Битва веков - Александр Прозоров

— Изрядно, — вздохнул Зверев. — Это не грамотка с прощением, этакое добро с посыльным обычным не отошлешь. Отчего мне привез волю всю эту царскую, Алексей Данилович?

— Такова царска воля, — развел руками гость. — Не князю велено отправить, а тебе передать. Видно, желает Иоанн Васильевич, чтобы из твоих рук друг наш общий свободу получил. И чтобы первым ты о его милости узнал… Ладно, наливай! За князя Михайло не грех и лишний кубок поднять!

В этот раз Андрей отлынивать не стал и за удачу своего старого друга выпил полный кубок крепкого, сладкого и пряного, холодящего горло меда.

Боярин Басманов крякнул, мотнул головой, потянулся за пирожком:

— Хорош у тебя мед, княже. Сразу видно, на совесть выстаивали. Да и сам ты тоже разум прочищать умеешь. Государь-то наш, Иоанн Васильевич, рукопись с наставлением полистав да грамоты заполнив, в часовню ушел и молился там до самого рассвета, всенощную себе устроив. Поутру же велел по монастырям, храмам и церквам православным запись поминальную разослать, дабы за спасение душ бояр Кашина и Репнина всем миром молились. Самих же их за прегрешение страшное, из-за коего полтораста людей православных живота лишились, предать смерти через головы усекновение. Ибо пример предательства их для прочего общества страшен. Казни предать сегодня же им в наказание, прочим для примера. Такая вот всенощная у государя нашего получилась. Печален был царь, но спокоен и в правоте своей тверд. Приказ отдал и повелел челобитные принести, в коих подьячие суждения вынести не смогли, да жалобы на людей знатных, коих выборные поместные старосты губные тронуть не смеют.

— Вот и слава Богу, додумался, — облегченно вздохнул Андрей. — Может, теперь у выродков хоть страх появится, коли совести нет. Земля русская честными людьми испокон веков крепка была, а не юродивыми клоунами.

— Что ты говоришь, Андрей Васильевич?! — как-то даже испугался боярин. — Люди святые, Христа ради юродивые, совестью одной живут и слово Божье заблудшим приносят.

— Так то заблудшим, — решительно допил мед Зверев. — А среди нас таких нет.

— Решителен ты, однако, князь Андрей Васильевич, — качнул головой боярин Басманов. — Тверд во мнении, никого не боишься, ни в чем не сумневаешься. С царем, точно с ровней, разговариваешь. Даже у государя уверенности такой не бывает.

— Умен наш царь и образован превыше всех на Руси… Да и в мире умнее его никого сегодня не сыщешь, — после короткого колебания добавил Зверев. — Посему и деяния его не на миг и не на день нацелены, а на годы и века грядущие. Оттого краткие и решительные походы его малой кровью давали великие прирастания. Что Казанское, что Сибирское, что Астраханское ханство чуть ли не единым днем судьбу свою новую обретали. Черемисы и ногайцы сами с поклоном пришли. Я же токмо одну малую войну в Ливонии учинил, так и та без всякой пользы который год тянется. Вроде и разбиты вороги все до единого, а каждый год какие-то сечи случаются, кто-то вечно недоволен, гарнизоны никак по домам не распустить. Одна беда в его мудрости: книжник. Книги все корнями своими из церковных трудов вырастают. Церковь же нас учит щеку левую подставлять, коли по правой ударили. Тяжко жить среди волков по такой- то мудрости. Шереметевы, Вельские, Курбские, Старицкие — сам знаешь… Они не то что щеку подставлять, они голову моментом откусят, только зазевайся. И никакого повода ждать не станут.

— Знаю, княже, знаю, — печально согласился гость. — Оттого и страшимся все мы за государя нашего. Больно милостив он к врагам своим. Порой кажется, что и робок даже. А ведь каждый враг уцелевший в любой миг нож в спину вонзить готов. Коли чего случится с Иоанн Васильевичем, вовек себе этого не простим.

Андрей пригладил бороду, скрывая под ладонью усмешку. Уж кому, как не ему, подавшему полтора десятка лет назад идею с избранной тысячей, не знать об истинной причине страха опричников за своего царя? Иоанн, которого в детстве третировали знатные бояре чуть ли не хуже, чем последнего смерда, которого забывали кормить, не давали игрушек, которого оставили сиротой и казнили любимых нянек, Иоанн не желал видеть возле себя и набрал ближнюю стражу из родов мелких и малоизвестных, в просторечии называемых «худыми». Из людей, в иные времена не имевших ни единого шанса даже близко приблизиться к правителю огромной державы. А уж тем более — занять в ней высокие посты, предназначенные для самых знатных из родовитых. Висковатый, Адашев, Вяземский, Кобякин, Вешняков, Годунов, Басманов, Романовы, Кошкины, Захарьины — кто слышал об этих фамилиях хоть краем уха до прихода на престол Иоанна Четвертого Васильевича? Ныне же они служили дьяками в Посольском, Разрядном, Стрелецком и Разбойном приказах, водили в походы полки, в немалой степени определяли внешнюю и внутреннюю политику, ибо у царя, понятно, до большинства дел руки не доходили. Государь один — хлопот же на Руси, что ни день, все новые и новые тысячи возникают.

В здешнем мире, где пост и власть определяются не умом и трудолюбием, а знатностью и заслугами предков, со смертью Иоанна все, все опричники до единого скатятся моментом в ту бездну безвестности, откуда таким несказанным чудом поднялись. И потому за государя они боялись куда более, нежели даже за самих себя. Не было в мире более преданных и самоотверженных слуг, нежели опричники московского государя.

— Не случится, — покачал головой Андрей. — Не допущу.

— Так уверенно сказываешь, княже, ровно воле твоей настоящее и грядущее подчиняется.

— Кабы подчинялось, — вздохнул Зверев, — я бы предателей самих по себе дохнуть заставлял, а не государя их карать уговаривал.

— Но как? — вскинул руки боярин. — Как ты смог?! За все время, что государь наш правит державой, он не казнил ни единого изменника! Ты же обмолвился с ним всего несколькими словами, и Иоанн тем же днем приказал отрубить двум предателям голову!

— Прежде изменники покушались лишь на него самого, — пожал плечами Зверев. — Они хотели скинуть Иоанна, но продолжали служить отчизне нашей, не жалели живота на поле брани, освобождали невольников, рубились на улицах Казани и Колываня, шли походами на Астрахань и Полоцк. Они были плохими слугами для царя, по хорошими для русской земли. Теперь они переступили черту. Стали врагами не только Иоанну, но и вере, Отечеству, собственной земле, они пролили русскую кровь. И за кровь должны платить кровью. Мыслю я, государь и сам сию разницу ощутил. Но кто-то должен был сказать это вслух.

— Ты должен быть при государе, княже, — почему-то перешел на шепот боярин Басманов. — Обязан, Андрей Васильевич! Кто, кроме тебя, решится сказать ему правду, коли опять случится измена? Кого еще он послушает, как тебя?

— Нет, Алексей Данилович, не мое это дело, — покачал головой Зверев. — Другое у меня предназначение, и я его знаю. Пойду против судьбы — ни своего долга не исполню, ни другой пользы не принесу. Вы — царская свита. Вам и надлежит о тревогах своих государю говорить, коли его доброта ему же опасностью грозить станет.

— Счастлив ты, Андрей Васильевич, коли предназначение свое знаешь. — Боярин уже сам налил себе еще кубок хмельного меда. — Нам же судьба наша неведома.

Басманов явно не сильно огорчился отказу Зверева. Да оно и понятно: лишний человек у трона, да еще такой, которого царь слушать станет — это власть, у всех прочих опричников отнятая. Хоть и полезный человек, но по придворным правилам — все едино конкурент.

— Все мы сами судьбу свою строим, Алексей Данилович. Делай что должно и пусть будет, что будет.

— Коли так, то не стану отвлекать, княже, — поднялся гость. — Тебе, мыслю, не терпится Михайло Ивановича свободой обрадовать. Мне же в путь сбираться надобно. Передай князю, Андрей Васильевич, в гости я его жду со всей душой. Имения наши рядом. Как домой поедет, так пусть завернет. Я ведь как раз там нынешним летом буду. Пива доброго выпьем, о былом вспомним, о нынешнем поговорим. И тебя, княже, тоже завсегда видеть рад. Будешь окрест Рязани, заезжай обязательно!

— Спасибо, Алексей Данилович. Заеду обязательно. И князю Михайло приглашение передам.

— Ох, славный у тебя медок, княже. Пьется, как нектар, а валит, ровно рожон. Премного благодарствую… — Боярин, заметно покачиваясь, отправился к дверям. Зверев, торопливо допив мед из своего кубка, побежал следом: гостя следовало проводить до самого порога и напоследок расцеловаться на крыльце. Впрочем, о последнем обязательном жесте забыл уже Алексей Басманов, перед ступенями лишь низко поклонившись и пошедши вниз, крепко цепляясь широкими ладонями за перила. Холоп его был уже на дворе, помог господину подняться в седло и вскоре царский посланец выехал за ворота.

— Что же вы, княже, два кувшина меда выпили, а вовсе ничем и не закусили? — укорила из-за спины бесшумно появившаяся Варвара.