Италия на рубеже веков - Цецилия Исааковна Кин

красноречивее текстов для печати) показывают настроения той части итальянской интеллигенции периода Пострисорджименто, которая вне зависимости от партийной принадлежности была глубоко предана либерализму как философской этической доктрине. Маффео Панталеони не был ни католиком, ни социалистом, он отстаивал идею свободы для всех. И людей, подобных Панталеони, было немало. Это были люди, родившиеся в конце 50-х годов и, следовательно, сформировавшиеся вне духовной атмосферы Рисорджименто. Они не были связаны иллюзиями, мифами и риторикой героического прошлого, не были романтиками и чуждались абстракций. В философском смысле их поколение отошло от идеалистической философии и подняло на щит позитивизм, прощая ему все наивности и упрощения за его серьезность и тягу к конкретному.

Эти люди верили в прогресс и хотели основательных реформ. Авторитетные социологи и экономисты проводили обследования и получали объективную картину общества — картину, которая не могла обнадеживать: безграмотность, слабое развитие промышленности, отсталое сельское хозяйство, использование детского труда, исключительно низкий уровень жизни народных масс. Люди, о которых мы говорим, уважали данные науки. Их критика существовавшей системы была, как выразился один итальянский автор, одновременно научной, политической и моральной. Они никак не могли считать свою Италию «прекрасной».

В эти годы повышенного интереса к социологии и общественной психологии позитивизм в равной мере оказывал влияние и на буржуазную интеллигенцию, и на социалистов «второго поколения»[6]. Современный философ Эудженио Гарэн писал, что у позитивизма была большая заслуга: он предложил тем группам интеллигенции, «которые осуществили объединение в борьбе с церковью, хорошую, выглядевшую вполне респектабельно замену традиционной религии»{27}.

Что касается социалистов, то большинство руководителей основанной в 1892 г. Социалистической партии тоже воспитывались на философии позитивизма. Правда, философ и мыслитель Антонио Лабриола (1842–1904), которого называют первым итальянским марксистом, в своих теоретических трудах и лекциях яростно боролся с позитивизмом. Но Лабриола предпочитал оставаться «философом партии» и не принимал участия в ее практической деятельности. Итальянский социализм с самого начала носил ярко выраженный эволюционистский и гуманитарный характер. Однако идеи научного социализма, которые утвердились в общеевропейской политической мысли в особенности на протяжении 1870–1880 гг., имели огромное значение и для Италии. Кульминация приходится на пятилетие 1890–1895 гг., когда Энгельс с поразительным тактом и терпением руководил итальянским социалистическим движением.

Самим фактом своего существования социалистическая мысль требовала от буржуазии и ее идеологов, от буржуазной интеллигенции, чтобы те со своей стороны предложили обществу свою систему ценностей. И не только в решении социальных и экономических вопросов. Политически вполне понятно, почему Джолитти рассматривал трансформизм как неизбежность. И, конечно, правы те, кто рассматривает трансформизм не как обособленный феномен, а как завершение длительного и сложного процесса.

Но подойдем к трансформизму с другой точки зрения, подумаем о психологическом моменте. В атмосфере возраставшего разочарования («кажется ли вам прекрасной эта Италия?») интеллигенция не могла воспринимать трансформизм иначе как беспринципность, как отказ от каких-то идеалов. Трансформизм означал, что старые политические формулы утратили свой вес и смысл, что на смену «благородному идеализму» пришла достаточно неприглядная с моральной точки зрения практика эклектизма — синоним, предложенный Кроче. Потом, как мы знаем, началась полоса авторитарного правления, «криспизма». Затем банковские скандалы, годы, когда, как писал много лет спустя Луиджи Пиранделло, «с небес Италии падала грязь». По свидетельству современного историка Франко Каталано, в последнем десятилетии XIX в. самоубийства, особенно в среде интеллигенции, «стали подлинной социальной проблемой».

Кроче писал, что в те годы образованное итальянское общество, в частности молодежь, испытывало чувство глубокой неудовлетворенности и тоски. Не было ясных целей, не было уверенности в средствах для достижения даже ограниченных целей, не было идей. Вот почему, считает Кроче, началось увлечение доктриной социализма. До начала последнего десятилетия XIX в., писал Кроче, «интеллигенция слабо разбиралась в различиях между демократическим и республиканским революционаризмом, анархическими или иными утопиями, гуманитарным социализмом. Все это находилось в компетенции людей, которые, несмотря на апостольский энтузиазм, а также на известное интеллектуальное превосходство некоторых из них, все же находились в отрыве от подлинной национальной и культурной жизни»{28}.

Потом, однако, положение решительно изменилось благодаря деятельности Антонио Лабриолы и развитию социалистической мысли и социалистической печати (в частности, журнала Турати «Критика сочиале» и основанной в конце 1896 г. газеты «Аванти!» («Вперед!»)). В том же году была проведена анкета об отношении к социализму, охватившая 194 деятеля культуры: 105 писателей, 63 ученых, 26 художников. Безоговорочно за социализм высказалось 110 человек, за с оговорками — 54 и только 30 — против. Год спустя неаполитанская Академия Понтиниана обсуждала на конкурсе монографию, посвященную третьему тому «Капитала». Пе следует, впрочем, забывать, что существовал и некоторый момент «моды», существовал «сентиментальный социализм». Это, впрочем, тоже надо рассматривать как явление общественной психологии.

Важно то, что в эти годы именно Социалистическая партия выступает как носитель высоких этических ценностей. Деятели этой партии импонировали даже идейным противникам своей серьезностью, компетентностью, бескорыстием, самоотверженностью. Приведем лишь два примера. 31 декабря 1891 г. Вильфредо Парето (1848–1923), видный социолог и экономист, пишет Колайанни: «Я не социалист и сожалею об этом». Второй пример: 16 апреля 1897 г. Папталеони писал, что ему хотелось бы созвать в Швейцарии конференцию, посвященную изучению взглядов итальянских социалистов. Это дань восхищения и доказательство морального престижа, которым пользовались социалисты.

Серьезные представители итальянской буржуазной интеллигенции, стоявшие на совершенно иных позициях, с большим вниманием и интересом относились к социалистической альтернативе. Азор Роза справедливо считает, что самый факт существования Социалистической партии ставил задачу создания буржуазных партий нового типа по сравнению с политическими объединениями Рисорджименто и Пострисорджименто. Возникла также необходимость разработки таких «культурных постулатов» (термин Азор Розы), которые в наибольшей степени соответствовали бы веяниям времени. По мысли Азор Розы, ситуация, возникшая в Италии в конце XIX в., — «классический пример того, как политика определяет культуру». Пока оппозиция правящим классам не была организованной, господствующие политические и культурные круги могли позволить себе роскошь оставаться разрозненными. Но когда эта оппозиция стала реальной силой, возникла необходимость выработать общую платформу, или, иными словами, «комплекс постулатов».

Все это происходило в годы, когда в Италии впервые в истории страны в политическую жизнь входят широкие народные массы со своими нуждами, требованиями и правами, входят не как некая «стихия», а как сознательная и хорошо организованная сила. Структура общества меняется на глазах. Возникает современная индустрия, растут противоречия между трудом и капиталом. Авторитарное правление показывает хрупкость понятия чистого либерализма и одновременно несостоятельность «авторитарной гипотезы». Кроче пишет, что люди, называвшие себя наследниками Исторической Правой, на самом деле были антилибералами и просто реакционерами. «Официальная философия» никогда не опускалась так низко, как в последнем десятилетии века, а некоторые «вообще не