Я вам что, Пушкин? Том 1 - Ричард Рубин

Юри, — поэтому я даже по самым любимым книгам экранизации не смотрю. Даже мельчайшей детали хватает, чтобы разрушить атмосферу. Словно кто-то выбивает кирпичик из фундамента, и этого достаточно, чтоб весь дом рухнул.

— Я даже из кинотеатра пару раз ушел, потому что думаю, что если еще просижу хоть две минуты, то начну орать «ВСЕ БЫЛО НЕ ТАК, СЦЕНАРИСТ МУДАК»… ой, — осекся я, но не потому что стеснялся ругаться при дамах. А потому что понял, что кроме нас уже давно все молчат.

Кажется, я не просто свернул со скрипта, а выехал на асфальтоукладчике в чистое поле и начал прокладывать новую дорогу. Да уж, навык скрытности еще качать и качать. Я отхлебнул чаю, пытаясь смыть застрявший в горле комок, и покосился на Монику. Она смотрел на меня… с интересом, но удивленной не выглядела. Тут одно из двух — либо она плюс ко всему еще и потрясающая актриса, которой можно «Оскаров» пачками выдавать, либо незначительные отступления от сценария все-таки дозволяются. В последнее верилось не очень, но сегодняшний день уже с лихвой убедил меня в том, что невозможное возможно.

— Снимите уже комнату, — фыркнула Нацуки, — еще чуть-чуть — и вы прилюдно сосаться начнете.

— Н-нацуки! — ахнула Юри и попыталась стать незаметной. Получилось не очень хорошо, поэтому она опустила голову и снова принялась яростно накручивать на палец темную прядь.

— А ты сама-то что читаешь? — обратился я к ворчливой карлице.

— Не скажу, — насупилась она, — ты, господин романист, будешь смеяться.

— Ну что ты, в самом деле, — успокоила ее Моника, — мы здесь для того и собираемся, чтобы поддерживать друг друга и делиться тем, что любим.

— Совсем как алкоголики, — вырвалось у меня.

Снова четыре острых взгляда прожигают насквозь.

— Ну знаете, они тоже друг друга поддерживают, а иначе из рюмочной домой тяжело дойти. И делятся тем, что любят, потому что в одиночку бухать грустно.

Тишина. Такая, что слышно даже гул энергосберегающих ламп в коридоре.

— Странный у тебя дружок, Саёри, — наконец подает голос Нацуки, — но если уж мы об этом говорим, то я предпочитаю мангу. Манга — это, знаете, тоже литература!

Она произносит это с вызовом, как будто с этим утверждением кто-то собирается спорить. Желающих не находится, но я замечаю снисходительную улыбку Юри.

— Согласен, — говорю я, — не могу сказать, что прям большой фанат, но я как-то заценил несколько серий, и они ничего.

— «Ничего»? — взвилась она, — да что ты своим мальчиковым мозгом понимаешь? Наверняка читаешь только какую-нибудь муть про роботов, девок с большими сиськами… и… и… и роботов с большими сиськами, вот!

Я хохотнул, но про себя отметил, что был бы не прочь ознакомиться с таким… произведением.

— Нацуки, будь снисходительна, — усмехнулась Моника, — не все мыслят на таком уровне, как ты. Взять хотя бы для примера те стихи, которые я вчера нашла в твоей парте…

— Какие ст… А НУ ДАЙ СЮДА! — рыкнула Нацуки. Краски с ее мордашки хватило бы на все московские светофоры.

Моника невинно улыбнулась и допила чай. Нет, она определенно очень хитрая. Мне надо быть осторожнее. Мало ли что. Собственного персонажного файла у меня вроде нет по канону, но черт знает, вдруг она найдет возможность и это обойти. Все-таки президент, как-никак. А к этой должности обычно дохрена полномочий прилагается.

— Ты пишешь стихи, Нацуки? — спросил я.

— Пишу, и чего такого? — сегодня Нацуки явно сочла, что весь мир против нее и не собиралась от этой мысли отказываться.

— Ничего. Как по мне, это очень даже круто. Покажешь?

— Вот еще! — скрестила она руки на несуществующей груди, — я их не для чужих глаз пишу.

— Я с-согласна с Нацуки, — застенчиво добавила Юри, — э-это очень личный п-процесс, почти и-интимный. В стихах поэт изливает глубокие эмоциональные переживания, и поделиться ими — все равно что открыть другому человеку сокровенный уголок души.

— Красиво сказано, — похвалил я, — Юри, ты тоже пишешь, я правильно понимаю?

В ответ она просто кивнула. Видимо, глубокие эмоциональные переживания начались уже давно, может, еще до начала сегодняшнего собрания.

Снова повисло молчание, нарушаемое только чавканием. Теперь-то я и понял, почему нас пятеро, а кексиков на блюде было шесть. Саёри как раз отгрызла кремовому котику шоколадное ухо и прищурилась.

— Девочки! — провозгласила Моника, — И мальчик. У меня есть идея! К завтрашнему дню каждый из нас напишет стихотворение, а потом мы обменяемся ими друг с другом и почитаем!

Восторгов эта идея не вызвала ни у кого, а Юри и вовсе привела в ужас.

— Эй, ты разве не слышала, о чем мы только что говорили? Это. Слишком. Личное! — возмутилась Нацуки.

Но Моника и глазом не моргнула. Вернув на лицо профессиональную улыбку, она принялась вещать тоном отпетого инфоцыгана:

— Нацуки, так в этом и вся соль! Разве не здорово будет получше узнать друг друга?

— Мы и так прекрасно друг друга знаем, — не сдавалась коротышка.

— Мы-то да. А Гару?

При звуках собственного имени я немного вздрогнул. Все еще к нему не привык. Впрочем, может, повезет и привыкать не придется. Надеюсь, скоро Моника отпустит нас по домам — мне еще надо по соседям пройтись и на вокзал успеть. Времени не так уж и много, скоро вечереть начнет.

— А что Гару? — пожала плечами Нацуки, — кому-то здесь хочется получше его узнать?

Ауч. Вот щас обидно было, не буду лгать.

— Мне! — Саёри воздела вверх перемазанную кремом ладошку.

— М-мне, — присоединилась к ней Юри. Глаза поблескивали из-под челки.

— Да и мне тоже, — подытожила Моника. Смотрела она на меня при этом так многозначительно, что поджилки затряслись. Как удав, сожравший тридцать восемь попугаев. Да еще и мартышкой потом закусивший.

Оставшись в меньшинстве, Нацуки скуксилась.

— Да ну вас всех! Ладно, я в деле, — заявила она, — только учтите, никаких поблажек. Если у вас вместо стихов понос графоманский, я так и скажу, понятно?

Смотрела она при этом почему-то на меня, и от этого снова стало обидно.

— Превосходно, — хлопнула в ладоши Моника, — тогда решили. К завтрашнему собранию все приносим по одному стихотворению, а дальше…

— Стоп-стоп-стоп, — сказал я, — куда