Дождь в чужом городе - Даниил Гранин

Он открыл глаза. Светило солнце. На столе был накрыт завтрак. Кира сидела в той же позе, одетая в коричневое платьице, причесанная. На плечи накинута кофточка. Руки лежали на сдвинутых коленях. Она видела, что он проснулся, и оцепенело продолжала смотреть на него. Под красными веками ее свисали темные обводы. Чижегов подумал, что вот так сидят перед покойниками.

— Ты что… — сказал он.

Слабая улыбка появилась отдельно от ее неподвижного лица. Чижегов потянулся. Подушка и диванчик пахли Кирой. Он вспомнил, как хорошо бывало им здесь, и на миг ему представилось, что они в одном из тех прошлых счастливых утренников. Почему нельзя было снова начать с этого места? Как на репетиции: «начнем с этого места». Просто надо окончательно проснуться. Чтобы и это все осталось во сне.

Он поискал отклик в усталом лице Киры и не нашел. Что-то произошло за те часы, пока он спал.

Расспрашивать Чижегов не стал. Ополоснулся под краном, оделся. На столе среди чашек стояла непочатая бутылка чешского пива.

— А все-таки зачем ты с этим бугаем, со Степочкой? — спросил он.

Кира ответила не сразу, она как бы ждала, пока лицо ее застынет в недоброй враждебности, и наконец, еще осторожно шевеля губами, сказала:

— С ним весело.

— Веселее, да? Животик не надорвала?

— Тяжело с тобой.

Он подошел к зеркалу. Вид у него был почему-то свежий, здоровый. Румянец со сна на обе щеки. Хорош покойничек. Поскреб черную щетину на прямоугольном подбородке. Увидел в зеркале, как за спиной Кира нехорошо усмехнулась.

— Попей чайку, — сказала она. — А хочешь — кофею.

Чижегов сел к столу. Обжигаясь, пил черный кофе. Глаз не поднимал. Он чувствовал, как воздух становится горячим, грозовым.

— Ну что же дальше, — сказал Чижегов, разглядывая клеенку. — Давай дальше.

— Дальше было раньше. Осточертело мне. Вот и весь сказ, — грубость ее слов никак не вязалась с тем, как руки ее подливали кофе, придвигали ему колбасу. — Нет в тебе легкости. Какой из тебя любовник. Твоя профессия мужем быть. Все у тебя по расписанию, все по делу. Осторожный ты…

— Любовник! — слово это поразило его. — Вот куда ты меня определила… Спасибо. У меня, может, жизнь сдвинулась, все треснуло, а ты… я чуть…

— «Чуть» не считается. А «может быть» в кармане лежит, — не повышая голоса, оборвала она. — Что может быть? Ничего уже не может быть. Может быть, ты жениться собирался на мне? — и она откинулась, тихо посмеялась. — Опоздал. Всякому овощу свое время. Пересмотрела я. Не отвечаешь ты нынешнему моему стандарту. Было времечко, могла я… Между прочим, думаешь, не сумела бы тебя перетянуть? Эх, Степа, Степа, перетянуть ведь легче, чем удержать. Но… Рассчитала я, прикинула, — невыгодно. Ты свой проект рассчитывал, а я свой. Зачем мне тебя любить… Не хочу! Мне ведь муж с квартирой нужен, с должностью, не те у меня годы, чтобы заново начинать. Разбивать чужую семью, так уж было бы ради чего.

— Придумываешь… Кого ты обманываешь? — Чижегов отмахнулся с нарочитой уверенностью. — Да никогда ты это и в мыслях не держала.

— Видишь, как ты себя любишь. Нет, миленький, я правду говорю, все как есть, — торопясь подтвердила Кира. — Выяснила я тебя до конца, до донышка. Неинтересно… Ты зачем сегодня явился ко мне? Ведь если я при тебе, при всех — с другим пошла, мог ты понять. Тебе лишь бы выиграть. А что со мной будет, наплевать. Ты-то сам ничем поступиться не хочешь. Хоть бы раз чем поступился для меня. Лестно тебе было, когда в ресторане нахваливали тебя? Жаль, не пришла. Звал меня Аристархов. Праздник тебе не хотела портить… Представляю, каким ты сидел благодетелем. Еще бы, Костю Аристархова соавтором сделал, от своих щедрот. — Жестяно-звенящий ее голос завораживал Чижегова; он все ждал слез, но в глазах ее не было ни грусти, ни гнева, они пусто блестели, как пузыри на воде. — Подкинул молодым на обзаведение. В порядке, так сказать, компенсации… за амортизацию невесты. Не вскидывайся. Известно, что не знал. Это я про себя. А что, скажешь, от щедрости подарил ему? Нет, ты совесть свою хотел умаслить. Ты, Степа, ведь от меня откупался. Думаешь, я злость накопила? Когда любишь, все можно стерпеть… Ты, когда шел ко мне, думал, что мне тяжелее станет? Ты меня не жалел, тебе моя жалость нужна… — Руки ее зябко легли на чайник. — Степа, скажи — ты зачем в Новгород приезжал?

Замерла, не поднимая глаз. Чижегов маленькими глотками допил вторую чашку кофе.

— В Новгород? А-а-а… На завод ездил. Детали доставал.

Кира кивнула, вернее голову наклонила, с каким-то удовлетворением принимая его слова.

Чижегов встал, прошелся по комнате.

— Ничего не попишешь… Рад бы в рай… — само собой получался у него упругий шаг, молодцеватая походочка, и плечи расправились, все мышцы его заиграли. Небритая щетина, ссадина на лбу — все годилось сейчас, и наглая ухмылка — чем похабнее, тем лучше.

— Хотела цацку себе на память оставить? Не будет тебе цацки. Других проси… — он изгилялся, чтобы не сорваться в тоску, в крик, в ругань. — Способен был ради тебя поехать. Не стану отпираться. Но не поехал. А тебе охота самолюбие свое защитить? Эх, напридумывала ты себе. Ну что ты тут плела насчет женитьбы? У меня, к твоему сведению, и мысли такой не возникало — развестись. Ни разу. Честно говорю. Женщина ты, прошу прощения, не первой молодости, — он оглядел ее выразительно. — И в остальном… Если между нами, так я Аристархову правду сказал. Выразился сгоряча, это да, а по существу так и есть, точно… — все более воодушевляясь, подтвердил он. — Гулена ты. В жены таких не берут. Со мной тебе тяжело? Зато с тобой легко…

Зайдя сбоку, он увидел, как на шее у нее дергается, дрожит какая-то жилка, и медное ожерелье в этом месте чуть слышно позвякивает. Несчастливое это было ожерелье. Всякий раз приносило оно Чижегову беду. А профиль у Киры был неподвижен. Профиль не изменился, как и прежде — легкий, красивый. И Чижегов вдруг ужаснулся тому, что происходит. Зачем, почему он говорит такие слова.

— Вот и хорошо, — сказала Кира твердо.

Каменная ее незыблемость помогла ему.

— И слава богу… И выяснили. А Костю ты за соавторство не трави, он тут ни при чем. Свою половину он честно отработал. В этом вопросе я… ты правильно подчеркнула мои мотивы. Признаю. Но тут, если хочешь, в основе другой пункт. Я знал, что сук рублю… А ты, Кирочка, задумывалась, почему я это делал? Потому что не мог иначе. Работа мне дороже, чем всякие шуры-муры. Покрутили и хватит.

Так они и разговаривали, уже ничего не жалея, ничего не сохраняя. Чижегов стремился лишь доказать, что он сильнее и плевать он хотел на то, что было, все это чушь, труха, обычные шуры-муры, повторял он на все лады.

Вышли они вместе и до моста шли рядом, не таясь, по солнечному людному Лыкову. С Кирой здоровались. На Чижегова же никто не любопытствовал, не оборачивался им вслед. Казалось, все эти два с лишним года можно было вот так же ходить вдвоем.

По мосту Чижегов шел один. Все тянуло оглянуться, узнать, смотрит ли Кира или тоже идет по берегу не оборачиваясь. Конца и края не было этому мосту.

Нежданно-негаданно история с лыковскими регуляторами заинтересовала ленинградское начальство. Главный конструктор вызвал Чижегова, долго пытал его: откуда то, откуда это, да с чего он взял, что такие фильтры снижают заряды, как теоретически это можно вывести. Дело в том, что новый тип регулятора, назначенный для ответственных объектов, капризничал. Главный конструктор подозревал, что виновато тут статическое электричество. Доказательств у него не было, и Чижегов, смекнув это, сослался на свою интуицию; если главный — лауреат, доктор и прочая — вместо формул держится за интуицию, то рядовому инженеру сам бог велел. Прозвучало довольно-таки нахально, но изобразить на бумаге распределение зарядов Чижегов не сумел» бы, в теории он был не силен, а кроме того, терять ему было нечего, рядовое его инженерство давало приятную независимость. На его счастье, высоконаучные консультанты с их гипотезами до того заморочили главного, что кичливое, как он выразился, знахарство Чижегова пришлось ему по душе. Решено было поехать в Лыково, пощупать, увидеть, что получилось, и нельзя ли изменения, внесенные Чижеговым, использовать для новой серии. Не слушая никаких отговорок Чижегова, главный включил его в состав комиссии, и в начале декабря они поехали в Лыково.

На вокзале их встретил молодой незнакомый Чижегову инженер. Он представился начальником энерголаборатории, потряс руку Чижегова, не скрывая любопытства, что выглядело вполне естественно, тем не менее Чижегов тотчас замкнулся. Ни о чем не расспрашивал, отвечал односложно, держался позади. Впрочем, новый начальник сам словоохотливо сообщил, что Аристархов уволился месяц назад, завербовался на Север, якобы врачи рекомендовали сменить климат. Но это «якобы» прошло впустую, члены комиссии Аристархова не знали, а Чижегов промолчал.