Темная сторона нации. Почему одни выбирают комфортное рабство, а другие следуют зову свободы - Борис Цирюльник

Мы были во власти научных представлений.

На самом деле исследования уходили корнями в культурные убеждения, сформировавшиеся еще во времена античности: предполагалось, что безумие сидит где-то в мозге и чтобы его излечить, нужно воздействовать на мозг. Эти предположения нельзя назвать совершенно ложными, поскольку порок развития мозга, отравление или инфекция могут быть причиной психических заболеваний. Но сегодня построение изображений головного мозга вместе с исследованиями в области психологии и социологии показывают:

большая часть психических заболеваний связана с проблемами в отношениях или с социальной неустроенностью, которые и воздействуют на головной мозг.

Или же другой пример: культурный контекст 1930–1950 годов был полностью захвачен темой войны. Насилие считалось нормой, способом решения социальных проблем. В те времена еще не задумывались о посттравматическом стрессовом расстройстве. Когда у молодых людей, которые провели четыре мучительных года войны в окопах (1914–1918), случались судороги или психические припадки, их считали трусами и симулянтами, обвиняли в предательстве, говорили, что они «перековались во фрицев». Они больше не могли воевать, за это их и наказывали. О том, чтобы их лечить, даже не думали.

Вернувшиеся в 1918 году с фронта солдаты стали невыносимыми. Они кричали во сне, вздрагивали от малейшего шума, думали только о пережитом ужасе и без конца устраивали ссоры. Женщины, которые четыре года тащили на себе семью и заботились об обществе, больше не могли жить с несносными мужчинами. На бедствия войны наложилась трагедия разводов: за несколько месяцев распались тысячи семей.

У многих мужчин от разрыва снарядов были обезображены лица, частично поврежден мозг, но они продолжали жить. Гениальный невролог Кловис Винсент перевернул сложившиеся довоенные представления. Он сделал логический вывод о возможности проводить операции на мозге, удалять опухоли, абсцессы и гематомы. Кловис проявил выдающуюся храбрость на войне и логически заключил: тех, кто больше не способен воевать, можно вернуть в строй стимуляцией электрическим током. Так мыслил и Эгаш Мониш, выдающийся португальский психиатр и оппозиционер, он противостоял диктатору Салазару. Мониш полагал, что для лечения шизофрении достаточно разрушить «структуру фронтоталамических нейронов». На практике он просверливал отверстия, чтобы ввести в этот участок мозга спирт и тем самым разрушить его. В 1936 году он опубликовал «подающие надежду результаты», за которые в 1949 году получил Нобелевскую премию по медицине.

Когда война узаконивает насилие и нужно найти решение, чтобы излечить раны в душе общества и на его теле в повседневной жизни, такие меры, как стимуляция электрическими разрядами или применение лоботомии, перестают казаться несоразмерными.

Доктор Уолтер Дж. Фриман в 1941 году провел лоботомию сестре Джона Кеннеди и с согласия общества провел в домашних условиях 3000 таких операций.

В 1967 году я работал в парижской больнице Сальпетриер, где моими наставниками были г-н Мессими и г-н Гийи. Они изучали работу префронтальной доли мозга на примере больных после лоботомии. На послеоперационном наблюдении в больнице Ревеста рядом с Тулоном я видел много девушек: чтобы вылечить шизофрению, они прошли через лоботомию. В результате нейрохирургического вмешательства изменилась клиническая картина: мозг стал работать иначе, а состояние больных усугубилось. Вместе с моим другом Жераром Бле мы стали последними свидетелями этих врачебных преступлений, их прекратили только в 1970 году. 30 лет общество ценило насилие, и эта практика не казалась насильственной. На ее запрете настояли врачи психиатрических больниц.

Советская медицина выступала против лоботомии по идеологическим причинам. В СССР считалось, что догмам научного марксизма соответствует теория Павлова об условных рефлексах, а для медицинской науки лоботомия – вопрос частный. С 1960 года на рынке появился ларгактил – этот нейролептик подавлял возбуждение, и смысл в проведении лоботомии исчез.

Ни одно научное открытие, ни одна философская идея не появятся в отрыве от культурного контекста. Многие нацисты, как и врачи, проводившие лоботомию, совершенно не осознавали, что совершают преступление. Они жили во власти сложившегося представления, и на этом основывались политические или терапевтические решения: тысяча лет счастья для народа, избавленного от грязного пятна еврейства, или лечение безумия с помощью отсекания части мозга.

Когда насилие банально, культура узаконивает подобное регулирование социальных отношений.

Нацисты-врачи были уверены, что вносят научный вклад в развитие физической антропологии. Они руководствовались соображениями морали, когда уничтожали 300 тысяч душевнобольных в Германии, проводили на детях медицинские эксперименты с летальным исходом и играючи истребляли 6 миллионов евреев в Европе.

Думать своим умом

После восьмидневного ареста Ханне Арендт оставалось только спасаться бегством. Чтобы сохранить душевное равновесие, она пыталась понять, что произошло в умах тех, кто поддался соблазну и воспылал ненавистью к евреям и низшим расам. Позже она вспоминала: После отъезда из Германии я желала только одного: понять… не испытать сочувствия…

Потребность мыслить самостоятельно – главное оружие против тоталитарного режима.

Как можно испытывать удовольствие от подчинения, следовать постулируемым установкам и считать их верными, если они сформулированы не вами? Когда социальная группа принимает набор утверждений как очевидное, само собой разумеющееся, и не ставит их под сомнение, наступает торжество общепринятого мнения. Противоположностью является проявление эмпатии и представление мира с точки зрения другого человека или субъекта, психологический процесс принятия его идей, позволяющий увидеть мир его глазами. Подобная психологическая способность формируется примерно в возрасте шести лет, когда ребенок слушает, что ему говорит мать. Он верит ее словам и знает, что она расскажет ему, в чем заключается опасность, и кто его защитит. В первые годы жизни ребенка чувство безопасности связывается с телом матери: он прижимается к ней, чтобы не бояться или найти утешение при мелких неприятностях. Затем ребенок учит слова и использует их для выражения своих желаний и чувств, так в его памяти закладывается родной язык, через который он воспринимает внутренний мир и делится им с другими.

В возрасте шести лет в процессе развития мозга устанавливается нейронная связь между префронтальной корой (область планирования) и лимбической системой (центр памяти), и у ребенка появляется представление о времени. Теперь он может воспринимать рассказ, а не только указания. Ребенок безоговорочно доверяет повествованиям о реальных или воображаемых событиях, когда их источник – надежный и безопасный и дает защиту. При малейшем сомнении ощущение безопасности ослабевает. Чтобы лучше понять ту часть картины мира, которую освещают слова матери-защитницы, ребенок полностью доверяет ей. Когда мать не чувствует себя в безопасности и не может дать ребенку ощущения защищенности, ее нет в живых, она больна или подвергается насилию, и потому ребенок не получает связанного с ней ощущения безопасности, когда