Радиация сердца - Евгений Рудаков-Рудак

Она взвыла так, что овцы шарахнулись в угол кошары.

…Марфа сработалась с Федором и потихоньку снабжала его и себя, пусть и полудохлым, но мясом. Перепадало от него еще по два – три кило овса и даже отходов зерна. Ваня окреп чуток, Михаилу корм был уже не впрок, он слабел на глазах. Федор продолжал ходить кругами и намёками, несколько раз, в наглую, пытался завалить на солому, но не на ту нарвался. Марфа была старых устоев, могла и по морде дать, в чем и убедился зоотехник, но упорно пытался что-то изменить в их отношениях.

Перед приездом уполномоченных с проверкой, он нервничал, несмотря на то, что проверяющие были ему хорошо знакомы и они, худо-бедно, но ладили, он боялся, как бы Марфа не выдала его. Доказать трудно, что это он её подстрекал, да кто разбираться будет.

Так дожили до весны 1948 года.

В конце апреля, не чертыхаясь, не задыхаясь и не кашляя, ночью тихо умер Михаил. Председатель, втихаря, дал Марфе литр самогонки и разрешил взять горбыля на гроб. Два инвалида фронтовика, которые хорошо знали, как на войне легко сделаться героем, а в плену прямёхоньким путём попадаешь в предатели, не торопились, за день выкопали могилу и сколотили какой никакой гроб, скорее, просто ящик. На телеге, запряженной двумя быками, бывшего бойца красной армии, который честно воевал и ранения имел не в спину, а в грудь, бывшего предателя, который в своей жизни никого не предал, повезли на погост. За телегой шли Марфа и Ваня, он всхлипывал, ему жалко было деда Мишу, который всегда свой кусочек сахару отдавал ему и много рассказывал интересного. Марфа дома поплакала, а по дороге слезы кончились. Шла и думала, что главное для неё сейчас – успеть в кошару, там с вечера ягнёнок был плохой, здохнет – никому не достанется.

Два инвалида, бывшие храбрые фронтовики, с кладбища шли с песнями про Катюшу и про огонь в тесной печурке. Им было что вспоминать. Один из них, когда вернулись во двор, пустился в пляс, вместо одной ноги у него была деревяшка, он ходил по двору, топал деревянной ногой и кричал, что он, как и сосед Михаил, был сапером и миной оторвало ему ногу, но он всё равно спляшет за Михаила, потому как тот своё не доплясал. Марфа снова плакала и подливала саперу самогонки.

…В начале мая, совершенно неожиданно для Федора, приехал новый уполномоченный солидного вида, лет за сорок, весь ухоженный, в форме майора. С ним были два молодых солдата с автоматами и даже, с овчаркой, что было впервые. Форма на госте сидела ладно, как будто на нём же была сшита и отглажена. Орденские колодки, значок гвардии, по всему видно – боевой офицер. Он прошёл в помещение правления, ни на кого не глядя, но это было не так. Только очень внимательный человек мог видеть, как метнулся его взгляд, как он за пару секунд оценил, где он и кто его встречает. Солдаты остались на улице, слышно было, как они суетятся с собакой вокруг правления, видимо проводили разведку, осмотр подходов и отходов, всё по-фронтовому. Гость поставил тяжелый вещмешок и сразу повел себя так, что он сел, а хозяева – зоотехник с председателем, стояли навытяжку, как новобранцы. Не представляясь, он показал документ майора НКВД на имя Сивухина Степана Свельевича и не торопясь, но жестко доложил, что прежний уполномоченный по этому хозяйству месяц назад разоблачен как шпион нескольких иностранных разведок, срочно осужден и расстрелян. Его задача выявить на месте, как глубоки возможные связи шпиона. Зоотехник и председатель сели, потому что ноги резко ослабли в коленках. Они посмотрели друг на друга и подумали об одном: кто, где, когда и что мог сболтнуть лишнее, и главное, кто мог на них донести.

– Надеюсь, наши действия тут и мы все, как члены партии, если бы что знали об этой вражине, так сразу в райком, – промямлил председатель. – Мы бы в органы в первую очередь.

– У нас всегда так, если что, в тетрадку и на подпись, без подписи у нас никак, а как же… Враги народа так и норовят без подписи, враг – он не спит и мы тоже, если что, так сразу, – поддержал дрожащим голосом зоотехник растерянного председателя.

– Товарищ… да, гвардии майор, Степан э. э… Савельич, я, как председатель, всю информацию готов дать. Мы… вы можете нам доверять.

– Товарищи, я себе не имею права доверять. Ну и лады, я всё проверю, и обещаю сделать правильные выводы, такова моя… наша задача. Да вы садитесь, товарищи, это я у вас гость.

– Мы хоть и… но субординацию понимаем, Степан Савельевич. Я сержантом был на войне, а он…

– Я до старшины дослужился, товарищ майор, а как же, пришлось, – дополнил Федора председатель.

– Ну так и бог с ней, с субординацией этой, товарищи, хоть мы все коммунисты и безбожники. Я отправил бойцов по списку колхозников, который есть у нас, и пока ваша помощь мне не нужна. Для начала мои ребята пройдут и проверят наличие излишков продуктов в указанных дворах, и ещё, можно и так сказать, оценят политический климат.

– Степан Савельевич, мы… у нас, я уверяю, без излишков, – голос председателя задрожал. – Откуда у нас излишки… Все впроголодь.

– Хотите сказать, что советские люди в деревне голодают?

– Нет, что вы, товарищ майор, – председатель локтем вытер пот со лба. – Я не то, я к тому, что все едят. Если только по глупости не доедают. Конечно, не жируем, но и не голодаем.

Майор достиг своего, он увидел, что его боятся, именно этого он и добивался. Лицо его смягчилось мимолетной улыбкой.

– Ну конечно, я вас понимаю, товарищи, время такое. Теперь, не для протокола. Скажите, у вас есть колхозница, Ромашкина Марфа Ивановна?

Зоотехник побледнел и заёрзал – поудобнее на стуле, а председатель даже привстал.

– Она, как бы… Ну да, у нас, Новоселова она, по мужу, а Ромашкиной была, говорят, девичья это фамилия. А муж её, Михаил, в плену был, предатель, словом. Но у нас он, ни-ни, жил тихо. Болел почти год и недавно помер. В загоне был у общественности, как предатель, ну… и я с ним строго.

– А к ней, Марфе, кто-нибудь из Ромашкиных не являлся? У неё дочь старшая есть, Анна. Младших, я в курсе, на военный завод мобилизовали, в ФЗО.

– Нет. А..а… да, прошлым летом, кажись, дочка являлась, Нюрка, Анна, то есть. Явилась на один день. Вот, наш зоотехник, Федор, её и привёз из райцентра.

– Случайно! Всё вышло случайно. Да если бы я знал, что она!.. – зоотехник многозначительно поднял палец. – Не специально вёз, а попросилась подвезти, к матери, н. ну, я и подвёз. Я даже не узнал её. А назад её увозил, Нюрку, Анну, в смысле, уже во. от, Андрей Петрович, Председатель резко закашлял, начал сморкаться в кулак, закурил.

– Вы каждого так, по очереди, то привозите, то увозите?

Председатель и зоотехник юлили и никак не могли понять, к чему клонит майор и на что намекает, зацепился за что или так – на живца ловит.

– И что эта Нюрка, Анна ли здесь делала? С кем общалась больше.

Лицо зоотехника налилось кровью до лысины на затылке, он тяжело задышал и разевал рот, как карась на берегу. Выручил председатель, он понял, что майор всё равно докопается до сути, всё на виду было.

– Степан Савельич, вы поймите правильно, как мужик. Федор пошутил с Анной по согласию, а жена его приревновала, ну и оттаскала её за волосья. А я собрался в район в тот же день, в райком, так сказать, партии, вот Марфа, мать её, попросила увезти дочку подальше от греха. Нашим женщинам некогда всякие шуры-муры разводить, работы у нас невпроворот в поле. Я и отвёз по пути Нюрку эту, шалаву, в район. Куда она там дальше, не знаю.

– Ну и ладно, на то они и шалавы, туда-сюда. А легенды у вас какие-нибудь не рассказывают про эту семейку? Про Ромашкина Ивана Филипповича, может, слышали, про отца Марфы? Как в народной присказке: месяц вышел из тумана, вынул ножик из кармана. Шутка это, но не так уж и далека от истины, как и… А о том, что они были богатые, даже золотом владели или, что-то в этом роде, ничего не слышали?

– Ну. у, золото! – председатель встал. – Какое в нашем колхозе, нахрен, золото, товарищ майор, у нас голытьба с нищетой, с гражданской, – председатель резко побледнел, понял, что сказал не то. – Война же проклятая. А так мы хорошо жили, как все советские люди, в смысле, крестьяне.

Федор весь скукожился, срочно начал крутить цигарку, пальцы его дрожали и табак сыпался на стол и на пол. Он опустил глаза, собирал крошки и бубнил:

– У нас гвоздя лишнего не найти по нынешним временам послевоенным, каждый гвоздь под подпись выдается, время такое трудное. Враги со всех сторон, бдительность имеем, да. А чтобы из тумана кто-то к нам, да ещё за золотом. Ну и шутник же вы, Степан Савельевич, ещё какой, – Федор преданно заглянул в глаза майору. – Шутить-то мы и сами любим. Андрей Петрович, доставай-ка из своего золотого запаса!

Председатель вытащил из стола бутылку водки и тряхнул перед собой, глядя угодливо майору в лицо.

– Делу время – потехе час, товарищи, – осадил их уполномоченный. – Главный разговор у нас еще впереди. Вы организуете ночлег моим бойцам, можно и в этом кабинете, как раньше бывало, и покормите их вечером. А меня, пожалуй, лучше всего к этой Марфе Ромашкиной, то есть, Новоселовой сейчас, на постой определите на пару дней. Да, мы останемся у вас и на завтрашний день. А сейчас, пожалуй, я пройдусь, на народ посмотрю… пообщаюсь. Я на фронте служил в разведке, привык перед боем изучать окрестности, а после ранения командиром заградотряда был, смотрел, как бы всякая сволота, ну… враги народа, уголовники, понимаете, не от фашиста бежала с полными штанами, а на него. Да, всякое пришлось посмотреть.