Илья Муромец. - Иван Кошкин

— Ты еще в пасть мне загляни, — ехидно заметил Бурко.

— Болтай себе, в следующий раз сам расседлываться будешь, — беззлобно ответил Муромец и вытащил из переметной сумы огромный деревянный гребень.

— Ты что, опять мне гриву в косы заплетешь? — в ужасе ржанул Бурко.

— А ты поупирайся, я девок кликну, они тебе еще и ленты вплетут.

Уладив Бурка, Илья хлопнул его по холке:

— Не скучай, я недолго. Князю доложусь, а потом пойдем погуляем.

— Что делать-то будем? — спросил Бурко. — Напиваться что-то не хочется — настроение не то.

— Так и не будем. То есть сегодня не будем. По рядам походим, к гостям заморским заглянем, книги для тебя новые посмотрим, а?

Бурко усмехнулся, показав два ряда жутких зубов, ткнулся мордой в плечо богатырю.

— Лады. Вели мне только орехов в ясли засыпать, надоел овес.

— Все слышали? — повернулся Муромец к слугам.

— Так, Илья Иванович, — робко начал самый смелый. — Где же мы весной орехов достанем?

— То не мое дело, — отрезал Илья. — Скажите спасибо, что он изюму не попросил.

Добрыня и Алеша уже привязали своих зверей и ждали брата на крыльце. Илья снял шелом, пригладил волосы, оправил замызганный выцветший плащ. Посмотрел на сбитые сапоги, кое-как зашитые порты, глянул на братьев. Добрыня выглядел не лучше, хотя его лохмотья были побогаче. Только бабий насмешник Алешка ухитрился сберечь где-то пару портов да вышитую рубаху. Правда, красные когда-то сапоги и у него побурели до неузнаваемости, а поверх рубахи надет был духовитый кожаный поддоспешный кафтан. Илья махнул рукой:

— Ладно, не с ярмарки едем, с границы.

Держа шелом в правой руке, Илья шагнул в прохладу каменного терема. Из сеней мышами прыснули служанки. Сквозь затянутые слюдой окна пробивалось достаточно света, и богатыри засмотрелись на дивные настенные росписи.

— Ишь ты, закончили, — улыбнулся Алеша. — Самсон мне гривну должен, говорил — еще год возиться будут.

— Красота, — шепотом сказал чувствительный Добрыня, разглядывая выложенного цветным стеклом Архистратига во главе небесного воинства.

— Угу. — Илья придирчиво осмотрел доспехи и оружие архангела. — Все на месте, все пригнано. Знающий человек делал.

— Да ты на лики посмотри, Илья! Словно светятся! На битву едут, а умиротворенны и не гневны, но жалостливы...

— На то они и ангелы, — кивнул Муромец. — На тебя в бою посмотреть — обделаться с непривычки можно. Глаза выкачены, борода торчком, пена изо рта хлещет, а уж орешь ты такое — уши вянут.

— Да ну тебя, — отмахнулся Добрыня.

— Ты, Илья Иванович, себя со стороны не видел, — поддел старшего Алешка, пристально разглядывая сцены адских мучений с голыми грешниками и грешницами. — Вы когда с Бурком на двоих ругаться начинаете, вообще пожалеешь, что глухим не родился.

— Что-то князя не видно или не доложили ему? — поспешил перевести разговор Илья.

— Князя нет в Киеве.

Братья дружно развернулись на незнакомый женский голос. Некоторое время все трое смотрели молча, затем Илья вдруг почувствовал, что живот втягивается сам собой, а грудь расправляется совсем уж в неимоверную ширь. Добрыня судорожно провел по спутанной бороде рукою и одернул плащ так, чтобы не была видна дыра у колена. Похабник Алеша длинно и многовосхищенно свистнул. Перед ними стояла молодая женщина явно не русского облика и неописуемой красоты. Телом незнакомка была необильна, волос имела черный, хотя из-под убора почти не видный, кожу белую, как снег, а глаза такие, что хотелось или спрятаться, или пойти совершить какое-нибудь деяние — гору срыть, змею голыми руками шеи к хвосту привязать или дворец каменный за одну ночь построить.

— А-а-а-а... Э-э-э-э, — выразил общую мысль скорый на красное слово Добрыня.

— Я Апраксия, киевская княгиня, — с царственной простотой представилась женщина. — Мы не встречались раньше, но, мне кажется, я могу назвать вас по именам. Ты, несомненно, Илиос, глава росского войска, первый из катафрактов[19]. Ты — Змееборец, Добрый по имени. Ты — Алексиос, повергший демона на крылатом коне. Муж мой много о вас рассказывал.

— Ох, представляю, что князь про нас наговорил, — тихонько высказал общее опасение Алеша.

Княгиня улыбнулась:

— Он рассказал достаточно, чтобы я могла радоваться нашей встрече. Мне, слабой женщине, дано увидеть героев, подобных воителям древней Эллады, тем, кто сокрушал чудовищ, побеждал варваров и плавал в Колхиду за золотым руном...

Илья почувствовал, что сапоги волшебным образом отрываются от пола, а грудь распирает такой гордостью, что кольчуга трещит. Алешка смотрел на княгиню без обычного похабства, но с детским восхищением. Добрыня покраснел, побледнел, потом махнул рукой:

— Да ладно, чудовищ... Одного змея, в общем, только и побил. Да и то со второго раза. Никита Кожемяка в старые времена, говорят, такого вообще запряг...

— Да и Тугарина я только с Божьей помощью и осилил, да еще сподлил под конец немножко, уж больно силен паскудник был, а мне тогда и двадцати не стукнуло...

— А в Колхиду мы, если честно, не за руном плавали, — глядя в пол, прогудел Илья. — Там дело княжеское было, ну и на зипунишки подсобрать...

— Скромность украшает могучих мужей, а если это скромность доблестных, то другого украшения и не надо, — еще ослепительней улыбнулась Апраксия. — Владимир наблюдает за строительством церкви на другом берегу Данапра. Он обещал вернуться к вечеру...

— Ну, еще бы, тут только дурак к вечеру не вернется, вернее, к ночи, — не удержался Алешка и немедленно заработал подзатыльник от Ильи и локтем в бок от Добрыни.

Княгиня мило покраснела, закрылась покрывалом и засмеялась. Алеша, потирая затылок, присоединился, потом захохотал Добрыня и, наконец, заржал и Илья, чувствуя, как тает лед полутора лет войны.

— Будьте моими гостями, — отсмеявшись, сказала княгиня.

Стол был накрыт в верхних палатах, братья с ходу набросились на еду. Княгиня, деликатно скушав кусочек рябчика и запив его вином, с улыбкой смотрела, как богатыри молотили все, до чего могли дотянуться.

— Я вижу, у вас на Заставе не едят досыта.

— Да нет, почему, едим. Только раз на раз не приходится. Когда тихо — можно и тура забить, рыбки половить. Когда Степь озорует — на одной тюре[20] сидим.

— Странно, мне казалось, что ваши крепости стоят цепью и в любой момент подвезти припасы можно к каждой из них. Ведь если Рубеж можно рассечь и отрезать один город от другого, теряется сама цель такого строительства.

Богатыри дружно перестали жевать и уставились на Апраксию. Речи та вела совершенно не женские. Княгиня усмехнулась: