Носки - Анатолий Крашенинников

нас бросили. Мы все трёхсотые. Ноги, — сказал он, показывая на свою грязную намотку на голени.

— Что, писатель, как ты думаешь, подействуют твои носки на них? — улыбнувшись, обратился ко мне командир.

Не наши ребята ничего не поняли и смотрели на нас растерянными глазами побеждённых.

— А моя-то рана как будто полегче, — сказал мне командир. — Ты был прав насчёт носков. Дивен Бог. Что за чудо-рукодельница такая, — произнёс он снова, приложив свой кулачище к переносице.

Растерянные не наши смотрели на нас, как на обезумевших, ибо не понимали, о чём мы.

Дрозд и Воробей тоже признались, что боль стала переноситься значительно легче, вот только лежание в грязи, по их мнению, вряд ли могло способствовать заживлению.

— Что Костя-то у нас так поплохел? — подумал вслух командир. — Вчера даже шёл на простреленных, — добавил он, недоумевая.

— Так у него повязка сползла с носком. Ёлы-лапы, — сказал Илья. — Некому посмотреть да поправить. Все в делах, — поправляя повязку и отжав вязанный волшебный носок от грязи, он снова подложил его на рану.

Не наши переглядывались и, казалось, до сих пор ничего не понимали.

Дрозд и Воробей нашли по магазину для своих АК. Присоединив магазины с патронами, они как-то даже взбодрились и повеселели, и даже казалось, кашлять перестали.

— Так, короче, где блиндаж? — спросил командир.

Крайний повернулся налево и пошёл, оглядываясь на своих.

— Ну, что стоим? Пойдёмте, поглядим, что осталось, — вытаращившись на остальных не наших, сказал командир.

И они пошли, а мы вслед за ними.

Их блиндаж оказался в лесочке и чуть выше относительно окопов, поэтому грязи такой здесь не было. Только был он взорван, и до сих пор что-то дымилось в нём. Вокруг всё так же были раскиданы тела, и я уже странным делом не шугался от них и не воротил головы. Застывшие лица людей встречали нас в этом гиблом лесу, словно души их ещё не отключились от тел и не перешли в другое измерение. А те стеклянные глаза убитого мною только сейчас стали тихонько растворяться, ибо было несчётное множество убитых вокруг. Всё это время я смотрел сквозь тот застывший взгляд. Видно, душа его всё же отключилась от тела, и он проснулся в другом месте, не помня обо мне. По крайней мере, я на это надеялся.

На Земле было всё, чтобы жить и процветать, но всё то драгоценное время земной жизни люди тратили на войны.

— Как глупо. Как глупо, — повторял я вновь и вновь, оглядываясь на погибших, изуродованных войной людей.

— Поэтому-то мы и здесь. Чтобы закончить войну, — сказал командир, хлопнув меня по плечу. — Проверьте блиндаж, — обратился он к нам с Ильёй, стоявшим рядом.

Мы спустились. Вход был завален, и мы стали его разбирать. Постепенно нам удалось разгрести проём, и Илья сунулся вперёд. Я проскользнул следом за ним. И нашему взору предстало полузасыпанное, полуразрушенное, земляное помещение, укреплённое брёвнами и досками.

— Дрозд, проверь, что там у них, — приказал командир.

— Да в принципе, годится, — сказал забравшийся внутрь Дрозд. — Надо только чуть прибраться, — добавил он сразу.

— О! Тут и провиант остался. А эти чудики лежали там без движения, — найдя коробку с консервами, пробормотал Дрозд и тут же вышел. — Всё нормально, командир. Надо чуть прибраться, и завалимся в гости всей компанией, — сказал он. — Ну, вы же не против? — улыбнувшись, обратился он к не нашим.

Они просто промолчали, корёчась от ран в ногах.

Мы начали вытаскивать обломки блиндажа наружу, чтобы хоть как-то расположиться. Хоть дождь и промочил всё, но он и затушил всё, поэтому и сгорело не всё.

— Связь есть? — спросил командир у не наших.

— У нас её и не было, — ответил один из них.

— Рация сломалась. Телефоны давно разрядились. Нас почти сразу бросили, — ответил другой.

— Ясно. Кто старший? — спросил командир.

— Да нет их уже с нами, — ответил один.

— Что? Все рядовые что ли? — повернулся он угрюмо к ним своей большой головой, торчащей прямо из могучих плеч, словно камнем, лежащим на горе.

— Мы здесь всего две недели, — ответил самый крайний слева.

— Ну, конечно. И никого вы убивать не хотели. Вас силой сюда притащили, — иронизировал командир. — Ладно. Поступаете в моё распоряжение. Вопросы есть? — спросил он твердо.

— Командир, твоя группа ещё больше стала, чем была. Во дела! — улыбнулся Дрозд.

Через некоторое время мы немного расчистили блиндаж, и пока я вытаскивал последнее ненужное из обломков, Илья обнаружил буржуйку и, затопив её, выскочил, как мальчишка, радостный и счастливый.

— Командир, печурку там затопил! Спускайтесь! — обратился он сначала к нему, а потом и ко всем остальным.

От крыши у блиндажа осталась только половина, но и это было хорошо. Посадив не наших под крышу, мы затащили Костю и расселись у печки. Мокрые доски блиндажа начали с появлением тепла постепенно парить, и мы сидели, как в какой-то коптильне. Дрозд достал каждому по банке тушёнки и вскрыл своим ножом, ивсякий раз, втыкая нож в очередную банку, глядел на не наших по очереди. А потом поел и успокоился, убрав свой довольно увесистый тесак.

В тепле как-то быстро в себя пришёл Костя. Словно оттаявшая рептилия, он приподнялся, уцепился за валяющуюся ложку и довольно быстро стал поглощать содержимое банки. В отсутствии дождя и в присутствии тепла от печки одежда хоть и не сохла на нас, но, по крайней мере, с неё стекла вся жидкая грязь, отчего стала она значительно легче. Наконец, навернув по банке тушёнки, мы перестали безудержно трястись и могли прийти в себя.

— Это что за чудо такое? — воскликнул Дрозд, решивший поменять повязку на ране.

— Что у тебя? — спросил командир.

— Да что-что?.. рана склеилась! А где пуля-то? — поражённый увиденным, воскликнул Дрозд.

— И у меня та же песня… — озадачено констатировал Воробей.

— Ну-ка, дай-ка гляну, — придвинувшись, поинтересовался командир. — Что здесь происходит вообще? — вопросительно подумал он вслух. — Ну-ка, подождите-ка, ребята. Сейчас я у себя гляну, — сказал он тут же, спешно разматывая свою рану. — Не может быть, — вытаращившись на не наших, с угрюмым лицом проговорил он. — Не может быть. Потому что не может… — повторил он несколько раз подряд, снова вглядываясь в каждого из не наших.

Потом отвернувшись, он снова вознёс свой кулак к переносице и что-то прошептал. Это был какой-то его отдельный, свой собственный ритуал, который знал только он.

— Дивен Бог во святых своих, — проговорил командир тихо и повернулся к Косте. — А ты чего же, Костик? Давай будем смотреть твои раны. У нас сегодня вечер обнажённых ран, — улыбнулся он.

— Ну ты, командир, как скажешь чего, так мне смеяться больно становится даже и без ран, — улыбнулся Костя и стал распутывать повязки.

— Знаете, я кое-что заметил! — ворвался в разговор Илья.

— Да? И чего? — спросила чуть ли не хором,