлении. То ли капельница, то ли воспоминания освежили его тело и разум, но он уже не чувствовал в себе той безмерной тоски, с которой начинался каждый запой. Ежедневная борьба за существование и ежедневная неуверенность в заработке для пропитания вверенной ему семьи вызывала постоянную тоску, которую можно было утишить только стаканом да интимными беседами с сотоварищами на тему, которую много позже выразил один Рокер в словах: «Что же будет с Родиной и с нами?» Смолоду Мэн задавался этим вопросом, как и многие представители его поколения, которые сначала с ужасом, а потом с восторгом переваривали в себе 20-й съезд партии, потом вдохновились его решениями и не заметили, как через восемь лет все опять покатилось к чертовой матери. Многие думали, что они всегда будут говорить почти все, что думают, и, когда квадратное колесо русской истории крутанулось в обратную сторону, уже не могли остановиться. Однажды Мэн, тогда уже артист эстрады, произнес со сцены Новосибирского театра оперы и балета репризу из своего монолога:

– А потом, гражданин, – сказала мне секретарша секретаря райкома, – мы же еще возвращаемся к ленинским нормам поведения. А на обратную дорогу значительно больше времени требуется. Обратно же усталым идешь…

За эту шутку Мэну не повысили концертную ставку. Чем его Первая жена была крайне недовольна. Она работала в музыкальной редакции Всесоюзного радио и вращалась в кругах крепко обеспеченных композиторов, поэтов-песенников и артистов. «Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым», «Куба – любовь моя» и прочая шлоебень. Поэтому уже тогда она выражала недовольство социально-материальным положением Мэна, хотя Мэн и считался неплохим конферансье, эстрадным автором, юмористом и зарабатывал весьма приличные башли. Но по сравнению с заработками клиентов Первой жены это было ничто. А уж когда Мэн вернулся из армии домой, он очень быстро понял, что места ему в доме уже нет, и ушел с маленьким чемоданчиком и пишущей машинкой.

Но это было потом. А тогда, после пленума 64-го года, когда тогдашнего Первого сняли за волюнтаризм, Мэн, как и многие, не уловил тухлого веяния времени и продолжал говорить то, что думает. Однажды в 67-м, под день сталинской конституции, он вел шефский концерт в какой-то в/ч в двух часах лета от Москвы. Туда и обратно они летели на самолете Первого штурмана ПВО Москвы. Когда они приземлились на аэродроме в/ч, то не увидели ни одного самолета. Артисты удивились: как это – военный аэродром, а самолетов нет? На что получили ответ: «А Шестидневная война, когда евреи за один налет разбомбили всю египетскую военную авиацию? Вот с тех пор все наши самолеты стоят в капонирах».

– От евреев защищаетесь? – пошутил Мэн.

Шутку не поняли, только посмотрели на Мэна искоса. Но концерт прошел хорошо, Мэном остались довольны, так что на самолет в обратную дорогу его почти грузили. Но, выпив на борту самолета полстакана «Плиски», заботливо налитого Вторым секретарем обкома ВЛКСМ, Мэн пришел в себя и совершил поступок, который показал, что он пришел в себя не окончательно. И скорее всего, это никак не связано с выпитым на банкете и полустаканом «Плиски». Когда самолет взлетел и все отметили полезность работы Мэна, шутками смягчившего суровые будни личного состава в/ч, двумя бутылками «Плиски» и жутко экзотичными бананами, Мэн сделал важное политическое заявление. Он отметил бдительность командования части, упрятавшего самолеты в капониры, но вместе с тем и оправдал действия израильской военщины, освободившей свои исконные еврейские территории, как это в свое время сделал Петр Первый, освободивший от шведского владычества исконные русские территории Ям, Копорье и Орешек. После чего заснул с сознанием честно выполненного долга.

Первый штурман стукнул Куда надо. Через месяц Мэна позвали туда, куда стукнул Первый штурман. Там ему в грубой форме заявили, что его, сиониста х…ва, надо бы вышвырнуть отовсюду, но дело в том, что никто из присутствующих в самолете Первого штурмана, кроме Первого штурмана, ничего не помнит из-за того, что все были пьяны. Включая Второго секретаря обкома ВЛКСМ. Который был пьян даже тогда, когда его вызвали Куда надо. И Мэна выпустили на волю, но на следующей аттестации ставку опять на всякий случай не повысили.

Но Мэн пару раз смотался на Дальний Восток с популярными артистами, где ему платили по временным договорам, и компенсировал потери в заработке, связанные с недостаточной социальной адаптацией.

Так что Первая Жена в какой-то степени была довольна. Сына она определила в круглосуточный детский сад и могла в полную силу отдаться искусству пропаганды советской песни.

Мэн проснулся, перегруженный воспоминаниями и с абсолютно ясной головой. Ему захотелось на волю. Он в который раз подумал, что теперь-то он уже сможет выпивать, как все люди. Понемногу, по приличным поводам и просыпаться, как все нормальные люди, с чистыми мозгами и не думать о том, как бы и где немедленно выпить. Вместе с тем он понимал, что этот вариант действий для него недоступен, пока его окончательно не подлечат, не выведут весь алкоголь из организма и не вернут полноту жизни, доступную каждому нормальному человеку. Мэна не волновала его тяга к выпивке как таковой. Ну, любит человек выпить, и ладно. Странно было бы, чтобы живущий в России человек не любил выпить. Это было бы извращением русского национального сознания, даже если человек и был представителем другой национальности. Вообще, подумал Мэн, человек, родившийся в России, по определению должен быть русским со всеми вытекающими последствиями. А ежели какой-нибудь татарский имам или, того пуще, нанайский лингвист не захочет быть русским, то его, как последнюю суку, стоит приговорить к расстрелу через повешение. Так что не пить в России трудно. Странная у нас страна. Нормальному русскому (или не русскому) россиянину в ней и без нее невозможно жить. Она каким-то странным образом совмещает в себе манию величия и комплекс неполноценности. Валяющийся поперек тротуара синяк свысока смотрит на убирающего его блевотину таджика и грозится дать ему асимметричный ответ на еще не заданный вопрос. Зачем?.. А чтобы знали! Чтобы боялись! Боятся, значит, уважают!!! А ведь уважают не за страх, а за совесть. Да и сами-то мы себя не уважаем. Ох, как не уважаем! Самое распространенное в народе выражение, произносимое с некоей гордостью, звучит: «Ну все у нас через жопу делается!» И в каждом русском человеке это совмещение наличествует. Величия и неполноценности. И провоцирует! От того-то мы… Где стакан? Ах ты, Господи!..

Но это так. К слову. А что Мэна больше всего мучило, так это то, что он опять не сможет контролировать себя, что эта болезнь, в которой он винил себя и только себя, сильнее его, сильнее его как образа и подобия Божьего, а значит, сильнее и Духа Божьего, живущего в нем и составляющего его неотъемлемую часть. А это уже абсурд. Поэтому он решил тут же пойти и доказать себе, что он сильнее себя и сможет выпить и остановиться на этом и не свалиться в мутный мир чередующейся эйфории и депрессии.

Он встал и пошел к выходу из реанимации.

– И куда это мы идем? – услышал он голос Реаниматолога.

– Сударь, – мягко, но твердо ответил Мэн, – мы идем проверить гипотезу о возможности выпившего алкоголика не свалиться в запой.

– Вы уверены, что сможете это доказать? – спросил Реаниматолог.

– Конечно, нет, – усмехнулся Мэн, – но для того, чтобы в чем бы то ни было убедиться, нужно это проделать.

– Логично, Мэн, – согласился Реаниматолог, – я окончательно убедился в вашей способности логично мыслить. «Белка» окончательно покинула вашу голову и сейчас прыгает в чьей-то чужой. Но прежде чем я дам вам возможность проверить вашу гипотезу, я бы хотел узнать, как вы намерены это сделать.

Мэн присел на койку по-прежнему связанных Отрезанных гениталий и, не торопясь, стал рассказывать:

– Сейчас я пойду в магазин, куплю четвертинку и выпью ее за обедом. Потом я посплю и встану абсолютно нормальным. Или, если моя гипотеза неверна, я проснусь ненормальным, и все опять повторится сначала. Я ясно излагаю?

– Вполне, – согласился Реаниматолог, – за исключением двух факторов. Первый заключается в том, что вряд ли кто-либо, кроме меня, как вашего соратника по прошлому, согласится превратить реанимационное отделение для алкоголиков в распивочный центр и полигон для экспериментов. А второй фактор заключается в том, что в городе Москве не принято отпускать четвертинку водки голому человеку, к тому же бесплатно. Ведь денег у вас нет?