Шутки Господа - Вуди Аллен

– Станет министр с тобой разговаривать! – усмехнулся отец, наливая себе хересу. – У него нет времени на жалких неудачников. Между прочим, я слышал, что Рихтер теперь сидит на двух стульях. Один рабочий, а другой так, для забав.

Рихтер! Этот тупой зануда, у которого долгие годы был роман с женой бургомистра, пока она об этом не узнала! Раньше он служил в банке. Однажды обнаружилась недостача, и Рихтера обвинили в растрате, но потом выяснилось, что он эти деньги съел. «Пахнут хорошо, а на вкус так себе, правда?» – сказал он следователю как ни в чем не бывало. Его вышвырнули из банка, а вскоре взяли в контору, где служил Ф. Здесь, узнав, что у Рихтера беглый французский, ему доверили всю парижскую бухгалтерию. Через пять лет выяснилось, что он не знает по-французски ни слова, а просто несет ахинею, грассируя и гундося. Был скандал, но Рихтер умудрился вернуть себе расположение начальства. Он убедил всех, что можно удвоить доходы, если просто отпереть парадную дверь и разрешить клиентам заходить внутрь.

– Молодчина Рихтер! – сказал отец Ф. – Такой не пропадет. А ты будешь вечно ныть и пресмыкаться, как склизкий червяк, пока тебя наконец не раздавят.

Ф. поблагодарил отца на добром слове, а вечером почувствовал беспричинную подавленность. Он решил, что надо бы сесть на диету и привести себя в порядок. Не то чтобы Ф. раздобрел; но по многочисленным намекам было понятно, что в некоторых кругах его могут считать чересчур осанистым. Отец прав, подумал Ф. Я в самом деле мерзкая тварь. Гнусное насекомое. Неудивительно, что Шнабель пшикнул в меня «Рэйдом», едва я заговорил о прибавке! Жалкий червяк, мерзкий перед миром и людьми. Меня надо раздавить или бросить на растерзание шакалам. Я должен жить под кроватью, в пыли, у плинтуса, а лучше – выколоть себе бесстыжие глаза. Решено, завтра сажусь на диету.

Ночью ему снились радостные сны. Он был худым и стройным и легко влезал в смелые новенькие слаксы, какие могут позволить себе только мужчины особого сорта. Ему снилось, что он с дивным проворством играет в теннис и кружится в танце с фотомоделями на модной вечеринке. И наконец, он степенно шел по фондовой бирже под арию тореадора, совершенно голый, и говорил: «А неплохо, да?»

Наутро Ф. проснулся окрыленный и почти месяц строго соблюдал диету. Сбросив семь кило, он не просто почувствовал себя лучше: ему даже показалось, что судьба переменила к нему отношение. Однажды секретарь уведомил:

– Сегодня господин министр примет вас.

От счастья Ф. едва не утратил дар речи. Его проводили в высочайший кабинет и представили.

– Я слышал, вы сидите на белковой, – сказал министр.

– Только постное мясо и салат, – отвечал Ф. – Иногда рогалик, но, само собой, никакого масла и вообще никаких жиров.

– Впечатляет, – сказал министр.

– Я не только стал внешне более привлекательным, но также существенно сократил риск сердечно-сосудистых заболеваний и диабета.

– Само собой, само собой. – В голосе министра послышалось нетерпение.

– Полагаю, теперь мне можно было бы поручить известные обязанности, – сказал Ф. – Разумеется, если я удержу вес.

– Подумаем, – ответил министр. – Подумаем. А как же кофе? – спросил он прищурившись. – Пополам со сливками?

– О нет. Две ложечки обезжиренного молока. Поверьте, господин министр, с некоторых пор я не ищу в еде удовольствия.

– Браво, браво. Ну что ж, мы еще побеседуем с вами.

В тот же вечер Ф. разорвал помолвку с фрау Шнайдер. Он написал ей, что после такого падения уровня триглицеридов в крови их мечтам не суждено сбыться. Он умолял понять и простить и обещал, что, если холестерин когда-нибудь поднимется выше ста девяноста, сразу же позвонит ей.

А потом случился тот обед со Шнабелем. Собственно, для Ф. – легкий второй завтрак: персик и творожок. На вопрос, зачем он все-таки приглашен в кафе, Шнабель снова ответил уклончиво:

– Просто неплохо бы обсудить возможные варианты.

– Варианты чего? – удивился Ф. Он в самом деле не знал, что и подумать. Быть может, о чем-то забыл?

– Да чего угодно. Нынче все так неопределенно… Честно говоря, я даже не помню, чего хотел.

– Понимаю. Понимаю, херр Шнабель, – сказал Ф. – Однако… мне кажется, вы что-то скрываете от меня.

– Чушь! Ничего я не скрываю. Возьмите-ка лучше пирожное.

– Благодарю вас, херр Шнабель. Видите ли, я сижу на диете.

– Правда? Ни ложечки сливок, ни маленького эклерчика? Давно?

– Уже несколько месяцев.

– И не хочется?

– Ну почему же… Мне, естественно, нравится завершать обед употреблением некоторого количества сладостей. Но дисциплина есть дисциплина, сами понимаете.

– Вы серьезно? – Шнабель взял эклер, облитый шоколадной глазурью, и откусил с чуть преувеличенным наслаждением. – Как жаль, что вы так строги к себе. Ведь жизнь коротка, дружище. Может, попробуете хотя бы кусочек?

С нехорошей улыбкой Шнабель протянул половинку пирожного на вилке.

Ф. почувствовал головокружение.

– Кусочек? – пробормотал он. – Только один кусочек, и всё? А завтра я смогу снова вернуться к диете?

– Ну, разумеется, разумеется, – сказал Шнабель. – Вы превосходно рассудили.

Ф. мог бы отказаться. Но он капитулировал.

– Официант, – голос его дрогнул, – еще эклер.

– Молодчина! – воскликнул Шнабель. – Вот это по-нашему. Надо быть как все. Может, будь вы в свое время посговорчивей, все вопросы, которые пришлось так долго утрясать, были бы давно улажены. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю.

Официант принес эклер и, ставя тарелочку на стол, явно подмигнул Шнабелю. Нет, наверное, просто показалось. Ф. откусил приторного пирожного, потом еще раз и еще. Заварной шоколадный ужас медленно заполнял его.

– Роскошно, а? – Шнабель заговорщицки улыбнулся. – Но, само собой, много калорий. Очень много калорий.

– Да, – пробормотал Ф., чувствуя озноб и глядя в одну точку. – Много калорий. Это все отложится у меня на бедрах.

– Верно-верно, надо откладывать на черный день! – без улыбки сказал Шнабель.

Ф. тяжело дышал. Внезапно всем своим существом, каждой клеточкой он ощутил мучительное раскаяние. «Боже мой, что я наделал! – подумал он. – Я нарушил диету. Я съел пирожное, отлично зная последствия. Ведь завтра мне придется расставить пуговицы!»

– Что-нибудь не так? – спросил официант, улыбаясь дуэтом со Шнабелем.

– В самом деле, что случилось? – подхватил Шнабель. – У вас такой вид, будто вы совершили преступление.

– Давайте поговорим позже. Умоляю. Мне душно, мне надо выйти. Прошу вас, херр Шнабель, получите счет, я заплачу в следующий раз.

– О чем разговор, – кивнул Шнабель. – Встретимся в конторе. Между прочим, я слышал, вас хочет видеть господин министр. По поводу неких расходов.

– Расходов? Каких расходов? – спросил Ф.

– Честно говоря, я не в курсе. Ходили слухи. Ничего определенного. Говорят, наверху возникли вопросы. Но, само собой, это не к спеху, это терпит, доедайте спокойно, толстячок.

Ф. выскочил из-за стола и помчался домой не разбирая дороги. Он бросился в ноги отцу и заплакал.

– Папа, – проговорил он сквозь рыданья, – папа, я нарушил диету. Я не выдержал, я взял десерт. Прости меня. Пожалуйста, прости, умоляю.

Отец помолчал, а потом спокойно произнес:

– Я приговариваю тебя к смерти.

– Я знал, что ты поймешь, – сказал Ф. Они обнялись и в который раз дали себе слово ходить на городские субботники.

У Фабрицио

Анализ и резонанс

Мы перепечатываем здесь статью нашего ведущего ресторанного критика Фабиана Плотника о ресторане «Вилла Нова» Фабрицио, опубликованную в одном серьезном журнале, и любопытнейшие отклики читателей, которые она вызвала.

Спагетти – продукт итальянского неореализма; шеф-повару Марио Спинелли этого не надо объяснять. Спинелли месит свое тесто не спеша. Он хочет, чтобы у посетителей потекли слюнки, он доводит напряжение до предела. Его макароны, непрямолинейные, изобретательные, смелые – порой даже чересчур, – многим обязаны Барзино, чье отношение к спагетти как инструменту переустройства общества хорошо известно. Посетитель ресторана Барзино, однако, привык к макаронам белого цвета и ни разу не бывал обманут в своих ожиданиях. Спинелли предлагает нам зеленые спагетти. Почему? Кажется, по чистой прихоти. Как клиенты мы не готовы к таким новшествам. Ничего удивительного, что зеленые макароны не воодушевляют нас. Они вызывают беспокойство, явно не входившее в замысел шеф-повара. А вот лазанья Спинелли по-настоящему хороша и лишена назидательности. В ней, конечно, можно различить неустранимый душок марксизма, но в общем соус удачно маскирует его. В свое время пиццы Спинелли, давнего члена Итальянской компартии, славились тончайшим привкусом марксизма.