Со мной и без меня - Виталий Игнатенко

Михаил Микшис, основатель сочинского частного телевидения, лауреат премии «ТЭФИ», Алла Журавлева, ее сын Максим – журналисты, имена которых известны всей стране. Елена Микшис – издатель, она представляла ТАСС в регионе. Отважная, яркая женщина, готовая все начинать с нуля. И творчество, и бизнес, и судьбу.

Габро и Верочка Пруидзе, их дети, невестки, внуки. Их дом в горах, всегда открытый для друзей. Он смотрит окнами на обелиск.

На обелиске фамилии: Пруидзе – 42 солдата, не пришедшие с войны деды, дяди, братья… Весь практически род. Имена погибших на фронтах соседей: Учадзе – 27 человек, Руденко – пятеро, Пашковы – трое, Романовы – трое, Марусидзе – девятнадцать. Почти все грузинское село овдовело, лишилось наследников, сыновей и братьев.

Работая в сенате, всегда чувствовал, что у меня замечательная помощница в Краснодарском крае – Людмила Александровна Лазаренко. Не только хорошая журналистка, блестящий организатор, но и душевный, чистый человек, посвятивший себя идее порядочного жизнеустройства родного края. Я видел, чего стоило ей, маме двух девочек, мотаться по делам Совета Федерации по всему краю. А в Сочи организовывать работу нового Общественного совета города. И вести мою избирательную кампанию…

Вот так, через два поколения, мы, сочинцы, оказываемся рядом. Думаю, и в других шумных или застенчивых городах России прослеживается такая связь времен, если у людей есть цель и понимание долга…

Работа ради общих интересов прибавляла нам сил, когда уставали, делала молодых мудрее, а у меня отнимала время, но не прибавляла лет.

И я убеждался, что в России надо прожить долгую жизнь, чтобы наконец стать молодым.

Часть вторая

Время «Комсомольской правды»

Глава 1

Первый жизненный аванс

Возможно, ошибочно, а возможно, единственно правильно (опыта не было), но в МГУ имени Ломоносова нас обучали газетному делу по добротной академической методике. Мы должны были постигать основы разных гуманитарных наук, знать историю журналистики, владеть великим и могучим. Я учился не слишком усердно. Вероятно, потому что невозможно было усидеть на студенческой скамье, когда в каждой факультетской многотиражке сообщалось о публикациях в большой прессе старших по возрасту однокурсников. Рвался попробовать себя в профессии и я.

Приближалась производственная практика. Вдруг счастливо открылась перспектива пройти ее в «Комсомольской правде». Это был предел мечтаний! Очень хотелось напечататься в лучшем для меня издании, ощутить подлинную журналистскую удачу.

Целая толпа 19-летних второкурсников взметнулась по мраморной лестнице на 6-й этаж газетного здания по улице Правда, 24. Прибежали в просторный холл, уставленный по гостеприимному чину креслами. Осмотрелись. Холл заливало солнечным светом, ибо вся наружная стена состояла из стекла. Диковинный конструктивизм 30-х годов. Длинный коридор с выбоинами паркета периодически наполнялся быстрым перестуком дамских каблучков. Да и мужской народ сновал мимо нас без устали.

Свет и движение.

Нас двинули в Голубой зал. Один грозный член редколлегии, это потом было, потом, любил повторять непослушным новичкам: «Будете гореть синим пламенем в Голубом зале». А тогда в главном редакционном помещении звучал ласкавший наш слух голос энергичного молодого бородача по имени Борис Грушин: «Приглашаем поработать в Институте общественного мнения «Комсомольской правды», первом в истории страны исследовательском центре массовых опросов населения».

Позже я выяснил, что Борис Андреевич Грушин недавно окончил аспирантуру философского факультета нашего МГУ, директором Института общественного мнения числился по совместительству, сам Институт имел в штатном составе всего две единицы, но провел уже пять всесоюзных опросов, получил широкую известность и признание в научных кругах.

Теперь Институту вместе с нами, практикантами, и другими добровольцами, питавшими ученую склонность к социологии, предстояло окунуться в очередное исследование. Называлось оно необычно, даже изящно: «Мир ценностей советской молодежи (на Марс – с чем?)» После триумфальных космических полетов с Байконура, на фоне пророчески звучавших песен типа «На пыльных тропинках далеких планет останутся наши следы…» вопрос в скобках звучал как практическое задание.

Молодой читатель охотно пошел на такой опрос.

Почта ежедневно доставляла в «Комсомолку» письма в тяжелых мешках. Мы, студенты, читали, кодировали, редактировали эти корреспонденции. Иногда они отражали лишь острые запросы молодежного быта (купить бы магнитофон, достать бы джинсы Levi Strauss), а иногда напоминали послания землян братьям по разуму во внеземных цивилизациях. Пожалуй, вперемежку из первых и вторых подготовили тематическую полосу с запомнившейся мне «шапкой»: «И на Марсе будут яблони цвести!» Только так!

В полосу вошла часть материалов, подготовленных мною – студентом, мечтавшим об авторской публицистике, на худой конец – об очерковых зарисовках. Пусть не было таких заданий, но я завершал практику без разочарования, даже с каким-то предчувствием чуда.

И чудо свершилось.

Когда комната, где мы работали, почти опустела, к моему столу подсел всегда довольно суровый на вид, в очках с большими диоптриями Владимир Чивилихин, вошедший в известность очеркист «Комсомолки».

– Не хочешь у нас остаться на стажировку? – и, не дожидаясь моего несомненного согласия, добавил, пародируя милицейское принуждение: – Пройдемте, товарищ!

Прошли в кабинет редактора отдела спорта Павла Михалева.

– Паша, видишь парня? – было сказано про меня.

– Немного знаком. И что?

– Тогда бери к себе, не торгуясь. Был вчера на журфаке, там мне этого молодца рекомендовали. Он, кроме всего прочего, чемпион МГУ по прыжкам в высоту. Взял 190 сантиметров.

– И что?

– Вот заладил свое «и что». А то, что характер.

Надо же так случиться, что почти накануне этого разговора именно Михалев уговорил меня сыграть за команду «Комсомолки» против «Правды» на первенство среди журналистов Москвы по баскетболу. Сыграл. Мы прилично накидали правдистам, у которых, по-моему, не было подставных.

– И что? – теперь уже с некоторым отчаянием повторил Михалев. – Я бы взял, так у меня вакансии стажера нет и не предвидится.

Чивилихин перед тем, как удалиться, опять сослался на факультет, на хорошее мое досье из фактов биографии и газетных вырезок. Неожиданно Павел Филиппович погасил свою сигарету, не спеша надел франтоватый пиджак, висевший в шкафу на вешалке, и повел меня куда-то по коридору. Он ходил по разным кабинетам с начальственными табличками на дверях, меня иногда туда приглашали, чаще – нет. Наконец я оказался в отделе рабочей молодежи.

В просторной, уставленной четырьмя столами комнате сидел и явно грустил всего один сотрудник, как оказалось – заведующий отделом Виктор Дюнин.

– Ты чего, Витюш? – вкрадчиво поинтересовался Михалев.

– Третий день подряд дежурю. Глаза слипаются. Мои застряли в командировках, – последовало объяснение.

– Мне известно, что у тебя скоро появится стажерская вакансия.

– Кадры ищут…

– Понимаю, над кадрами не каплет, – подхватил, помню, тему Михалев и бросил несколько заключительных реплик из сцены моего сватовства. – Так вот смотри. Твой бывший сокурсник Чивилихин из двухсот нынешних студентов журфака отобрал… Знакомься. Я бы сам взял, да ставки нет и не предвидится.

– А в рабочем отделе, ты меня не дослушал, ставка стажера уже есть. Так что можем взять.

Услышав это, я, должно быть, сразу расслабился. Потому что дальнейшее помню и не помню.

Но про хлопоты Владимира Алексеевича Чивилихина добавлю здесь несколько слов. Он, должно быть, глаз положил на меня еще и потому, что узнал из моего досье: «окончил железнодорожную школу». Сам Чивилихин поступал в университет из паровозного депо.

И сейчас уверен, что я попал по тому времени в самую благоприятную для профессионального роста и приобретения достойных ориентиров человеческую среду. В ней молодое поколение становилось на плечи уже познавшего жизнь.

Я потом много видел разных журналистских коллективов и сам их возглавлял, но такого, что встретил в «Комсомольской правде», таких редакторов, таких корреспондентов, таких друзей… Все редкостное не повторяется.

А что такое отдел рабочей молодежи? Это – комсомол на заводах и фабриках, ударные комсомольские стройки, комсомольские путевки. Мне поручили раздел, который именовался «Большая химия»: молодежь на сооружении заводов синтетического каучука, шинных заводов, комбинатов новых полимеров, в научно-исследовательских профильных институтах. Эта материя, признаться, сразу, с ходу мне оказалась не по зубам. «Вгрызайся!» – был совет.

И меня учили. Не только правкой, опытом, отношением к делу. Учили прежде всего нестандартному мышлению, литературной выделке материалов, экономии слов, приобретению собственного стиля. Но главная дисциплина в школе рабочего отдела – трудолюбие. По этому предмету экзамен сдавал беспрерывно. И не только тем, что мой рабочий день подчас длился по 18 часов, что заметки переписывал по 3–4 раза, заголовки придумывал до посинения. Все это можно было вынести. Суть испытания состояла в практическом проявлении этой самой любви. В качестве газетных строк.