Работорговец (Русские рабыни - 1) - Игорь Христофоров

-- Ну, здравствуй, Архинчеева, -- иронично поприветствовал он оставшуюся в кабинете девушку. -- Как дела?

-- Холосо, товались насяльник, -- как можно приветливее улыбнулась та. -- Осинь холосо у тюльме...

-- Какая ж тут тюрьма? -- удивился следователь. -- Здесь колония, -и как-то небрежно, совсем тихо спросил: -- Ты зачем ножницы украла?

-- Сто вы, сто вы! -- заторопилась Архинчеева. -- Как полозэно, товались насяльник, мастелу исдала. Мой помосница видел...

-- Рыжая, что ли? -- вскинул глаза следователь и вцепился взглядом в узкие щелки на лице Архинчеевой.

-- Ана, товались насяльник, ана!

-- Ну, мало ли... Сначала сдала, а потом стебнула.

-- Цюзое не белу, товались насяльник! -- так искренне возмутилась Архинчеева, что следователь все-таки ей не поверил.

-- А что у тебя за ссора была с Конышевой? -- все-таки решился он сегодня произнести эту фамилию.

-- Коны... Нисево, товались насяльник... Сипуха... По лаботе...

-- Но ты угрожала ей.

-- Я-а?! Конысэв -- холос девиска. Моя типель Конысэв лубит буду!..

"Рыжей, что ли, тебе мало?" -- подумал следователь, но вслух сказал совсем иное:

-- А чем ты убила отчима?

Архинчеева окаменела. Соврать можно было кому угодно, но только не следователю, который явно прочел ее "Дело".

-- Носнисами, -- почти неслышно произнесла она.

-- Ладно, иди, -- махнул следователь рукой. -- Скажи Артюховой, чтоб зашла.

Архинчеева с поклонами отступила к двери, нашарила ручку и сумела потянуть ее на себя, не меняя раболепского наклона. Слова ненависти к следователю бурлили у нее в голове, и, если б не колония, она бы обрушила их на этого противного, высокого и краснощекого, как девка, парня, но вместо этого она растягивала и без того широкое лицо улыбкой и все пятилась и пятилась, косолапо подворачивая короткие кривые ноги, пока не наткнулась спиной на Артюхову.

-- О, хорошо, что ты здесь! -- приветливо махнул Артюховой следователь. -- Заходи!

-- Здравствуйте, -- побыстрее закрыла Артюхова дверь за Архинчеевой.

Ее пугало панибратское "ты", пугал неожиданный напор следователя, и она как можно отчетливее старалась отгородиться от него официальным "вы", со страхом замечая, что и это не спасало.

-- Присаживайся, -- придвинул ей стул вставший следователь. -Слушай, как ты с такими дурами общаешься? От них же свихнуться можно!.. А ты сколько уже в колонии?

-- Семь... Семь лет с небольшим, -- ответила Артюхова, стараясь не смотреть в глаза следователю.

-- Ну-у -- семь лет! Тебе орден пора давать! Я уже за пару дней от твоих красавиц офонарел! Одна ширяется, как хиппи, другая -- лесбос мирового уровня, третья...

-- Они несчастные, -- тихо прервала речь следователя Артюхова. -- Их понять нужно... Такое поколение...

-- Ничего себе: понять! Она, -- показал он на дверь, за которой скрылась Архинчеева, -- отчима по пьянке закалывает, как кабана, ножницами, а я ее понять должен?! И кто мне даст гарантию, что она свой навык еще раз не использует? Свой барьер она уже переступила...

-- Отчим ее изнасиловать хотел. Вот она и ...

-- Ладно. Это все лирика, -- наконец-то сел следователь, у которого от возбуждения краснота со щек растеклась про всему лицу. -- Что по Конышевой?

Артюхова поправила юбку, которая все равно не хотела натягиваться на колени, поплотнее сдвинула ноги, выпрямилась на стуле и только теперь посмотрела в глаза следователю.

-- Ее землячек в колонии -- семь, но ни с одной из них до посадки она не встречалась. Конышева вообще какая-то нетипичная. Единственное, что ее роднит с большинством других девушек в колонии, -- отсутствие отца... В общем, она и другие воспитанницы -- как земля и небо.

-- Прикидывается? -- посомневался следователь, у которого в голове царила приятная пустота от сидящей всего в полутора метрах от него Артюховой.

-- Не похоже... Знаете, я уже многих здесь перевидала. Она -- не испорченная девушка. И потом много странного... Знаете, она всем упорно говорит, что не совершала ограбления магазина...

-- Знаю, -- кивнул следователь, чтобы под этот кивок еще раз бросить взгляд на полные ноги Артюховой.

-- И то, что здесь происходит, похоже на продолжение странностей...

-- Значит, так, -- поднял истомленные глаза следователь. -- Это все -- лирика. А мне нужны факты. Я до сих пор мечусь между версией о том, охотились и вправду на Мурку, и домыслом, что все-таки хотели убить Конышеву. Ножницы, как средство убийства, суживают круг подозреваемых до твоего отделения...

Артюхова нервно мигнула.

-- Но не более, -- он заметил, что на широкой груди Артюховой чуть разошлась рубашка и показались белые кружева лифчика, и резко подался влево, чтобы рассмотреть получше.

Артюхова судорожно одернула китель, а следователь сделал вид, что всего лишь хотел посмотреть, выдвигается ли ящик в левой тумбе стола. Ящик со стоном выполз и оказался пуст, и это на какое-то время отвлекло следователя. То ли подполковник-режимщик предусмотрительно очистил стол, то ли вправду так и работал -- по-чекистски строго и без лишних бумажек.

-- У меня есть одна мыслишка. По-нашему говоря -- ниточка, -- удивил Артюхову таким признанием следователь. -- Но пока я за нее не брался. Вдруг оборвется...

Артюхова промолчала, с ужасом подумав о будущем свидании, но следователь, наверное, все-таки прочел ее мысли, потому что сказал с расстановкой:

-- Значит, до встречи? В семнадцать ноль-ноль?

Испуг заставил ее кивнуть.

11

Линейка в колонии -- нечто среднее между вечерней поверкой в армейской роте и подведением итогов работы в заводской бригаде. Самолет изобрел Можайский, радио -- Попов, а линейку -- Макаренко. Тот самый, что воспитывал в колонии беспризорников после гражданской войны, написал "Педагогическую поэму", а уже после смерти в тысячах портретов висел по школам, профтехучилищам и, естественно, колониям и сквозь округлые очки хмуро взирал на не воспринявших его передовой опыт потомков.

Впрочем, в этой колонии его идеи жили и отчасти побеждали. Во всяком случае, выстроенные действительно по линейке -- в четыре армейские шеренги -- девочки молча слушали речь Артюховой, односложную, но оттого и понятную: фамилия -- должность в цехе -- процент выработки -- комплимент ( или, наоборот, укор и назидание на будущее).

Ирина, наверное, внимательнее других ловила каждое слово офицера-воспитателя, но не потому, что была потрясена педагогической прозорливостью Макаренко, а оттого что очень не хотела, чтобы линейка заканчивалась. Когда Артюхова сбивалась и, потеряв фамилию в канцелярской книге, начинала ее искать, чтобы объявить, сто один процент выработала воспитанница или сто два, Ирина радовалась лишним приобретенным секундам, как голодный радуется еще нескольким хлебным крошкам, обнаруженным на казалось бы пустом столе. Из ДИЗО она вышла за несколько минут до линейки и после тихой, почти курортной недели спокойствия, когда казались такой ерундой и холод в камере, и жесткость лежака, и скудость пайка, ощущала себя птицей, вокруг которой расставлены силки, и, куда она теперь ни повернется, все равно в один из них угодит.

-- Напра-во! -- по-фельдфебельски грозно скомандовала Артюхова, и задумавшаяся Ирина сразу поняла, что линейка окончена.

Резко, словно выпускаемый из котла пар, прошипела сотня поворачивающихся на месте тапочек. Колыхнулась, враз закурилась дымками забурлившая разговорами синяя река фуфаек. Поворот мог означать только одно -- начало движения в столовую, на ужин.

-- Как там? Не бьют? -- теплым дыханием ударил Ирине в затылок чей-то вопрос.

Она обернулась и сразу узнала ту рыжую девчонку, из-за которой ее угрожала убить азиатка. Взгляд метнулся слева направо, но на узкоглазое лицо так и не наткнулся.

-- А где... ну, эта?.. -- не знала Ирина, как назвать ее.

-- Лорка, что ли? Архинчеева? -- почему-то сразу поняла рыжая и, шмыгнув маленьким, густо-густо усеянным веснушками носом, пояснила: -- Она в наряде на кухне... Так чего там: не бьют?

-- Где? -- удивленно вскинула брови Ирина.

-- Ну в этом... в ДИЗО? Я там никогда не сидела. А девки, кто был, говорили, что там контролерши самые злые, прямо звери. Дерутся -- и все. -Она опять шмыгнула носом.

-- Нет, не дерутся, -- ответила Ирина.

-- Ша-а-агом марш! -- сдвинула строй командой Артюхова.

-- А раньше, говорят, под барабан ходили! -- попыталась перекричать шелест резиновых подошв по асфальту рыжуха. -- И строевые были еще те! Часа по четыре подряд! Гоняли, пока девки на землю не грохались!

Перед узкой дверью входа в столовую строй сбился, стал разбухать. Те, кто побойчее да поблатнее, пролазили первыми, те, кто по иерархии числился чушками да шестерками, терпеливо пропускали их. Наверное, поставили бы всех крутых да бывалых во главу строя, не было бы этого столпотворения.

Рыжуха вдруг оказалась сбоку. Взяв Ирину за локоток, она привстала на цыпочки и щекотно зашептала прямо в ухо:

-- Вчера Спицу на босса зоны короновали. Ритуал был за-ка-ча-ешь-ся! -- и, сглотнув нервную слюну, заговорила о том, ради чего она, собственно, и начинала весь разговор: -- Тебе нужно к ней сходить, вроде как поздравить... Ну, и вообще показать, что ты ей покорна и власть признаешь...