Баскервильская мистерия - Даниэль Клугер

Впрочем, ни брат Кадфаэль, ни бывший инквизитор Вильгельм Баскервильский из романа У. Эко «Имя розы» не могут сравниться по популярности с героем Гилберта Честертона — скромным патером Брауном. В образе этого сыщика можно отметить сразу же одну особенность (каковой обладают и некоторые другие герои английского писателя — например, весьма любопытный «разгадчик» мистер Понд): если, например, Шерлок Холмс по ходу следствия собирает улики, обращает внимание на «рифмы» детективного повествования, то патер Браун строит свои умозаключения, практически не интересуясь такой «чепухой», как отпечатки пальцев, пятна крови, следы на траве или сорта табачного пепла, его расследования — уж коли воспользоваться терминологией, связанной с поэзией, — скорее верлибры или белые стихи.

«Отец Браун с обезьяньей прытью кинулся не вниз, а наверх, и вскоре его голос донесся с верхней наружной площадки.

— Идите сюда, мистер Боэн, — позвал он. — Вам хорошо подышать свежим воздухом… Вроде карты мира, правда? — сказал отец Браун.

…Два человека на башне были пленниками неимоверной жути: все смещено и сплющено, перспектива сдвинута…

— По-моему, на такой высоте и молиться-то опасно, — сказал отец Браун. — Глядеть надо снизу вверх, а не сверху вниз… Отсюда опасно падать — упасть может не тело, а душа…»

«И вознес он его на высокую гору, и показал все царства мира и славу их…»

Как странно, что маленький патер, вознося преступника на самый верх готического собора и показывая ему «царство мира и славу его», явно пародирует в этой сцене знаменитую сцену из Евангелий об искушении Христа! И при том он словно бы всеведущ: «Вы отчаянно молились — у окна с ангелом, потом еще выше… и отсюда увидели, как внизу шляпа полковника ползает зеленой тлей… В вашей душе что-то надломилось и вы услышали гром небесный.

Уилфрид прижал ко лбу дрожащую руку и тихо спросил:

— Откуда вы знаете про тлю?»

Мог бы и не спрашивать. Несколькими абзацами выше он задал другой, более точный вопрос: «Ты дьявол?!» И получил на него ответ: «Я человек, — строго ответил отец Браун, — и значит, вместилище всех дьяволов…» Случайна ли его обезьянья прыть? Стоит ли напоминать, кого называют «обезьяной Бога»?.. Таков этот персонаж, может быть, самый странный персонаж детективной литературы двадцатого века. Таким он заявлен в самом начале — в рассказе «Молот Господень», первом рассказе первого сборника, повествующего о его приключениях — «Неведение отца Брауна». В другом рассказе из того же сборника — «Сапфировый крест» — патер Браун демонстрирует поразительную осведомленность о самых изощренных методах преступлений и даже пыток. На вопрос пораженного Фламбо, его постоянного антагониста, а затем друга, откуда он все это знает, патер Браун отвечает: «Наверное, потому, что я простак-холостяк. Вы никогда не думали, что человек, который все время слушает о грехах, должен хоть немного знать мировое зло?» И вновь у нас возникает ощущение легкого лукавства, хитрецы, кроющихся за простодушной улыбкой румяного священника.

Одним из самых необычных рассказов Честертона является рассказ «Сломанная шпага», повествующий о чудовищном преступлении, совершенном генералом Сент-Клэром. Строка из этого рассказа стала настоящим афоризмом: «Где умный человек прячет лист? В лесу…» По внимательном прочтении обнаруживается странная вещь: у патера Брауна на деле нет ни одного действительного доказательства вины генерала. Он всего лишь сопоставлял дневниковые записи свидетелей трагедии. Тем не менее, рассказывает обо всем с поразительной убедительностью. Вновь мы сталкиваемся с тем, о чем говорили выше — умозаключения патера Брауна (так же, как аббата Фариа) не связаны с вещественными доказательствами… Откуда же он знает все? Как ему удается раскрывать хитро задуманные и изощренно совершенные убийства? В рассказе «Тайна отца Брауна» он отвечает на этот вопрос: «Видите ли, всех этих людей, на самом деле, убил я…» И тут же поясняет, что мысленно ставил себя на место убийцы, «влезал в его шкуру». Согласитесь, нужно обладать не только фантазией, но и определенными сходными качествами — биографическими или душевными, — чтобы столь точно ощущать то же, что ощущает убийца… Да, эти герои чувствуют свою связь с темным миром и потому понимают его порожденья: «А вы, отец Браун? Кого вы увидели в зеркале? — Черта, — смущенно ответил патер Браун…» И опять дает вполне разумное, нисколько не пугающее объяснение: то, что в своем смутном отражении он принял за рога, на деле были всего лишь загнутыми полями его шляпы. Но мы уже не раз повторяли, вслед за Кестхйи (хотя и несколько в ином смысле, нежели венгерский литературовед): «Все разгадки, все объяснения в детективе — фиктивны»…

Связь образа монаха с таинственным и страшным, с инфернальным давно уловлена и использована литературой: чуть ли не во всех готических романах (близких родственниках детектива) присутствует зловещий монах. Высшей точки образ достигает в гофмановских «Эликсирах Сатаны». И, чтобы закончить это суждение, напомню: в еврейских волшебных сказках злого волшебника зачастую зовут Клойстер. «Клойстер» — монах. Конечно, тут есть и отражение гонений на евреев со стороны именно «черного духовенства» — но и отголосок сказанного выше. По какой причине образ монаха в фольклоре столь часто оказывается связанным с миром смерти, остается лишь догадываться. Хотя догадаться можно: народное сознание легко превращает, например, чудо пресуществления, евхаристию — в атрибут темного жертвоприношения и чуть ли не черной магии. К этому можно прибавить и тот, вполне объяснимый исторически факт, что большинство средневековых алхимиков и чародеев были монахами (кем же еще — самый образованный слой населения). Ну, а о родстве детектива с волшебной сказкой и низовой мифологией мы уже говорили, так что странные черты сыщиков-монахов — всего лишь родимые пятна, наследственные признаки, пришедшие не от религии, а от эпоса, отзвуки профанированных Дионисийских мистерий и сохранившихся суеверий и предрассудков.

Чтобы завершить рассмотрение фигуры сыщика-священнослужителя, обратимся к одному из последних по времени романов, в которых таковой появляется — к роману Артуро Перес-Реверте «Кожа для барабана или Севильское причастие». Вообще, книги испанского писателя являются на сегодняшний день (наряду с произведениями Умберто Эко и Рэя Брэдбери) самыми характерными для изучения «подсознания детективного текста» — мифологических архетипов жанра. В «Севильском причастии» действует сыщик — посланец Ватикана отец Лоренсо Куарт, фигура весьма своеобразная. Монах, выполняющий щекотливые поручения римской курии, ее «особого отдела» — так называемого Института внешних дел, нынешнего правопреемника средневековой инквизиции, карающая десница католической церкви — собственным начальником, кардиналом Спада характеризуемый короткой фразой: «Он хороший солдат». Перес-Реверте дал своему герою острый аналитический ум, «пунктуальность и тщательность в выполнении мирских дел» («мирскими делами» в романе называются фактически уголовные преступления, выполняемые во имя церкви — шантаж, шпионаж и даже убийства неугодных), привлекательную внешность (не без толики дьявольщинки): «Швейцарский гвардеец… с любопытством обозревал темный безупречного покроя костюм Куарта, черную шелковую рубашку со стоячим воротником и черные же, ручной работы ботинки из темной кожи…. Мужчина… был слишком молод для подобного сана, хотя в его по-военному коротко подстриженных волосах довольно густо пробивалась седина… Вновь прибывший был очень высок, худ, уверен в себе. Ухоженные ногти, часы с белым циферблатом, простые серебряные запонки…» Примечательная внешность — серебро с чернью, невозмутимость, эдакий современный крестоносец… или служитель темных сил. Главное же, что отличает отца Лоренсо Куарта — отстраненность, чужесть окружающему миру и человеческим страстям, характерная для всех его литературных предшественников. Занимаясь расследованием загадочных событий вокруг севильской «церкви, которая убивает, защищаясь», этот воин-монах, с одной стороны, демонстрирует дедуктивные способности, роднящие его с патером Брауном (или, если угодно, с аббатом Фариа), с другой — решимость совершать поступки, мягко говоря, не очень законные, но вполне соответствующие, например, вкусам и характеру графа Монте-Кристо…

Вернемся же к главному герою этой главы — аббату Фариа. Его вторая особенность, переданная по наследству другим персонажам детективной литературы — ограниченность перемещений. Он не может покидать определенного ему пространства — здесь его власть безгранична, здесь его царство. Выражается ли эта особенность тем, что герой, подобно родоначальнику «династии», является заключенным и решает детективные загадки, сидя за решеткой — как, например, дон Исидро Пароди — герой цикла детективных рассказов, написанных Хорхе Борхесом и Адольфо Касаресом «Шесть задач для дона Исидро Пароди» или доктор Ганнибал Лектер из трилогии Томаса Харриса; или же он чрезмерно тучен и малоподвижен, подобно Неро Вульфу, придуманному Стаутом, — но он функционирует нормально в очень ограниченном пространстве.