Машина снов - Сергей Герасимов

Приговоренный молчал. Больше всего ему хотелось выпить. Наверное, дадут напоследок. Надо попросить покрепче, – думал он.

– Понимаю, вам страшно умирать, – сказал Волосатик, – но облегчите себе душу.

– Нет.

– Что нет?

– Не страшно, – сказал Рудой.

Шао Цы тоже было не страшно умирать, подумал Волосатик, вспоминая прочитанные недавно мемуары, – как это у них получается. Самому, что ли, сойти с ума?

– Вы великий человек, – сказал Волосатик, – обьясните мне, простому работнику порядка, почему вам не страшно умирать?

– Потому что я оставил шедевры после себя. Моя душа будет жить в них вечно. Создайте шедевр и вы уже не будете бояться смерти. Вы думаете, что растоптали мое великое дерево, но в нем есть капля крови, отданной добровольно, и много моей крови. Даже если вы размажете пластилин по всем стенам тюрьмы, мой шедевр останется в душах тех, кто о нем знал.

– Ваш шедевр – бездарная копия, – сказал Волосатик, – я могу показать вам настоящие живые, зеленые деревья. Они не пластилиновые. Пластилин нужен только в детском саду.

– Я видел зеленые деревья, – ответил Рудой, – но искусство это не подражание. Я создал собственный мир.

Волосатик заговаривал еще несколько раз, но сумасшедший не отвечал.

– Уведите, – сказад он двум добровольцам, прсутствовавшим при разговоре, – вы же видели, я делал все что мог.

До казни оставалось еще четверть часа и Волосатик вышел на верхний ярус. По нарисованному небу равномерно плыли нарисованные облака. Небо было устроено так, что даже могло испускать дождь разной интенсивности. Такое приятное приспособление, так отдыхают глаза.

Казнь была не очень важна, билеты стоили всего два рубля, и продали их не больше сотни. Казнить решили не в центральной камере вздохов, а в камере номер семь.

Камера для казней была оборудована так же как и комната для дуэлей. Только площадка у дверей была больше, на ней можно было удобноо стоять. Безопасная полоска у стен была тоже шире, чтобы приговоренный мог бежать хотя бы несколько кругов.

Рудого поставили у задней стенки, впустили в камеру собаку и закрыли дверь. Собака была прекрасно дрессирована, она подождала пока зрители расположатся поудобнее, взглянула на Волосатика и, увидев одобрение в его глазах, бросилась на жертву. Рудой сделал несколько шагов, но сил совсем не было (его забыли покормить), закрываясь руками, он соскользнул в яму. Даже не закричал. Зрители возмуженно переговаривались, кто-то пустил клич потребовать обратно деньги за билет. Овдовевший любовник нашел в толпе девочку лет пятнадцати и начал подкрадываться. После старухи его тянуло на молодых.

Деньги за билеты никто не отдал – билетерша уже купила две бутылки и собиралась купить еще (через неделю свадьба дочери), люди разошлись, в камере для казней стало тихо. Два глухонемых мальчика, кривляясь и показывая друг другу матерные жесты, вошли и положили широкую пластиковую рейку над ямой. Они зашли на рейку и начали друг друга толкать. Каждый беззвучно смеялся и показывал другому знаками до чего ему смешно. Вдруг один сорвался, а другой подал ему руку. Повозившись, они сорвались оба и беззвучно полетели в темноту. Упругая палка подпрыгнула, соскользнула одним краем, и упала вслед за ними. В камере стало еще тише.

7.

Восемь охранников порядка выслеживали хитроумного Ульшина. Первым был высокий человек в черном, с узкой длинной челюстью. Его глаза казались черными вначале и, только приглядевшись, можно было заметить их синеву. Просто глаза сидели слишком глубоко под бровями и все время оставались в тени. Номер первый остановился и, заведя руку за спину, постучал себя по лопатке.

Номер четвертый поднимал кусочки растоптанной пластилиновой скульптуры. Номер четвертый был лысым босым мальчиком в яркой рубашке. Рубашка была резиновая и прилипала к животу. Он оттянул ее и понюхал свою грудь – вроде не пахнет, в пять свидание, а моя не любит потных. Как бы мыться не пришлось. Он не любил мыться.

– Ну как, идем дальше? – спросил номер второй. Номер второй был в грязных брюках и в белой расстегнутой рубашке до колен. В его руке была полосатая дубинка. Сквозь рубашку вспучивался животик. По взгляду похож на главного. Но главный не он.

Главным был номер седьмой: не мужчина и не женщина, с волосами средней длины, неопределенного цвета, среднего роста и без лица – солдат Гамби.

Номером третьим был толстый бородач (борода уже начала седеть и с каждым шагом седела все заметнее). Номером шестым – невысокий брюнет в подвернутых брюках и в плейере на ушах, постоянно подпрыгивал на пятках в такт неслышной музыке. Седьмой и восьмой были две карлицы, переодетые в трехлетних девочек: одна почти налысо повыхваченная клочьями, другая с длинными светлыми волосами. Карлицы разговаривали о пиве и ценах на него.

У каждого из восьми за спиной болтался арбалет, свежепокрашенный. У карлиц концы стрел волочились по камням и создавали невыносимый скрежет.

– Потише, – скомандовал солдат Гамби.

– Мы не можем потише, – ответили карлицы, – слишком громкий пол.

Солдат Гамби покрутил рукоятку на пульте (пульт висел на ремне) и пол превратился в песчаный. Песок был покрыт мелкими барханами. Ноги сразу же стали глубоко проваливаться, оставляя следы.

– Ступать след в след, – скомандовал солдат Гамби.

Некоторое время все шли молча. Потом номер третий начал охать – его борода совсем поседела, спина согнулась, а лицо покрылось морщинами. На последнем шаге он выплюнул два выпавших зуба.

– Идти молча, – скомандовал солдат Гамби.

– Не могу, – прошамкал номер третий, – старость не радость.

– Стареть запрещается!

Номер третий сразу приободрился и помолодел. Его борода стала почти черной. Нет ничего полезнее для здоровья, чем настоящая военная дисциплина.

Солдат Гамби прислушивался, его уши поворачивались и стояли торчком, как у породистого пса.

– Я слышу странные звуки, – сказал он.

Остальные прислушались и тоже услышали. Только карлицы продолжали болтать о пиве с естественной женской нпосредственностью. Номер шестой высунул голову из плейера.

Издалека донесся смутный вой.

– Это волки? – спросил номер первый.

– Нет – это Полинозавр, – ответил солдат Гамби, – всем приготовиться к смерти.

Все приготовились и двинулись дальше. Номер третий немного задержал процессию, раздумывая над формулировкой завещания.

По песку тянулся широкий и глубокий след, будто протащили быка – след хвоста Полинозавра.

– Напрасно выбрали песок, – сказал номер первый, – всем же известно, что Полинозавр любит песчаную почву.