Кровь и ложь (ЛП) - Вильденштейн Оливия

Голос Эвереста звучал отдаленно, словно он находился в другой комнате. Он присел на корточки рядом со мной и положил прохладную ладонь на мою шею.

Кровь из губы начала капать на серый пол и смешалась с кровью из раны на запястье. Я выгнула спину и моргнула. Неужели шесть лет назад было так же больно, или боль усилилась из-за того, что я провела много лет без перевоплощений?

Слёзы потекли по моим щекам и смешались с кровью.

— Я не могу. Мне больно...

Мой голос прозвучал скорее как рык, а не как слова.

В голове у меня помутилось от боли, и в итоге мои локти больше не могли удерживать меня. Я взвизгнула и упала вперёд, впечатавшись щекой в холодный каменный пол. Удар был такой силы, что все хрящи на моём лице как будто сломались, но вероятно это волк внутри меня ломал моё лицо. Костная структура менялась, суставы смещались, мускулатура становилась крепче. Я закрыла глаза и пожелала, чтобы это всё закончилось.

Я умоляла, чтобы это закончилось.

И всё закончилось.

* * *

Непрекращающийся гул стоял внутри моей головы. Ох. Я прижала подушку к своему лицу, крепко зажмурилась и сжала губы. Мой рот обжигала сильная боль. Я убрала подушку от головы и села так быстро, что комната поплыла у меня перед глазами. Я потрогала пульсирующую нижнюю губу. Мои пальцы окрасились алым и стали мокрыми от крови.

Это был не сон.

Ночь начала окутывать меня. Я вздрогнула, хотя и была одета. Видимо, Эверест уложил меня в постель, но не снял мою одежду. Пояс джинсов врéзался мне в кожу, а бюстгальтер впился в рёбра.

Я выползла из своей тёплой кровати и поплелась в ванную. Я включила свет, но почувствовала их раньше, чем увидела. Скомканные красные бумажные платочки в мусорном ведре. Я подошла к раковине и уставилась на своё жуткое отражение. Нижняя губа была рассечена и опухла, на правой щеке проступал синяк, а на запястье, хотя оно и не было больше разорвано, красовалась фиолетовая гематома.

Я включила душ и разделась. Моя кожа была покрыта красными полосами. Следы одежды, отпечатавшейся на моём теле, должны были скоро исчезнуть, в отличие от разорванной плоти. Если бы мне повезло, у меня бы ушло ещё несколько часов на то, чтобы залечить раны. Но самое ужасное было то, что если я и могла замаскировать синяк на щеке, то я ничего не могла поделать со своей губой. Теперь все увидят её. Если они узнают, что я укусила саму себя, станет ясно, что я не могу контролировать своё волчье тело, и тогда меня дисквалифицируют с поединка за роль Альфы.

Я вернулась в комнату, схватила телефон, который находился в спящем режиме, выключила будильник и отправила сообщение Эвересту.

"Я упала в обморок, потому что мне стало плохо. Когда я упала, я разбила губу. Приходи утром на кухню, когда проснёшься".

Отправив это сообщение, я добавила:

"Спасибо, что остался со мной. И за то, что уложил меня в постель".

А потом я приготовилась к предстоящему длинному дню. Я чувствовала себя так, словно моё тело протащили по металлическим рёбрам стиральной доски, которая была прибита к стене в прачечной. Эта доска была одним из воспоминаний о моих ранних годах, проведенных в Колорадо.

ГЛАВА 7

Как только я вошла на кухню, Эвелин ахнула:

— Dios mio!2

Она закрыла рот ладонью и опустила венчик. Яично-молочная смесь потекла на поцарапанную, но сияющую поверхность острова из нержавеющей стали.

— Кто это с тобой сделал?

И хотя мы были одни на кухне и, вероятно, единственные во всей гостинице, кто не спал, она говорила тихим голосом.

Не сводя глаз с венчика, с которого стекала жидкость, я сказала:

— Я упала.

Она подозрительно сощурилась, её зрачки потемнели.

— И на чей кулак ты упала?

— Не на чей. Клянусь. Мне стало плохо, ну, ты знаешь, как это у меня бывает... и упала в обморок.

И это была правда. Я всегда падала в обморок, когда меня тошнило.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Она обошла остров, схватила пальцами мой подбородок, повернула моё лицо вправо, потом влево, и осмотрела мою щёку. Забыв про свою открытую рану, я закусила губу, но затем сразу же отпустила её и высвободила своё лицо из её рук.

Она свела вместе подведённые карандашом брови, после чего её взгляд прошёлся вниз по моему телу, и она заметила синяки на локтях и запястье.

— Говори правду, querida3.

Правду... Могла ли я сказать ей правду? Она могла побежать с криками обратно в Лос-Анджелес или, что ещё хуже, перестать любить меня из-за того, кем я была. Почему это не пришло мне в голову, когда я заставила её бросить всё ради меня? Неужели я думала, что смогу вечно скрывать от неё свою двойственную природу?

— Ты поэтому уехала тогда из Боулдера? — спросила она. — Тебя кто-то обижал?

— Никто меня не обижал.

Рассказала ли ей мама про Хита?

— Но именно из-за этой проблемы мы уехали из Боулдера.

Её глаза яростно сверкнули, когда она осмотрела мою кожу, которая напоминала камуфляжную расцветку моего топа, надетого под униформу. Вероятно, мне следовало надеть что-то с длинными рукавами.

Я вздохнула.

— Ты можешь пообещать мне, что не станешь ненавидеть меня, как только я расскажу тебе всю правду?

Она прижала руку к груди, к самому сердцу.

— Ненавидеть тебя? Боюсь, мне уже слишком поздно ненавидеть тебя.

Я опустилась на стремянку, которую Эвелин использовала как стул, когда её колени болели, и закрыла лицо руками.

— Ты решишь, что я сошла с ума.

— Я никогда не подумаю про тебя такое.

— Нет, подумаешь. И ты уедешь.

Я сказала Лиаму, что уже ничто не может причинить мне боль, но это была неправда. Если бы Эвелин отвернулась от меня, оставила меня, это причинило бы мне невероятную боль.

— Я тебя никогда не оставлю.

— Клянешься?

Я приподняла голову и опять посмотрела в её нежные глаза.

— Богом клянусь. Теперь рассказывай.

— Я... — я сглотнула. – Я… оборотень, — мой голос прозвучал тише, чем вентилятор вытяжки над плитой.

Эвелин раскрыла рот. Потом закрыла. А потом снова открыла. В эту минуту она была похожа на форель, которую папа ловил в горных реках.

— Un lobo?4

Я выучила благодаря ей достаточно слов на испанском, чтобы понять слово "lobo": волк. Даже для меня, девушки, которая выросла с осознанием того, что такие фантастические существа были на самом деле, всё это прозвучало крайне дико.

Дрожащими пальцами я заправила прядь волос за ухо.

— Да.

Она не отпрянула, не убежала с криком, но на её лице отразилось недоумение.

— Как больно ты ударилась головой?

— Я покажу тебе.

Я сконцентрировалась изо всех сил, подняла вверх свои трясущиеся руки и пожелала, чтобы мои ногти превратились в когти. Ничего не произошло. Я снова попыталась. И опять ничего. Я засунула руки под свои ляжки.

— Раньше я могла перевоплощаться по желанию, но я долго отсутствовала...

— О, дорогая...

— Эвелин, прошу тебя. Я говорю правду.

Она бросила на меня взгляд, в котором было столько боли и сочувствия, что мне пришлось взять телефон из кармана своей туники и набрать Эвереста.

После пары гудков, в трубке раздался его сонный голос:

— Алло?

— Приходи на кухню прямо сейчас, — сказала я.

— Несс, ещё шести нет.

— Пожалуйста.

Он проворчал:

— Хорошо.

Между мной и Эвелин наступила тишина. Я видела, что тысячи слов готовы были сорваться с её языка, но она не произнесла ни единого. Она просто уставилась на меня, а на её лице отразилось такое же беспокойство, как в тот день, когда мы наконец-то впустили её в свою квартиру на первом этаже.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Через пять долгих минут пришёл Эверест.

— Что?

— Покажи Эвелин, — попросила я.

— Что показать?