Альбион - Джон Грант

Это не портило его отношений с аборигенами. Он даже чувствовал неловкость за то уважение, которое они оказывали ему за его способность давать им имена.

Майна сидела в его комнате и играла на самодельной флейте одну из своих мелодий. Временами она останавливалась, чтобы подровнять ему грубыми железными ножницами бороду. Он сказал пришедшим к нему сегодня людям, что устал и хочет немного времени посвятить себе. Майна собиралась идти работать, но он не позволил ей, заявив, что с этого дня её обязанностью является уход за тем, кто даёт имена, а не работа на полях. Её серые глаза улыбнулись ему, но выражение лица не изменилось. Ему пришлось объяснить, что он хочет побыть с ней рядом и поговорить, а не спать с ней. Весь этот эпизод вызвал у него смущение: её готовность отдаться ему только за то, что он обладал даром давать людям имена, с одной стороны; и его желание обладать ею только потому, что она была доступна, с другой, — заставляли его чувствовать себя неловко. Если бы она была одной из портовых шлюх, то он бы дрался за право переспать с ней. Однако здесь всё было по-другому.

Её музыка ласкала его слух и как бы прикасалась к его телу. Ножницы причиняли заметную боль подбородку и щекам, но он старался не жаловаться на это.

Но вот она положила ножницы и флейту на подоконник. Он догадался, что она собирается мыть его, и в душе смешались страх и приятное предвкушение. Она сняла одеяла с его кровати. Во всём этом не было ничего сексуального, но в мягкости и нежности движений чувствовалось её особое отношение к нему.

Майна довольно часто настаивала на таком купании. Воду для этого она приносила в большом глиняном кувшине. Вода была горячей, но к моменту купания уже успевала остыть.

— Почему вы столько работаете? — спросил он. — Зачем вам нужно столько еды? Жители деревни просто не смогут её съесть!

Майна повернула его на живот и мягкой тряпочкой вымыла спину и ягодицы. Затем она отошла, села на свой стул и снова заиграла на флейте, глядя, как вода высыхает у него на спине. Он лежал, уткнувшись лицом в подушки, и думал о том, сколько эти унижения могут продолжаться.

— Мы работаем потому, что мы должны это делать, — сказала она. В её глазах и голосе появился холодок. — По-твоему, не так?

— Но для чего нужна вся эта пища?

— Побудешь с нами немного, узнаешь.

— О-о! Ради всего святого, женщина, глупость привлекательна лишь в подростковом возрасте. И я и ты вышли из этого возраста — почему бы тебе просто не сказать правду?

Терман с трудом сел, облокотившись о дубовое изголовье кровати. Он никоим образом не желал причинять ей боль этим вопросом, но, вместе с тем, ему не терпелось узнать, почему жители деревни вели себя как… рабы? Да, именно так. Они были рабами, не подозревая об этом.

— Рабы! — сказал он вслух.

— Я не знаю этого слова, — мрачно заметила она после долгой паузы.

Терман с трудом выбрался из кровати. Он подполз к занавешенному окну и отодвинул тонкую грубую материю в сторону. Упавшая доска больно ударила его по спине. Он приподнялся и взглянул на поля, где женщины и дети кропотливо выполняли свою работу. Какая-то женщина взваливала себе на плечи тяжёлый мешок с зерном; ближе к их дому улыбающийся мальчик тащил огромный тюк соломы. Он споткнулся, упал, оцарапав себе колени, но быстро поднялся и пошёл дальше — улыбка так и не исчезла с его лица.

Солнце висело в зените, как будто кто-то прибил его там гвоздями.

— Ты скоро поправишься, — тихо сказала Майна, — и сможешь тоже работать на полях. А потом сможешь стать даже рыбаком…

— Ты этого хочешь?

Он стоял возле окна и чувствовал, как у него подгибаются колени. Майна поможет ему вернуться в постель.

Он пришёл сюда из мира, который не существовал для этой страны. Она помогла ему освоиться здесь. Ему хотелось быть с ней рядом, спать с ней — не потому, что он любил её или думал, что любит, а потому, что ему была необходима её близость, как будто близость тел могла указать путь к близости духовной. В то же время он не мог спать с ней из-за того, что знал: это была бы всего лишь плата за его дар.

Майна снова заиграла на своей флейте, а он продолжал стоять, уцепившись за подоконник, чувствуя, как силы покидают его. Мальчик, который недавно нёс сено, подошёл к двери их дома и постучался. Заскрипел стул — Майна пошла открывать дверь. «Ещё один, — подумал Терман. — Ещё один из тех, кто хочет получить имя. Почему они не дают мне покоя?»

Он, конечно же, дал мальчику имя.

* * *

Прошло достаточно много времени, и Терман стал чувствовать себя лучше настолько, что сам мог справляться со своими естественными надобностями и даже ходить на кухню, чтобы вымыть свой горшок.

Майна отодвинула занавеску, и жёлтый солнечный свет заскользил по голым доскам пола, зацепив красный самодельный коврик возле его кровати.

— Майна, — сказал он, прищурив глаза от яркого света. — Почему вы делаете всё это?

— Потому, что так положено, — ответила она. Сегодня она вязала какую-то одежду, пользуясь грубыми деревянными спицами. — Так всегда было, наверно, даже до того, как в первый раз пришли эллоны, если такое время вообще существовало.

— Ты и раньше всё это говорила, — сердито сказал он, поднимаясь с кровати. Солнечный свет из окна играл на её лице: на бровях появились маленькие радужные искорки. Она сосредоточенно вязала. Её высокий и массивный лоб казался ему совершенным.

— Бессмыслица какая-то, — продолжал он.

— В этом есть смысл, — возразила Майна так тихо, что он с трудом расслышал. Её спицы заработали вдруг с неожиданной скоростью.

— До того, как ты появился, — сказала она уже громче, — мы не знали, когда к нам придут эллоны. Они просто приходили, и всё.

— Кто такие эллоны?

— Люди.

— Расскажи подробнее, Майна.

— Ты узнаешь, кто они такие, в этот период бодрствования. Нам придётся спрятать тебя, иначе тебя убьют. Они могут убить кого угодно. Когда они приходят… некоторые люди исчезают… умирают, я думаю, — она нахмурилась, пытаясь привести в порядок обнаруженные в себе воспоминания. — Им позволено всё. Им можно.

— Можно?

— Да, можно. Я не хочу говорить об этом… Я люблю тебя, — её спицы пропустили петлю. Она сказала это таким голосом, как будто звала к завтраку. Поправив петлю, она закончила ряд, а потом принялась за новый.

— Майна, — прошептал он. — Майна…

Она взглянула на него и вновь погрузилась в свою работу.

— Не надо меня любить.

Она снова посмотрела на него.

— Почему нет?

Их взгляды встретились. Он неловко подвинулся на кровати, и она страшно заскрипела.