Фавориты и фаворитки царского двора - Александр Николаевич Боханов

все еще мила сердцу, и, как написала Императрица, она все время имела Софию «в уме и предмете». С первой невесткой нужного «сообщества» не получилось: та была слишком неуживчивой, своенравной. Даст Бог, теперь все будет иначе, и будущая супруга Павла окажется покладистой и послушной. От нее большего и не требовалось. Екатерине необходим был внук, а пышущая здоровьем София должна исполнить давнюю и сокровенную мечту Императрицы – произвести на свет полноценное потомство.

Фридрих Великий почти за две недели постоянного общения неплохо изучил Цесаревича. Он ему так напоминал старые годы и другого русского принца, а затем Императора Петра III, трагически погибшего. И Король позже высказал предчувствие, ставшее пророчеством: «Мы не можем обойти молчанием суждение, высказанное знатоками относительно характера этого молодого принца. Он показался гордым, высокомерным и резким, что заставило тех, которые знают Россию, опасаться, чтобы ему не было трудно удержаться на престоле, на котором, будучи призван управлять народом грубым и диким, избалованным к тому же мягким управлением нескольких императриц, он может подвергнуться участи, одинаковой с участью его несчастного отца».

В конце июля 1776 года Цесаревич отправился обратно на родину и 8 августа был уже в Риге. Перед расставанием с Софией он вручил ей собственноручное «Наставление», состоявшее из четырнадцати пунктов. В них разъяснялось, как вести себя с Императрицей, как строить свое общение с будущим супругом и как относиться к общим условиям жизни в России, к кругу разноименных лиц, с которыми придется взаимодействовать. Особо примечательны наставления, касающиеся отношений с Императрицей, отражавшие собственный кодекс поведения самого Павла.

«Принцесса, приехав одна в эту мало известную и отдаленную страну, поймет, что ее собственная польза требует, чтобы она сблизилась с Ее Величеством и снискала Ее доверие, дабы иметь в Ней вторую мать и личность, которая будет руководить ею во всех ее поступках, без всяких личных видов и целей. В отношении к Императрице принцессе следует быть предупредительной и кроткой, не выказывать досады и не жаловаться на Нее кому бы то ни было; объяснение с глазу на глаз всегда будет наилучшее. Этим она избавит себя от многих интриг и происков, которые не замедлят коснуться ее».

Павел Петрович довольно обстоятельно изложил и взгляды на принципы совместной жизни, особо подчеркивая, что исключительный общественный статус диктует особые правила поведения. Основой нерушимости семейного союза могут быть только симпатия, искренность, снисходительность и доброта. При этом будущий муж прекрасно осознавал личные недостатки, не преминув о них сообщить в «Наставлении».

«Я не буду говорить ни о любви, ни о привязанности, – заявлял Великий князь, – ибо это вполне зависит от счастливой случайности; но что касается дружбы и доверия, приобрести которые зависит от нас самих, то я не сомневаюсь, что принцесса пожелает снискать их своим поведением, своей сердечной добротой и иными своими достоинствами, которыми она уже известна.

Ей придется прежде всего вооружиться терпением и кротостью, чтобы сносить мою горячность и изменчивое расположение духа, а равно мою нетерпеливость. Я желал бы, чтобы она принимала снисходительно все то, что я могу выразить даже, быть может, довольно сухо, хотя и с добрым намерением, относительно образа жизни, уменья одеваться и т. п. … Я желаю, чтобы она была со мною совершенно на дружеской ноге, не нарушая, однако, приличия и благопристойности в обществе. Более того, я хочу даже, чтобы она высказывала мне прямо и откровенно все, что ей не понравится во мне; чтобы она никогда не ставила между мною и ею третьего лица и никогда не допускала, чтобы меня порицали в разговоре с нею, потому что это не отвечает тому расстоянию, которое должно существовать между особою ее сана и моего, и подданного».

Пройдут годы и София, давно ставшая Марией Федоровной, напишет на полях данного «Наставления»: «Благодаря Богу, оно мне не понадобилось, так как моя привязанность к нему (Павлу. – А. Б.) всегда побуждала и всегда будет побуждать меня предупреждать его желания; муж мой сознал сам, что требования, им предъявленные, были внушены злополучным опытом его первого брака…»

Всего через несколько дней после приезда Цесаревича в Петербург надо было готовится к встрече принцессы Софии-Доротеи. 14 августа она была уже в пограничном Мемеле, где ее поджидала свита во главе со статс-дамой и женой фельдмаршала графиней Е. М. Румянцевой-Задунайской (1752–1779). Павел Петрович встречал принцессу на подъезде к столице, и 31 августа 1776 года торжественный кортеж прибыл в Царское Село. В свите находилась подруга принцессы баронесса Генриетта-Луиза Оберкирх (1754–1803). В своих воспоминаниях баронесса оставила описание того момента и облика будущей Императрицы: «Она была хороша, как Божий день; высокого для женщины роста, созданная для картины, она соединяла с нежною правильностью черт лица в высшей степени благородный и величественный вид. Она рождена была для короны».

Императрица Екатерина, конечно же, не видела в Софии-Доротее корононосительницу, а увидела милую, умную и учтивую барышню, которая ей понравилась. Она назвала ее «очаровательной». По ее словам, о такой принцессе только и можно было мечтать. «Она стройна как нимфа, цвет лица – смесь лилии и розы, прелестнейшая кожа в свете; высокий рост, с соразмерною полнотою, и легкая поступь. Кротость, доброта сердца и искренность выражаются у нее на лице. Все от нее в восторге, и тот, кто не полюбит ее, будет не прав, так как она создана для этого и делает все, чтобы быть любимой». В письме Гримму Екатерина назвала принцессу «Психеей»[17] и признавалась, что та «вскружила мне голову».

Екатерина не любила в сердечных делах долгих процедур. На 14 сентября было назначено миропомазание принцессы, а на следующий день – обручение. Все эти дни для Павла, но особенно для принцессы, были, как в лихорадке. Софии приходилось срочно учиться целыми днями и русскому языку, и основам православия, которые ей преподавал архиепископ Платон. Кроме того, надо было постоянно постигать нормы придворного этикета, которые не походили ни на что ранее известное.

Двор Императрицы Екатерины не только считался самым блестящим в Европе, но и самым многолюдным и самым строгим в смысле этикета. Все трудности принцесса преодолела, она всегда отличалась оптимистическим бесстрашием, и житейские сложности ее никогда не пугали. Она увидела роскошь и изысканность, которые раньше не встречались, но которые пришлись ей по нраву. Она очень хотела, чтобы эта новая жизнь стала ее навсегда, так и случилось.

Отношения с Павлом развивались «крещендо». К моменту обручения она уже обожала своего суженого, который всегда был подтянутым, серьезным и, при сравнительно небольшом росте, всегда величественным. Он был невероятно галантным, никогда не