Голев и Кастро (Приключения гастарбайтера) - Анна Матвеева

Дождавшись еще нескольких человек, Леша пересчитал всех по головам, проверил документы, потом усадил в автобус - и поехали. За окнами пролетали зимние российские пейзажи, на которые все смотрели с вымученным ожиданием...

4

Рядом с Голевым сидел неразговорчивый мужчина, от которого убийственно пахло дешевыми папиросами. Разговорились они только у польской границы. Звали соседа Женя.

- Я сам-то с Кувандыка, - рассказывал Женя, пока они ждали таможенного досмотра, - а уж потом перебрался в Орск, на тракторный. Потом сокращения пошли, меня и... - Женя сделал резкое движение пальцами, будто ножницами. - А ты с Украины? Ну, брат, тут весь автобус одни хохлы! Видать, у вас там житуха еще хужей нашего.

После этих откровений Женя вдруг снова замолчал, и они ехали в молчании аж до самой Испании, переговаривались коротенько: "дай, пройду", "чего, приехали куда?" - и то, в основном, все это были Женины реплики. Голев впал в странный ступор, ему было отчаянно страшно, что он никогда не сможет вернуться домой: будто этот автобус-колосс везет его на край света, где Голев останется навсегда.

Мимо бежали чужие страны - Германия, Франция, Испания, но с автобанов не было видно никаких примечательностей, только аккуратно разграфленные поля и первые листочки на деревцах, хотя еще только самое начало марта. Дороги были непривычно гладкие, автобус гнал с такой скоростью, что у Леши дрожали черные очки, в которых зеркально отражалось ветровое стекло.

Таможни Голев и другие гастарбайтеры наелись до отвалу - их досматривали по нескольку раз, перетряхивали скудный скарб, обшаривали самих, но деликатно, мягкими, почти врачебными движениями. Ели по дороге то, что прихватили из дома. Голев обходился полувысохшими тещиными пирожками, хлебом и купленными в Москве консервами "Сайра". Самое главное, сигарет у него было много, а в еде он, как все бедняки, ценил не качество, а наличие.

Сначала Голев стеснялся достать своего Цвейга, но потом одурел от однообразных заоконных картин и начал читать. (Будущий Магеллан, а пока что никому не известный Фернанду Магальяинш как раз распрощался с королем Мануэлом и отправился за поддержкой в Испанию.) А Женя, в свою очередь, начал смотреть на Голева уважительно и зачем-то перешел обратно от дружеского "ты" к холодному "вы", которое царапало Голева всякий раз, потому что звучало из Жениных уст совершенно инородно.

- Вы знаете, - сказал Женя однажды утром, когда Голев только-только продрал глаза в опостылевшем полосатом кресле, - Леша сказал, мы через час приедем.

Голев так устал от долгого скрюченного сидения, что с наслаждением шагал по улице вместе со всеми приехавшими. Следом за невысокой крепенькой женщиной, которую звали Нина Васильевна, - именно она встретила будущих гастарбайтеров на автобусной станции. Леша быстро передоверил ей приехавших и также быстро исчез, не попрощавшись. Впрочем, никто не обратил на это внимания, поскольку вокруг клубилась совершенно незнакомая страна. Ни разу не бывший в заграницах Голев ловил себя на том, что ждал чего-то сверхъестественного, а тут - надо же - такая же земля, те же деревья, и вот даже кошка совершенно той же внешности, как у самовлюбленного Бальмонта, бредет по тротуару.

Нина Васильевна дошла до угла и резко развернулась, оглядывая группу с привычным раздражением и чувством превосходства на лице, которое всегда отличает переводчиков и вахтеров. Потом начала говорить громко и невыразительно:

- Так, слушаем все меня внимательно. Сейчас поедем на метро в это самое, в гостиницу. Там селимся по четыре человека в комнате.

- А когда работа? - в отшлифованный временем, давно сочиненный монолог влезла тетка с убитым выражением лица. Голев случайно глянул на ее руки: они были изъедены артритом, пальцы корявые, как древесные корни. Интересно, какую работу она сможет делать? О себе он не задумывался - стройка или уборка мусора, не важно.

Нина Васильевна терпеливо вздохнула.

- Работы придется подождать. Сначала вы сдадите взносы...

- Какие взносы? - испугалась тетка. - Мне никто не говорил!

- Женщина! - вспылила наконец облеченная властью Нина Васильевна. - Как вам могли не сказать, я прямо не понимаю вас! Мужчина! - Это уже было обращение к близко стоявшему Голеву. - Вам сказали, это самое, про взнос триста условных единиц?

Голев кивнул, хотя ему отчего-то хотелось треснуть Нину Васильевну по голове рюкзаком. Или - еще лучше - отвернуться от этой стаи побитых птиц и легко, непринужденно зашагать... да вот хоть по этой улице в глубь неизвестного города.

- Да, мне сказали. - Он еще раз подтвердил свои слова кивком. Бедная тетка зарыдала, и в ней четко отразилась бедная Танька, плачущая на вокзале в Симферополе, - люди смеются по-разному, а плачут почти все одинаково.

Нина Васильевна выразительно пожала плечами и сделала пригласительный жест под землю. Гастарбайтеры дружно зашагали в метро. Нина Васильевна купила билетики на всю компанию, с измученным видом показала, как ими нужно пользоваться (у бедной артритной тетки никак не получалось просунуть билет в машину, и Голев, сжалившись, начал ее учить). Потом погрузились в вагон метро и поехали. Голев озирался по сторонам и не мог не чувствовать, как сильно отличаются они от обычных португальцев, хотя, может, это были и не португальцы, а туристы, кто знает? Не будешь ведь спрашивать. А отличались они не только поношенной одеждой и плохими зубами, нет, у таких, как Голев, не было чего-то главного, отличавшего свободных европейцев с первого погляда.

- Так, все выходим! - зычно сообщила Нина Васильевна, и пассажиры испуганно вздрогнули при звуках незнакомого языка. Голев, Женя и другие поплелись послушной цепочкой.

Из-под земли вышли в каком-то квартале современной застройки, не из самых богатых, судя по стареньким трущобам, которые жались к новеньким домам, будто грибы к деревьям... Вдоль тротуара беспрерывной цепью тянулись припаркованные автомобили - старенькие, битые.

Нина Васильевна решительно вела их вперед, мимо трущоб и новых домов. Они отшагали два квартала пешком, оставив позади небольшую баскетбольную площадку и парк, и вышли к домику средних лет, на втором этаже которого была прикреплена неброская табличка с надписью pensoes.

Голев устал уже смертельно, он прямо-таки спал на ходу.

С размещением Нина Васильевна не сильно мудрила - поделила гастарбайтеров на шесть групп, по четыре человека в каждой, и что-то сказала смуглой девушке, сидевшей у конторки в этом самом пансионате. Получилось, что в одной комнате пришлось жить трем женщинам и Жене из Орска. Женщины начали было робко возмущаться, но Нина Васильевна грозно сказала:

- Знаете что? Вы сюда не на курорт приехали. У нас очень много, это самое, желающих, и отдельных номеров не будет! Если женщин столько понаехало, я-то тут при чем?

Голев малодушно подумал, что хотя бы на этот раз ему повезло. Вместе с соседями он прошел в страшненькую, не очень чистую комнату с двухэтажными кроватями. Что-то здесь смутно напоминало армейскую юность...

- Вперед, Франция! - тихонько сказал сам себе Голев и бросил рюкзак на одну из коек. Соседи торопливо разбирались, снимали обувь, переговаривались. Двое были из Харькова, их типичный, уютный говорок Голев отметил еще в автобусе. Миша и Семен. Можно было подумать, что они братья, но нет - друзья. Мише лет сорок, Семен чуток помладше. Строители. А третий сосед, церемонно назвавшийся Александром, аж из Хабаровска приехал, довольно молодой, во всяком случае, заметно моложе Голева.

Александр работал в Хабаровске на каком-то предприятии, которое сожрал кризис. Он оказался крайним, должным всем, потому что за неделю до кризиса взял кредит.

- Выходит, ховаешься? - спросил Миша.

- Что-то вроде того, - согласился Александр. - А что делать? Разве только головой об стенку!

Душ был в конце коридора, один на все комнаты. Естественно, его уже заняли. Голев постоял полчаса в коридоре с полотенцем в руках, потом, не дождавшись своей очереди, вернулся в комнату к ребятам, где уже вовсю проистекала водка по случаю прибытия, - пили из чекушечек, заботливо привезенных беглым хабаровчанином. Голев выпил - больше из вежливости, чем по желанию, отследил появление приятного тепла в голове, успел повалиться на койку, прежде чем заснул: крепко, будто в армии.

Первое, что услышал Голев наутро, был голос Нины Васильевны, раздававшийся повсеместно, как гром. Видимо, прошлое этой дамочки было связано с работой в школе, от тещи и матери Голев знал, что такие голоса редко даются кому-то от природы, их, как любила повторять Луэлла, вырабатывают. Выработанный Ниной Васильевной голос повторял:

- Объясняю в последний раз, вы должны мне сдать, это самое, по двести пятьдесят долларов взноса. Эта сумма пойдет на оплату сотрудникам и людям на местах. Остальные деньги оставьте пока при себе.

- Расписку могу поиметь? - поинтересовался опытный в этих делах Александр, но Нина Васильевна неожиданно для всех заартачилась: